— Ах, Гэбриэл, знал бы ты, как люблю тебя я! — воскликнул Дракула, услышав это неожиданное для него, и тем более упоительное, признание из уст великого Ван Хельсинга, бывшего его противника, женатого на его родственнице, обожавшего свою жену. Он подсел ближе к другу. Сексуальные бёдра красавцев соприкоснулись. — Никого и никогда я не любил в своей жизни так, как тебя, в посмертии же я вообще любил только, — граф сделал ударение, — тебя! Любил, несмотря на всё, что произошло между нами, несмотря на то, что ты предал и убил меня. Это ли не свидетельство настоящего чувства?! — Архидемон был счастлив, услышав любовное признание архангела. Он никак не ожидал этого от супруга принцессы Анны, отличающегося завидным упрямством. И это признание единственного существа, которое любил вампир, не могло не вызвать его ответной воодушевлённой реакции.
— Но ты же говорил, что как демон-вампир ты бесстрастен, что ничего не чувствуешь, в том числе и любви, — сказал Гэбриэл.
— Да?! И ты считаешь, что это правда?! Разве моё поведение не доказывает обратного?! Разве я не проявляю эмоций?! Разве они не достаточно очевидно отражаются на моём лице? А наше прошлогоднее изумительное занятие любовью?! Разве ты станешь утверждать, что в процессе я был бесстрастен?! — эмоционально воскликнул вампир.
— Нет… но ты сам утверждал, что…
— Это было всего лишь далёкое от истины пафосное выступление, чтобы вызвать нужный эффект у публики, — засмеялся граф, перебивая друга. — В самом деле, не должен же демон отличаться исключительной честностью. Что же касается любви, — той любви, о которой мы говорим, — моя любовь горда. И должна быть достойна меня. Тот, кого я могу полюбить, должен быть равен мне во всём. И мне посчастливилось встретить такое создание в XV веке. Это была судьба. Моя любовь — это ты… Ещё не зная, кем ты на самом деле являешься, я подсознательно чувствовал это. Знал, что ты необыкновенное существо. Тебя называли ангелом за редкую красоту, Левой рукой Господа за отвагу, доблесть и блестящие победы над турками, а я чувствовал, догадывался, знал, что ты действительно был им. Я полюбил тебя, ещё не понимая, что моё чувство к тебе было отнюдь не просто дружеской любовью. Что это не была любовь брата и крепкие узы между соратниками. Потому я с восторгом уступил соблазну. Пламенная любовь к тебе уже давно, но неосознанно владела моим сердцем, и я легко отказался от роли святого, которую себе избрал, наплевав на всё моё тогдашнее христианское благочестие и набожность, в которых я даром упражнялся. От себя не уйдёшь. Во время долгих веков нашей разлуки я продолжал любить тебя и тосковать по тебе, невзирая на то что ты убил меня… И даже после того как ты сделал это вторично, спустя четыреста лет, уже в XIX веке — причём сделал это с особой жестокостью, просто перегрызя мне горло, — демон горько хохотнул, — моя любовь к тебе не остыла. Это ли не истинное чувство? — вновь подчеркнул вампир взволнованным голосом. — — Это правда, Гэбриэл, что любовь может простить всё…
Гэбриэл внимательно посмотрел в красивое лицо Владислава. Бездонные глаза Дракулы пылали неугасимым огнём. Но то не было отражение адского пламени, а всепоглощающий огонь страстной любви, который проникал мужчине в самую душу. И в то же время во взгляде вампира светилась печальная нежность. Ван Хельсинг понял, что всё сказанное графом правда: действительно, любовь гордого и властного румынского вельможи, не умевшего при жизни смиряться, а впоследствии — благодаря этому качеству — ставшего сыном Сатаны, принцем Ада и королём вампиров, должна была быть такой же, как и он сам — величественной, амбициозной и высоносной. Любить архангела — только такой и могла быть любовь Владислава Дракулы. Только равному себе граф мог отдать своё гордое — живое или мёртвое сердце.
Охотник был покорён словами вампира об его истинном чувстве и убеждён не столько приведёнными доказательствами в пользу того, что граф испытывает к нему именно настоящую любовь, сколько тем, что было написано на лице Влада. Но всё-таки не удержался от замечания:
— Твоё сердце не бьётся… — Гэбриэл положил руку на грудь вампира и поразился тому, что ничего не почувствовал. Это было слишком неестественно. Во время интимной близости он не предал этому значения.
— Да, оно не бьётся, но всё же оно есть в моей груди, — Влад уже хрипло шептал эти слова прямо в лицо охотника, сжав своими красивыми и сильными руками его атлетические плечи. — И лучше бы ты забил в него серебряный кол, чем вновь, после того, как два раза убил меня, — и живого, и не-мёртвого, — признавался мне в любви, при этом веря в мою мнимую бесчувственность и упрекая меня в замолчавшем навсегда сердце…
Губы друзей слегка соприкоснулись лишь на миг, но огонь взметнулся неугасимым пламенем. Мужчины яростно, в исступлении бешеной страсти, словно бросившись в битву, схватили друг друга в объятия. Это напоминало их, фатальную для Дракулы, схватку в его зазеркальной Ледяной Крепости, но теперь ими двигал пыл желания любовников, а не ярость противников.
По телам обнявшихся красавцев разрядом тока прошла упоительная сладострастная дрожь. В этот раз Гэбриэл удачно справился со стильной заколкой Владислава. Разобранный на шипы и чеканную основу аксессуар выскользнул из ладоней возбуждённого мужчины и упал на ковёр. Жарко дышащий, раскрасневшийся Гэбриэл в наслаждении запустил свои руки в фантастические волосы любовника, заструившиеся у него между пальцами блестящими, чёрными ручьями полночного шёлка.
Уста влюблённых соединились, а их влажные, изголодавшиеся языки перевились, принявшись в упоении, жадно ласкаться. Изнемогающий от желания Ван Хельсинг затрепетал с ног до головы, едва ли не теряя сознание, когда язык Дракула погрузился ему в рот — ласково гладя, нежно касаясь, играя и дразня. Боже! Неужели это не сон?! Неужели он снова это испытывает?!
Умелый язык Влада прошёлся по скользким перлам его зубов, по внутренней стороне щёк, по нёбу, проникая как можно глубже в рот Гэбриэла, трепещущего от захватывающего дух наслаждения, с восторгом принимая ласки черноволосого красавца. Сердце в его груди стучало так, будто это птица билась о клетку, стремясь вырваться из неё на свободу.
Владислав, упиваясь, принялся лизать рот охотника, не оставляя не испробованным ни одного миллиметра, и алчно сосать его губы и язык, не в силах насытиться.
Руки стонущего Ван Хельсинга страстно тискали, ощупывая, тело графа, бешено прижимая его к телу его пылкого друга, тонущего в наслаждении, словно стараясь помочь ему не лишиться сознания от захлёстывающей с головой сладости ощущений.
Казалось, уста любовников готовы были слиться воедино навсегда — настолько мужчины не хотели разрывать поцелуй. Гэбриэл Ван Хельсинг и Владислав Дракула, когда-то заклятые противники, спустя несколько веков, вновь стали близки. Казалось, даже ближе, чем в XV веке. И многолетний роман в прошлом, и даже горячая ночь страсти год назад не были столь волнующими, как ласки после этих новых взаимных признаний в любви, несмотря на все трагические события, произошедшие между ними.
Будто став единым организмом, сплетясь в одно целое, они держали друг друга в объятиях, гладя по щекам и волосам, переходя на шею, плечи, грудь, спину, ощупывая тела, сжимая тугие ягодицы, в исступлении бешеной страсти напористо и брутально целуясь, словно каждый хотел съесть другого, кусая любовнику губы почти до крови.
Желание так захватило их, что они оказались не в состоянии добраться до спальни. Красавцы даже не заметили, как опустились на пол возле камина, постепенно избавляясь от одежды. Благо, возле него лежал персидский ковёр с густым ворсом, на котором Гэбриэл удобно и расположился.
— М-м-м… Гэбриэл… Какие пламенные поцелуи!.. — на тонких алых губах Влада, припухших от пылких лобзаний охотника, заиграла лукавая улыбка, а язык вампира смачно облизал сочные уста, в то время как белые руки графа расстёгивали ремень на брюках его горячего любовника.
— Я мог бы зацеловать тебя с головы до ног. Съесть тебя… — прозвучал амбициозный ответ мужчины. Лёгший на спину Ван Хельсинг с нетерпением наблюдал, как Влад, справившись с ремнём, стягивает с него джинсы, а затем стринги, обнажая его возбуждённый член.
