Гэбриэл Ван Хельсинг всей душой любил свою жену. Анна была самым родным и близким человеком для развенчанного архангела. Никто не мог бы заменить её ему и ту душевную теплоту и понимание, что существовала между ними. Не было и речи о такой же сердечной близости между ним и Владом. Нежную заботу и ласку, которой окружала охотника его любимая красавица-румынка, что проистекает из материнского инстинкта, мужчина может получить только у любящей женщины. Любовь небесного принца к земной принцессе была глубокой и искренней. Она была чиста, светла и нежна, но лишена той дикой, огненной страсти, что пробуждал в охотнике Владислав. Занимаясь сексом с обожаемой супругой, мужчина не испытывал того захватывающего дух, острого, пронзительного наслаждения, которое он получал в компании Дракулы, заставляющего его забывать обо всём и которое он мог испытать только с ним.
Владислав был для Гэбриэла источником удовольствий, что отнимали разум. Вампир поднимал в охотнике ураган неповторимых эмоций и ввергал его в пучину умопомрачительной чувственности, дарил уникальные душевные и телесные переживания и ощущения. А недозволенность таких, кружащих голову, запретных удовольствий служила дополнительной приправой к ним, подчеркивая их запредельную сладость, ещё сильнее возбуждая. Грешная любовь к Владиславу намертво привязывала ангела к демону.
Его пьянило равенство в отношениях с красавцем-вампиром, чего не может быть с женщиной, то, что в них нет никаких ограничений, никаких строго разграниченных и со временем надоедающих ролей, которые неизбежно присутствуют с неравным, уступающим во всём партнёром; то, что с любовником ему не надо было контролировать себя, сдерживать какие-то свои проявления, и не требовалось быть покровителем и защитником. С Владом они были на равных, и он мог быть просто самим собой, говорить и делать, что угодно, а роман с ним, наряду с удовольствиями, не порождал тягостных оков и обязанностей, которые всегда — пусть даже и бессознательно — хотя бы едва уловимой тенью, но омрачают отношения благородного и ответственного мужчины с противоположным полом. Никакого бремени и обязательств — лишь лёгкость и наслаждение. Гэбриэл не хотел признаться себе, что, кроме всего прочего, в обществе графа он прекрасно отдыхает от семейных забот, хоть семья была самым важным в земной жизни изгнанного с небес архангела. Его связь с графом была одной сплошной приятностью, лишённой и намёка на какой-либо негатив, плюс максимальное разнообразие в удовольствиях, которое опять же было недоступно с женщиной. Между ангелом и демон был идеальный резонанс. Дракула был неизбежностью Ван Хельсинга, одновременно его проклятием и благословением. Поняв, что бороться с этим бесполезно, мужчина принял это как данность и не терзался своей неверностью любимой супруге. Единственное, что ему надо было, — чтобы она никогда не узнала о его грешной связи с бывшим соратником. При выполнении этого условия были счастливы все.
— Ты что, заснул, Гэбриэл, — сладострастно блистая, улыбнулись до неприличия чувственные карминные губы «единственного на свете», а меж ними засверкал ряд безупречных перлов. — Скорее иди ко мне, моя прелесть, ты же хотел поторопиться! — в свою очередь с восхищением глядя на спустившегося с небес в земное изгнание ангельского красавца с идеальной фигурой, божественным телом, обладающим совершенными форами и пропорциями, очерченными изысканнейшими линиями, шелковистыми ореховыми локонами, ласкающими его широкие плечи, дивными глазами, чью прелесть были не властны передать слова, и яркими губами, зовущими к пылким поцелуям, страстно призвал его в свои объятия Дракула, протягивая к нему скульптурные руки.
Демон сводил ангела с ума, а тот терял разум от него…
Чтобы скорее добиться нужного результата, Влад слегка приподнялся с ложа. Изящные пальцы, скользнув за ремень охотника, притянули его ближе к графу, после чего аристократическая рука в сопровождении горящего лукавого взгляда, брошенного из-под длинных густых ресниц, не торопясь приниматься за запоры из пряжки и застёжки, легла мужчине между бёдер и мягко сжала его возбуждение сквозь ткань. Ван Хельсинг рвано вдохнул, откинув голову и закусив губы:
— У-у-м-м-м… Влад…
Граф расстегнул ремень и застёжку. Гэбриэл не дал ему продолжить, толкнув похотливо улыбающегося вампира на спину. Опёршись на свои точёные, мускулистые руки, он склонился над своим черноволосым красавцем. Его пылающий страстью взгляд утонул в глубоких тёмных омутах глаз вампира, в которых плескалась томность и вожделение.
— Иди ко мне… — жарко выдохнул Дракула, обхватывая шею любовника руками.
Ван Хельсинг счастливо блеснул голливудской улыбкой.
— Уверен, что у тебя тут нет шпионских камер или «жучков»? — легко выскользнув из джинсов и ногой отбросив их прочь, после чего принявшись стаскивать брюки с любимого, вопросительно изогнув бровь, улыбаясь, осведомился у него охотник.
— Нет ни объективов слежения, ни жучков, ни паучков, ни червячков, сладость моя, вопреки тому что я мертвец, — бесовски взблеснул тёмными очами, со смехом уверил его демон, помогая другу в трудах по их обоюдному разоблачению, — уверяю тебя мы в полной безопасности, как у Христа за пазухой! — новый взрыв хохота.
Сделав забавную осуждающую гримасу и игриво погрозив демону пальцем, нагой красавец-архангел опустился к своему возлюбленному красавцу-демону, страстно обнявшему его и прижавшему к своему телу будто хотевшему растворить его в себе. Гэбриэл грациозным движением соединил их бёдра и желания, скользнувшие вдоль друг друга в нежной ласке. Мужчины сладостно застонали.
— О Гэбриэл! Мой сладкий Гэбриэл! О мой небесный принц, как же я люблю тебя… — словно в забытьи, с восторгом шепчут манящие губы вампира, в то время как его бледные тонкие пальцы теряются в густых волосах охотника, ласково гладя их. — Каким жгучим чувством, сжигающим меня, хладного вампира, изнутри пылает к тебе моё небьющееся сердце! — будто сам удивляясь этому, глубоким сочным баритоном восклицает Владислав, неистово лаская любимого, пробегая трепетными руками по прекрасному телу любовника, — Ты не можешь себе это представить!
— Моё сокровище… — пылко отвечая на ласки возлюбленного, счастливо мурлычет в ответ неверный муж принцессы Анны, нежно обнимая ладонями щёки Владислава, чувствуя сладостную дрожь от касания своей бархатистой кожи к атласной коже графа, жар и согласное биение воспламенённой крови в их прижавшихся друг к другу скипетрах любви, — моё прекрасное чудовище… я тоже люблю тебя… бессилен не любить…
Глаза Дракулы сверкают звёздным небом от этого признания Левой руки Господа. Любовники сливают губы, глубоко проникая жадными языками в рот друг друга. И Гэбриэл снова тонет в дурманящем поцелуе, надеясь, что кроме Бога и Дьявола, бывших свидетелями их запретного союза, и Джона с Алекс, больше никто и никогда не узнает об их романе, в то же время понимая, что в будущем может случиться что угодно, тем более, если это будущее — вечность… Но со времён их нового обретения друг друга охотник всегда знал одно, хоть и не признавался в этом Дракуле, — что невзирая ни на что больше не сможет отказаться от своей запретной, но такой сладостной любви. Никогда. Что бы ни случилось…
Спустя полчаса («экспресс» намерению Гэбриэла не суждено было сбыться) в быстро сгустившихся осенних сумерках пасмурного вечера в огромной неосвещённой спальне Владислава со стороны роскошного ложа слышатся тихие звуки: нежный шорох шёлка и удовлетворённые вздохи, сочный поцелуй. На некоторое время воцаряется тишина, буквально пропитанная истомой, что кажется осязаемой, а затем раздаётся звучный глубокий голос:
— А всё-таки как это было бы круто, если бы все они узнали, какое чувство на самом деле связывает нас и увидели, как мы занимаемся дружбой. — Бесовский хохот. — Признайся, разве тебя не возбуждает это, Гэбриэл? Чтоб они стали свидетелями того, как мы дружим друг с другом?
Возмущённое вервольфовское рычание:
