— Ладно, убедил, — буркнул на увещевания друга мужчина, в ответ на его ласки пробегая руками по совершенному телу вампира, очерчивая его соблазнительные изгибы, в который раз наслаждаясь заставляющими чаще стучать сердце прикосновениями. — Но предупреждаю, — голосом, не терпящим возражений, заявил он, — что при малейшем признаке непочтительности с его стороны, я решу эту проблему своими средствами и не буду ставить тебя в известность!

— Договорились, счастье моё, — смиренно согласился король вампиров. — И хватит об этом! Давай направим внимание на более насущные дела: пока наши дорогие девушки так кстати занимаются шоппингом в этот пасмурный осенний вечер, мы может посвятить немного времени друг другу, — улыбаясь, Дракула сделал попытку увлечь друга в сторону спальни. Однако тот не выказал ожидавшегося от него энтузиазма.

— Я бы рад, Влад, но после твоей сногсшибательной новости, я уже не уверен, как прежде, что это отличная идея, — насупился мужчина, не торопясь проследовать с любовником в его роскошную опочивальню, — и не готов с лёгким сердцем при первой же возможности скакать в твою постель. Мало ли чего? Вдруг вляпаюсь ещё покруче? Ведь действительно никогда ни в чём нельзя быть уверенным на сто процентов, и лучшее, что можно предпринять с целью избегнуть разоблачения, — не заниматься тем, что надо скрывать. Это самое надёжное средство безопасности. Идеальный метод, чтобы ничего не опасаться.

Сияющее лицо вампира омрачилось, словно его покрыла чёрная, грозовая туча, битком набитая молниями.

— Я предугадывал твою реакцию, Гэбриэл, и в этой связи мог легко не поставить тебя в известность об этой мелочи. И ты бы никогда не узнал, что у нас появились невольные конфиденты. Но я решил ничего от тебя не таить — и вот какова мне награда за честность! Так из-за этой безделицы ты собираешься снова бросить меня? Или, по крайней мере, впредь быть со мной предельно холодным? Вновь превратишься в глыбу льда? Что ж, я сам в этом виноват! Хитрость и коварство — вот чем всегда должен руководствоваться демон, и любовь не исключение! Я забыл об этом! Поделом мне! — горько воскликнул граф. Отпустив руку заупрямившегося любовника, он грустно опустил глаза.

Досада вампира была не наигранной, а за ней легко угадывалась неподдельная печаль, и то, что гордый, высокомерный, всегда язвительный демон не считал нужным скрывать свои настоящие эмоции и истинные чувства перед охотником, обнажая перед ним не только тело, но и душу — заглядывать в которую, Гэбриэл знал, он не позволял больше никому, — не могло вновь не тронуть влюблённого в него сурового героя. Он нежно обнял расстроенного графа, ласково прижимая его к себе.

— Не говори глупостей, Влад! Как я могу тебя бросить?! Я люблю тебя!

— Тогда докажи это! — В тёмных очах полыхнул страстный огонь, словно взметнувшееся во мраке Ада пламя.

— Разве я ещё не доказал тебе это? — мягко улыбнулся великий воин.

— Любовь — это то чувство, которое надо доказывать постоянно, Гэбриэл!

— Согласен, но давай сегодня, в качестве разнообразия, — с улыбкой сказал герой, — не будем предаваться плотских утехам, а? — Ван Хельсинг ласково, словно своего капризного ребёнка, погладил вампира по гладкой алебастровой щеке, с любовью глядя в его до дрожи чарующее, пленительное лицо. — Проведём время в соответствии с нашей легендой — в самом деле безгрешные дружеские посиделки старых друзей и боевых товарищей без преступных кувырканий в постели, гм? Ну ладно, — сделал уступку Гэбриэл при виде недовольно нахмурившихся красивых, словно наведённых, бровей, — позволим себе несколько поцелуев, — солнечно улыбнулись яркие, чувственные губы небесного красавца.

Граф ничего не ответил на предложение-просьбу милого. Видя все признаки скорой победы, он, лукаво улыбаясь, смотря в зажёгшиеся смарагдами чудные глаза друга, в которых, казалось, отражался его искрящийся в ответ тёмными яхонтами томный взгляд, лишь молча выдернул шипы из своей стильной заколки, и роскошный балдахин его изумительно густых волос скрыл под своей тяжестью точёные плечи прекрасного сына Сатаны. Гэбриэл вздохнул.

— Что ж, признаю жалкость и бессмысленность своего «воззвания», — с едва уловимым оттенком лёгкой горечи в своей иронии усмехнулся прославленный в веках охотник. — Демону ведь нет ни до чего дела, кроме удовлетворения своих желаний, и ты знаешь, как при любых обстоятельствах получить своё, чёртов гад, да? — Ослепительно сверкающая улыбка послужила ответом вампира. — Ну о’кей, — уступая своему соблазнителю, привлёк его к себе легендарный герой, — но «девочкой» будешь ты, — предупредил любовника мужчина, прошептав это условие ему на ушко, вдыхая аромат его волос, обвив сильной рукой тонкую талию графа.

— Я буду кем ты пожелаешь, любовь моя, — осклабился в ответ вампир, пробегая тонкими пальцами по волосам друга, и это заявление не могло не вызвать ответной удовлетворённой сияющей улыбки у его милого, — быть с тобой и «мальчиком», и «девочкой» — обладать тобой и отдаваться тебе — равное блаженство… — Обнявшись, друзья наконец проследовали туда, куда желал Владислав, — в его в спальню.

— Только по-быстрому, Влад, — сказал Гэбриэл, поспешно разоблачаясь, — без длительного уединения.

— Как скажешь, любимый, лишь бы мне не упустить шанс снова насладиться тобой… — согласился вампир, также разуваясь и сбрасывая одежду. Избавившись от верхней части своего туалета, он с шаловливой улыбкой с размаху плюхнулся на кровать. Продолжая чарующе улыбаться, вампир откинулся на подушки, сияя довольным взглядом, устремлённым на охотника. Красивая рука, лаская, прошлась по его восхитительному торсу античной статуи, заскользив по резному рельефу пресса, а затем по выпуклым мышцам великолепной груди, после чего принялась играть длинными блестящими прядями рассыпавшихся по шёлку постели великолепных волос.

Забыв, что он хотел соединиться с любимым в быстром темпе, Ван Хельсинг зачарованно смотрел на томно возлежащее пред ним прекрасное существо, в который раз поражаясь и любуясь его непостижимой, нездешней красотой, победившей его и укравшей его сердце вопреки тому, что он всегда был абсолютно равнодушен к мужчинам, как ни противился он вспыхнувшей в его груди запретной любви, как ни боролся с самим собой.

Ван Хельсинг снова внутренне подивился этому факту, но то, что он видел перед собой, вновь доказало ему, что в том, что с ним случилось, напротив, нет ничего странного.

«Чёрт, до чего же он хорош! Сладко, томительно хорош… Что за харизма! Невообразимо! Ей невозможно противиться! Никогда и нигде встречал ничего даже отдалённо подобного! Просто колдовское создание, крадущее сердца! Какая своеобразная, необычайная красота! Поистине магически ослепительное, незабываемое лицо! Гипнотизирующие глаза, губы — само сладострастие! Сказочные волосы! Идеальное тело с изысканными линиями — образец золотого сечения! А в какой поразительной гармонии в нём сочетается сила и мощь с утончённым изяществом! Ведь он совершенно не женственен — ну, если не считать «женскими» длинные волосы, искусные причёски, его элегантность да серьги с заколками, — улыбнулся про себя Гэбриэл, — мужественный закалённый воин, эталон атлетизма, и в то же время какая грация в каждом движении! Потрясающе! Он создан, чтобы сводить с ума! Неудивительно, что даже я, чистый и непоколебимый натурал в отношении всех других мужиков, не мог не влюбиться в него, также оказавшись в нескончаемом списке его бесчисленных побед, не устояв перед этой неповторимой и несравненной, чувственной красотой и невиданной дьявольской сексуальностью, в своём магнетизме и яркости находящихся как бы вне пола и делающих его неотразимую притягательность универсальной! Он — само воплощённое искушение и соблазн! Чудо! — восторженно думал охваченный пламенем любви мужчина, скользя восхищённым взглядом по полуобнажённому любовнику, словно видел его в первый раз, чувствуя всё сильнее накатывающие волны дикого возбуждения. — Струны моей души не могли не отозваться и не зазвучать в ответ на это волшебство! — великий воин внутренне улыбнулся своему поэтическому описанию. Вампир пробудил в нём это качество, дотоле неведомое ему самому. — И неудивительно, что он стал моим божеством, в чём он заставил меня признаться себе во времена нашего уединения в Летнем дворце. Он — единственный на свете! Второго такого великолепного создания не существует! И этот прекрасный «бесстрастный» сын Сатаны любит меня! Он — мой!»