Но когда ему всё-таки приходилось с ним встречаться, при одном лишь взгляде на красавца-вампира перед глазами красавца-охотника вставала картина жаркой ночи, проведённой наедине с этим черноволосым искусителем, и мужчину так и бросало в жар, что тут же сказывалось реакцией между его стройные бёдер… И Гэбриэлу под каким-либо более или менее удачным предлогом приходилось как можно скорее ретироваться, при этом зная, что этими манёврами ему не удаётся ввести Влада в заблуждение и что граф превосходно в курсе того, что с ним творится: так как первая же неуклюжая ретирада Ван Хельсинга сопровождалась звонким смехом вампира, перед этим встретившего Гэбриэла своим фирменным, самодовольным прищуром смеющихся глаз и белоснежной улыбкой, которая, спустя мгновение после того как Владислав, видя смущение мужчины, демонстративно перевёл понимающий взгляд, многозначительно вскинув свои красивые брови, с любимого лица на не менее любимые им сексуальные бёдра охотника, превратилась в лукаво-насмешливую.

Ни днём ни ночью желание повторить с ослепительным графом то, чем закончилась их дружеская беседа год назад, не давало мужчине покоя. И никакие молитвы не помогали.

Каждый раз, когда охотник обращался за помощью к Богу, он никак не мог сконцентрироваться на произносимых словах — вместо этого ему представлялось блистающее колдовской красотой, магнетическое лицо с гладкой алебастровой кожей, словно выточенное резцом ваятеля; сверкающие агаты тёмных очей, подёрнутые томной поволокой, придающей их взгляду прелесть взора лани, таинственно мерцающие сквозь сень невероятно густых и длинных бархатных ресниц, при каждом взмахе ласкающих друг друга; чарующая улыбка насмешливых тонких тёмно-розовых губ, сулящих запредельные чувственные удовольствия; сияющий жемчуг идеальных зубов и блестящий шёлковый водопад фантастических волос цвета воронова крыла.

Гэбриэл ничего не мог с этим поделать, как ни старался выкинуть его из головы. Бросив молитву, он вместо этого принимался ругаться, что, впрочем, тоже было малодейственным.

Владислав стал его проклятием. Преследовал, словно наваждение.

Днём, чем бы он ни занимался, перед его глазами неотступно стоял образ черноволосого демона-искусителя. Дошло до того, что ему то и дело приходилось уединяться в туалете, чтобы удовлетворять себя, фантазируя о сексе с красавцем-вампиром. А после переживать, тщательно ли он уничтожил следы своей страсти, опасаясь, как бы их не обнаружила Анна.

Ночами же, с радостью исполнив свой супружеский долг по отношению к обожаемой жене, — что, казалось бы, должно было успокоить волнение его крови, — он, погрузившись в царство Морфея, только и делал, что напропалую занимался любовью с Владом. Но эти эротические сновидения, естественно, нисколько не способствовали утишению его желания, — напротив, распаляли его ещё сильнее.

А однажды ночью Гэбриэл, к своему огромному ужасу, даже разбудил Анну, громко и страстно выстанывая имя вельможного вампира. И только с большим трудом охотнику, призвавшему на помощь всю свою находчивость, удалось выпутаться их щекотливого положения.

Гэбриэл понял, что дальше так продолжаться не может. Он признал своё поражение и сдался, при этом почувствовав огромное облегчение от сознания того, что можно, наконец, прекратить бесплодную борьбу с самим собой и просто отдаться неискоренимому чувству и неодолимому влечению, больше не терзаясь и не сокрушаясь ни о чём. Ван Хельсинг признался самому себе, что на протяжении всего времени бесполезной борьбы со своей запретной любовью он подсознательно понимал, что не сможет вытравить чувство к Дракуле, охватившее его с дикой силой.

Да и надо ли было стараться это сделать?..

А в это время, тратившееся Ван Хельсингом на безуспешное борение со своей запретной страстью, граф Владислав Дракула, часто сидя у разожжённого очага и попивая «красное вино» из хрустального бокала, искрящегося бриллиантом в отблесках пламени, мечтательно прикрыв свои красивые глаза, шептал, глядя в пылающий огонь ярко горящего мраморного камина:

— Ты не сможешь забыть того блаженства, что мы вновь испытали в объятиях друг друга, любовь моя. Не сможешь отказаться от него. И никакой бог тебе не поможет. Несмотря на то, что ты женился на Анне и любишь её нежной, спокойной любовью, она не заводит тебя так, как я, и ты не испытываешь к ней той всепоглощающей, дикой, бешеной страсти, что испытываешь ко мне, как бы ты ни старался бороться с ней… Больше ни с кем на свете тебе не вкусить того наслаждения, которое ты получаешь со мной, великий Ван Хельсинг, архангел Габриэль… Больше ни с кем у тебя не может быть той «химии», что существует между нами… С кем бы и где бы ты ни был — ты мой, Гэбриэл! Всегда был и будешь моим…

Дверь в покои Влада снова оказалась открытой. Только на этот раз Ван Хельсинг не нашёл его ни в спальне, ни в помпезных гостиных, ни в других комнатах его роскошных апартаментов. Оставалось только одно место, где он мог находиться. Заперев входную дверь, Гэбриэл отодвинул тяжёлую портьеру бордового бархата, что закрывала проход рядом с камином в центральном покое. Там располагалась совершенно пустая комната. Ни освещения, ни ковров, ни мебели. Только голые стены и каменный гроб Владислава. Невесты, обычно висевшие здесь вниз головой на потолке, сейчас спали в своих личных комнатах. Со стороны Влада было разумным отослать их сразу.

Сам Дракула лежал в каменном саркофаге, покрытый толстым слоем льда, который сам же и создавал. Это было куда надёжнее замков и крышек гробов. Большинство современных охотников предпочитали доставать вампиров днём и находить их в местах сна. С Владом этот номер не прошёл бы.

До заката оставалось ещё несколько часов. Гэбриэл удручённо вздохнул. Возвращаться к себе не хотелось. Идти сразу в спальню Влада тем более. Немного поразмыслив, он вернулся в гостиную, забрал оттуда диван, что стоял у камина, и передвинул его к гробу. Благо, проход был достаточно широк, а диван не слишком тяжёлым. Ван Хельсинг лёг, закрыл глаза и решил подремать. Ему ещё предстояло не спать целую ночь.

Ван Хельсинг просыпался тяжело. Он замёрз, и кроме того разбудил его заливистый хохот. Когда он разлепил веки и протёр глаза, то понял, что смеётся Владислав, стоящий подле своего гроба.

— Что тебя так развеселило? — недовольно спросил Гэбриэл, зевнув до выступивших слёз.

— Ты что, меня сторожить решил? — усмехнулся вампир. — Боялся, что я убегу?

— Конечно, а ты как думал? — бросил в ответ охотник. Он поёжился и встал с дивана, разминая мышцы.

— И уснул на посту? — вновь расхохотался граф. — Какая опасная неосмотрительность, Гэбриэл! Это совершенно не похоже на великого Ван Хельсинга, опытного охотника, высококлассного профессионала, безжалостного истребителя неугодных твоему хозяину-богу созданий. А что если бы я решил напасть на тебя и осушить до капли, в то время как ты находился в столь беззащитном состоянии?

— Ха. Ха. Ха, — передразнил друга Ван Хельсинг. — Ну очень смешно!

— Ладно. Не сердись. — Влад заметил, что его гость совсем продрог в холодном каменном помещении. — Замёрз? Ничего, пара бокалов виски тебя разгорячит. А если это не поможет, у нас в запасе есть и другое средство… — пообещал Владислав и, любуясь своим загорелым, знойным красавцем, что был самим соблазном во плоти, он, смотря ему прямо в глаза горящим сладострастием взглядом, кончиком языка похотливо обвёл свои тонкие тёмно-розовые губы.

Охотник неожиданно для себя вдруг вспыхнул, как гимназистка, а его веки, с бахромой пушистых ресниц, невольно скользнули вниз, прикрыв изумительные ореховые глаза: Гэбриэла всё ещё смущал факт его любви к мужчине. Он никак не мог свыкнуться с мыслью, что он, женатый, семейный мужчина, никогда не замеченный ни в малейшей склонности к представителям своего пола, влюбился в сластолюбивого графа Дракулу. Влюбился в мужчину!

Губы вампира расплылись в довольной улыбке. Влад ободряюще похлопал друга по плечу и добавил: