Все сказанное выше должно лишь подчеркнуть значимость и сложность решения тех задач, которые поставила перед собой автор. Но, как завещал нам Иммануил Кант: «Имей мужество пользоваться своим умом!»[3] И в этом мужестве никак не откажешь Евгении Лёзиной. Я остаюсь под глубоким впечатлением от выверенности, обоснованности ее аргументов и обширности анализируемого материала.
Принципы ее работы (ценностная и методологическая основа) состоят в том, что осмысление репрессивного прошлого (там, где оно имеет место) должно включать не только «широкий спектр общественно-политических, культурных, образовательных инициатив», но и совершенно определенную, конкретную программу юридических и правовых действий и мероприятий, известных как «меры правосудия переходного периода». Преодоление прошлого предполагает три типа работы (их можно рассматривать как три фазы процесса проработки прошлого). Это общественная, публичная артикуляция проблематики террора и его институтов; необходимые изменения в законодательстве – принятие новых законов, устанавливающих ответственность за государственные преступления в прошлом и меры по предотвращению возврата к нему в настоящем; очищение власти от коррумпированных элит, связанных с апологетикой террора и препятствованием демократическим преобразованиям. А также проведение масштабной образовательной и информационной политики, направленной на изменение отношения общества к своему прошлому, осознанию «продолжения прошлого в настоящем» и моральной переоценке прошлого и его институтов.
Было бы нелепым отрицать первоначальный потенциал демократических изменений в России. Он, безусловно, был. Но не было понимания, что трансформационный процесс не сводится к рынку и частной собственности, что без необходимых институциональных изменений его нельзя считать необратимым, что новые и очень слабые институты, скорее продекларированные, чем действительно функционирующие так, как они должны были бы действовать, без необходимой защиты и постоянной, непрерывной работы по осмыслению прошлого как условия их легитимности не выдержат сколько-нибудь длительного сопротивления или давления консервативной реакции. Этого предупреждающего знания в России не было. А значит, судебная система, спецслужбы, по самой сути своей действующие «особым образом», в «режиме чрезвычайности» (вне правовых рамок регулирования и контроля), образование, право и другие важнейшие институты не были подвергнуты полному реформированию. В результате мы получили регенерацию прежних структур и институтов. Провал «суда над КПСС», отказ от люстрации и принятия ответственности за преступления советской власти, воспроизводство прежних форм государственной идеологии в массовой школе и прочее обеспечили восстановление тоталитарных институтов, но уже в форме «тоталитарного китча» – коррумпированной и суверенной системы власти.
В заключение еще раз выскажу свое давнее убеждение: главное условие действительно удачной научной работы состоит не столько в эрудиции исследователя, сколько в доброкачественности и силе его мотивации. В данном случае это человеческая тревога за будущее, понимание смысла свободы и необходимости ее защиты, что невозможно без сознания значимости истории. Я давно ждал подобной книги, хотя шансов появления работ такого класса становилось по прошествии лет все меньше и меньше. Теперь такое исследование есть. От него можно и нужно отталкиваться в последующих разработках ключевых проблем эволюции российского общества и государства. И это дает некоторую надежду.
Предисловие
В фокусе внимания предлагаемой читателям книги – понятие «проработки прошлого». Одним из первых этот термин использовал в 1959 году социолог Франкфуртской школы Теодор Адорно для обозначения критического осмысления причин и последствий репрессивных практик, свойственных диктатурам[4]. Попытка исследования опыта расчета с прошлым в обществах, где прежде господствовала организованная государством система террора, стала сквозной идеей данной работы.
Освоенный за десятилетия после окончания Второй мировой войны инструментарий проработки прошлого довольно многообразен. Процессы осмысления репрессивного прошлого в обществах, стремящихся преодолеть свое авторитарное или тоталитарное наследие, могут включать не только широкий спектр общественно-политических, культурных, исторических, образовательных инициатив, но и комплекс юридическо-правовых средств, более известных как меры правосудия переходного периода, или меры переходного правосудия (Transitional Justice)[5]. Под последними, как правило, понимаются различные юридическо-правовые механизмы, с помощью которых страны, стремящиеся построить общественно-политическую жизнь на новых демократических и правовых началах, пытаются добиться свершения правосудия, наказания ответственных за преступления, выработать ответ на систематические нарушения прав человека при прежних режимах. Объединяет эти политические решения в самых разных точках планеты – от вступивших на путь демократизации стран Латинской Америки до посткоммунистических государств Центральной и Восточной Европы – стремление восстановить в своих границах верховенство права, создать новые основания общественного договора и отказаться от недемократических практик, допускающих полную или частичную безнаказанность.
Первым значительным опытом переходного правосудия в современной истории стала широкомасштабная программа денацификации, проводившаяся союзниками по антигитлеровской коалиции в послевоенной Германии. Она включала устранение нацистской идеологии и символики из общественной жизни, демонтаж основных нацистских институтов – партии, полиции, судебных органов, общественных организаций и пр., привлечение к уголовной ответственности бывших руководителей Третьего рейха, а также удаление из госадминистрации, c гражданской службы, из части экономических структур бывших нацистских лидеров, активистов и пособников. Именно денацификация Германии стала предшественницей всех мер переходного правосудия, реализованных впоследствии в разных частях мира[6].
Послевоенная Западная Германия, благодаря постепенно осваиваемой и проводимой в постоккупационный период политике памяти, также стала первопроходцем в критической проработке прошлого в публичной сфере. Со временем Германия превратилась в образец нации, способной к переосмыслению собственных преступлений, к смене оснований национальной идентичности. В то же время, несмотря на уже ставшую общим местом эталонность немецкого опыта проработки прошлого, процесс критического осмысления национальной истории в самой ФРГ всегда был сложным, неоднозначным и медленным. До сих пор немецкое общество остается во многом расколотым в интерпретациях и оценках национального прошлого. Дебаты о нацистском прошлом и острая критика в отношении политики памяти не прекращают звучать внутри страны.
Первая часть данной книги посвящена опыту критического осмысления национальной истории и демократизации политической культуры в послевоенной ФРГ. В ней приводится обзор мер по денацификации, принятых союзниками в западных оккупационных зонах, а также анализируются факторы, оказавшие наибольшее влияние на формирование исторического дискурса о Холокосте и Второй мировой войне, на изменение общественно-политической обстановки и – шире – всего западногерманского политико-культурного ландшафта в послевоенный период.
Во второй части речь пойдет о мерах правосудия переходного периода, реализованных в бывшей Восточной Германии и других бывших социалистических странах Центральной и Восточной Европы после падения «железного занавеса». В фокусе анализа оказывается опыт люстрации и открытия архивов компартии и органов госбезопасности в странах бывшего соцлагеря.