========== Глава 1. По заслугам ==========

Когда сознание вернулось, он понял, что катит куда-то в скрипучей колымаге, чего никак и ни при каких обстоятельствах не могло происходить. Ни повозкам, ни телегам, ни уж тем более манерным каретам с гербами не было ходу через снега за Стеной. Одичалые же, не пытаясь спорить с природой, таскали свой небогатый скарб на себе. Конечно, иногда, под настроение, в удалом угаре, они могли соорудить волокушу, а то и вовсе саночки, но колесные работы… нет, это определенно не было их коньком.

И все же телега. Джон чувствовал, как она подскакивает на всех встречных кочках и каждый рывок болезненно отдается в замерзшем, разбитом теле. Холодный ветерок шевелил рассыпавшиеся волосы, бегал по спине, и становилось понятно, что теплого плаща у него уже нет. А что есть?

Он с трудом разлепил глаза и завозился на дне повозки, неловко шаря руками в привычных перчатках по стылым грязным доскам. Руки были связаны.

Все это начинало несколько тревожить.

Совершив заметное усилие, он все же разогнулся, оторвался от опостылевших досок и влез на грубую скамью - влез криво, боком, стараясь не кряхтеть от того, как резко вступило в поясницу.

- Ты наконец-то очнулся, парень, - раздался голос одного из соседей.

С некоторых пор Джон не считал необходимым реагировать на риторические вопросы и вовлекаться в светскую болтовню. Именно болтовня довела его до нынешней недожизни, и он, пусть запоздало, но извлек из этого весьма горький урок. Посему он оставил очевидное утверждение без ответа, а вместо этого присмотрелся к мужчине, сидевшему напротив.

Это был не одичалый и даже вроде не северянин. Белобрысый непонятно кто в непонятной одежде. Синяя тряпка, ржавая кольчуга, неумытая рожа. За незнакомцем расстилался среднесеверный, подснеженный пейзаж, украшенный елками, ягодными кустами, каких Джон сроду не видал, и цветами, распускавшимися на морозе, словно так и надо.

Взгляд Сноу вернулся к незнакомцу напротив и на сей раз отметил то, что прежде упустил: руки мужчины, как и его собственные, были связаны грубой веревкой. Прислушавшись к тому, что продолжал болтать загадочный попутчик, Джон понял, что их, кажется, везут на казнь.

Пусть. Это должно было случиться уже давно.

*

С тех пор, как его сослали обратно на Стену, он жил как в тумане и все силился понять, как могло произойти то, что произошло. Как всего несколько слов заставили его пойти против всего, чем он дорожил?

“У ваших сестер нет выбора. А у вас есть! И вы должны выбрать сейчас.”

Выбрать сестер, предпочесть семью? Семью, которая его самого и семьей-то не считала. Что это за семья, которая законного племянника зовет бастардом и позволяет любое пренебрежение в его сторону. Что за семья дает священные клятвы и тут же нарушает их не моргнув глазом, что за семья отправит родную кровь на край света, к ворам и убийцам? Во имя мести за отца Робб созвал знамена и начал войну, того самого отца, пусть приемного, который обрек самого Джона сперва на беспросветное существование бастарда, а потом сослал на Стену, приправив все это болтовней о чести. И хуже всего в этом было то, что Эддард Старк и в самом деле верил, что прав и поступает благородно.

В отличие от него та же Санса, пусть и готова была сто раз обмануть и оболгать других, не обманывала хотя бы себя. Она с детства мечтала стать королевой, ради этого она пошла бы на все. И она пошла. И стала, даже если долго ее правление не продлится. Впрочем, это как раз неважно. Пусть провалится в пекло вместе со всем неблагодарным Севером, который выжил лишь благодаря армии и драконам нежеланной, презираемой гордыми северянами чужестранки. Чужестранки, пришедшей за Железным троном, а вместо этого отправившейся на помощь тем, кого никогда в жизни не видела.

На том победном пиру все они, как сговорившись, делали вид, будто ее там нет. Даже сам Джон, придавленный новостями о своем происхождении, отворачивался, избегал, прятался от ее потерянного взгляда. Каким он выглядел тогда в ее глазах? Таким же равнодушным и неблагодарным, как и все остальные? Нет, еще хуже, еще циничнее. Словно все чувства между ними были лишь уловкой, дескать, я подарил тебе сердце, милая, так подари мне и моим неотесанным сородичам свою армию и зверюшек. Ну, не подари, так хоть дай попользоваться, нам надо. Нет, кормить мы их не будем. А сама проваливай, мы тебя не знаем.

На пиру Джон старался не замечать ее взгляд, не замечать ее саму, не замечать ничего, что потребовало бы от него новых решений, заявлений и боданий с упрямым северным людом. Проще не смотреть, отвернуться - хоть на один вечер. Знать бы тогда, к чему приведет его малодушие.

Впоследствии, уже за Стеной, на которой он вовсе не собирался ни оставаться, ни служить, встав на ночевку под какой-нибудь мерзлой елью, он пытался заснуть подле теплого мохнатого бока Призрака - и вздрагивая просыпался, и снова вспоминал тот ее взгляд, почти что чувствовал его на себе, и снова мучился чувством вины и стыда. Позор. Позор…

Всю жизнь быть бастардом и вдруг оказаться Таргариеном, наследным принцем, оказалось тяжело. Контраст был слишком уж болезненным. И все же он надеялся, что сумеет справиться с этим знанием, примириться с новой ношей, а Дени со временем примирится с ним самим и перестанет видет в нем соперника, каким он вовсе не являлся. Но нет, не вышло. Болтливый язык не пожелал оставаться за зубами и вот в тайну уже посвящено все семейство, а заодно и двуликий карлик, и Варис, торжественно обещавший не затевать заговоров. А кто виноват? Кто не сумел промолчать? Да, именно он. Тот, кто преклонил колено и поклялся служить любимой королеве, но не смог выполнить даже не приказ, а всего лишь простую просьбу.

И она сожгла Королевскую Гавань. Ту самую Гавань, ею же спасенную от полчищ мертвецов, ту, что должна была встречать свою королеву цветами и ликованием, а вместо этого сбежала прятаться под юбками безумной Серсеи. Гавань, уже почти подстеленную под другого Таргариена, столь внезапно и чудесно обретенного. Гавань, где была цинично и напоказ обезглавлена ее подруга, где был убит второй из ее детей, который был прекраснее любого человеческого ребенка, - прекраснее всего на свете. Последний подарок богов этому гнилому изовравшемуся миру.

Тирион спросил его тогда, в темнице: “Вы поступили бы так?” И Джон замялся, задержался с ответом, потому что вбитое Недом Старком лицемерное воспитание вдруг подняло свою уродливую голову и не позволило дать простой и честный ответ.

Да. Трижды да.

И так он и поступал. Даже Дени сказала об этом. Она всегда была честна - с ним, с собой, со всем миром. Она была драконом.

А он, Таргариен или нет, в конечном счете оказался всего лишь Старком.

И чем он так уж отличался от карлика, который вроде бы и верил в свою королеву, и уважал ее, и любил, но на каждом шагу старался испортить все, что она делала, и дать наихудший совет из всех возможных. Как и приснопамятный Эддард Старк, Тирион направо и налево творил самую что ни на есть подлую дичь и при этом ухитрялся верить в собственное благородство - причем верил настолько искренне и от души, что и остальные не сомневались в его высоких моральных качествах. Тирион вступил в войну вместе с Дени, но на деле всегда воевал лишь за свою семью, пусть и не признался бы в этом даже под пытками.

И Джон, как оказалось, тоже сдался этой болезни. Семья, семья, семья. Самое главное, самое важное, даже если ты для них - и не главное, и не важное, а просто разменная фигура. Пусть так, но ты все еще надеешься, что они увидят, поймут, примут как родного и равного, оценят, как ты жертвуешь ради них всем - и особенно самым главным и самым важным.

И вот конец. И нет больше ни Короля Ночи, ни Матери Драконов, огненной души, страстно желавшей свободы для себя и всех живущих.

Остались лишь люди, разные люди, умные, глупые, одаренные, бесталанные, а среди них люди пустые и жестокие, лживые и суетные, оставленные самими богами доживать век в своем тварном мирке. Гниющая рана, которую не прижгут для общей пользы и выздоровления.