Они оказались в том же тупике Ист-Энда, что и всегда. Благодаря прошлой командировке в Отделе Тайн доработали пульт, и она была рада этому как никогда раньше.

— Холодно, — сказал Макс. — Пошли, может, сможем снять ту же квартиру.

Ноябрьское солнце освещало дома, похожие на коробки из-под печенья, падало волной на тротуар и дорогу, и Гермиона впервые после переключения ощутила себя не за стеклом, а с обратной его стороны.

Позже, в библиотеке, Гермиона наблюдала за нахмуренным лицом Макса. Она не могла оставить это просто так, хоть и не была в ответе за его настроение. Хотя, если подумать, отчасти все же была.

— Может, это и не такая важная работа, — сказала она, а Макс хмыкнул и поднял голову от свитка 15 века.

— Для тебя она важная.

Гермиона положила руки на стол, вскользь отмечая, что у нее шелушилась кожа между пальцами. Наверно, это от резкого перепада температур. Макс больше ничего не говорил, и Гермиона снова вернулась к бумагам. Ей изо всех сил хотелось увидеть красоту в солнечных бликах на окне, в полосах света и кружащихся в них пылинках, но едва различимая отрешенность не давала отвлечься на внешний мир.

— Почему, когда мы чувствуем очень много эмоций за раз, то остаемся опустошенными? — вдруг спросил Макс. Он подпер щеку рукой и посмотрел куда-то в конец зала.

— Так устроен наш мозг.

— Я не об этом, Гермиона.

— У здоровых людей немного по-другому, — все же сказала она. — Они не становятся пустыми.

— Я это иногда чувствую. Когда очень стараюсь быть счастливым.

— Но это же не твоя мечта.

— Что?

Эти слова давно крутились у нее на языке. Гермиона много наблюдала за ним, стараясь понять, и, может, стала терпимее или, наоборот, вспомнила, каково это.

— Я пыталась доказать тебе, что эта работа прекрасна, как вижу ее я. Для меня эти путешествия, книги, бесконечные знания — самое высшее благо, о котором только можно было мечтать. Но ты — именно ты — совсем другое.

Он постучал пальцами по столу.

— Я хочу сказать, что ты имеешь право жаловаться на эту работу, — добавила она, смотря ему в глаза. Макс улыбнулся уголком губ.

— Есть ли смысл сожалеть о том, что не случилось?

Она никогда не могла запомнить его цвет глаз, сейчас же увидела — серые, а в уголках паутинка морщин от частых улыбок.

— Не знаю. Может, стоит найти что-то там, где ты сейчас.

Макс ничего не ответил, но она и не ждала от него полного согласия. Ей было важно сказать это. Она провела рукой по лицу: как же это все было сложно.

Спустя час пришел Том: одним хлестким движением скинул пальто на спинку и сел напротив них. Он небрежно поправил волосы, а потом сказал:

— Я отправил запрос на те книги, что были в списке. «Материя из воздуха в воздухе» приходит через два дня, остальные — через четыре.

От Тома пахло свежим предзимним воздухом, и Гермиона в первую очередь подумала, не замерз ли он, пока ходил по их поручению в Косой Переулок.

— Молодец, — первым сказал Макс. Дальше они снова сидели в тишине, которая с появлением Тома перестала ее угнетать, а обволакивала, словно крылом. В библиотеке было свежо-свежо, но все равно хотелось выйти на улицу.

Гермиона встала, чтобы размять спину. Она оперлась руками на спинку стула. Том проследил за ней взглядом и, склонив голову к плечу, спросил:

— А ты как думаешь, кто виноват в том, что открыли ящик Пандоры?

Его лицо освещали только несколько свечей, сглаживая черты. Гермиона отстранено рассмотрела библиотеку — почти что пустую, наполненную тусклым светом. На мгновение ей показалось, что они, как когда-то в школе, засиделись до закрытия.

— Зевс, — ответила она. — Он решил отомстить Прометею, с него все и началось.

— А я думаю, что каждый из них виноват. Человек или Бог, как в мифе, сам делает выбор в своей жизни, и никто не может влиять на него. Они могли отказаться, разорвать эту цепочку, но не сделали этого, потому что Зевс им сказал. — Он помолчал. — Это, вообще, очень хорошая отговорка.

— Не каждый готов рисковать своим положением в жизни ради того, чтобы были приняты правильные решения, — сказал Макс, отложив бумаги на другой конец стола. — Мы всегда выбираем, что будет удобнее нам, и часто принципы в этом вопросе не учитываются.

— Очень цинично, мистер Перри, — фыркнул Том, — но это не отменяет их виновности.

— Я и не говорю, что отменяет. Но иногда люди или Боги живут под гнетом чужого авторитета, и их выбор нельзя назвать только их выбором.

***

Гермиона проснулась раньше времени и вышла на кухню выпить воды. Было еще темно, и рассвет только-только начал подниматься от земли. Окно покрылось инеем от холода, и ей захотелось подышать на него и нарисовать какую-то картинку. Она постаралась удержать в себе чувство спокойствия подольше.

Она вздрогнула: за столом сидел Том.

— Том! — потом, смягчившись, спросила: — Милый, не можешь уснуть?

Он широко зевнул, не прикрывая рот, и потянулся.

— Юксаре стянул с меня одеяло, а потом очень долго выл, пока я его не выгулял, — сказал Том, словно оправдываясь. — Сам я уснуть больше не могу, а если выпью еще одно снотворное, буду целый день сонный.

У нее в груди зажглась нежность к нему, подобно маленькой лампочке.

— Будешь какао? А потом пойдешь еще поваляешься.

Том положил голову на руки и улыбнулся.

— Да, буду, — ответил он спокойно. Его голос был мягким, и ей захотелось обернуть Тома пледом. Она поставила кипятиться молоко. Он потер глаза, похоже, стараясь взбодриться, а потом очень серьезно сказал: — Я так рад, что мы встретились. Моя жизнь стала лучше. Спасибо тебе.

Гермиона не выдержала и, сев рядом, притянула Тома к себе. Он был теплым и очень расслабленным. Сердце забилось быстрее, а в ладонях стало горячо.

— Я тоже рада.

Он положил голову ей на плечо и прикрыл глаза. Его ресницы защекотали ей шею, и она хихикнула.

Молоко начало выкипать, и Гермиона уменьшила огонь магией. Она отлевитировала чашку ему в руки и отстранилась.

— А ты не будешь?

— Дай глоточек, хоть попробую.

Том протянул ей какао и снова мучительно зевнул.

— Знаешь, мне кажется, что у меня кончились все амбиции в жизни, — сказал он тихо, стараясь не смотреть ей в глаза.

Лучи рассветного солнца упали ему на плечи и руки. Гермиона повернула голову к окну, щурясь. Этот момент — настолько спокойный — должен был длиться как можно дольше. Словно солнце и вправду скатилось с небосвода и упало прямо ей в руки, зажигая в груди теплый свет.

— У меня сейчас едва хватает сил просто жить, — сделав глоток какао, продолжил Том, — и немного даже наслаждаться жизнью. Вкусно, кстати.

— Смотри, как красиво, — сказала Гермиона и, тронув его за плечо, указала на окно. Столешница и плита казались ярко-коричневыми, отражая блики.

— И вправду красиво, — ответил Том. Он тоже немного щурился, хоть и не отводил взгляд. Гермиона одним движением пригладила ему волосы. — Акцио палочка Тома Реддла.

В коридоре загремел чемодан, и та со свистом прилетела ему в руку. Он встретился с Гермионой взглядом и, кивнув на окно, начал выписывать буквы в воздухе.

Гарри рассказывал ей, как на втором курсе крестраж, заточенный в дневнике, делал так же.

«Том Марволо Реддл»

Но эта надпись осталась неизменной, только раскачиваясь, словно от ветра.

— Это мое прошлое, настоящее и будущее, — сказал Том очень серьезно. — Ты знаешь, что с моего имени можно сложить анаграмму?

— Да, знаю.

— Но моя жизнь — это не Лорд Волдеморт. Это ни мое прошлое, ни настоящее, ни будущее. Теперь я это вижу.

***

Возвращаясь из Гринготтса с «Материей из воздуха в воздухе», ей больше всего хотелось выйти из холодного предзимнего Лондона в подъезд их дома, где они снимали квартиру.

— У тебя есть какие-то занятия помимо работы? — спросил у нее Том. В его голосе не было ни одного оттенка эмоции, и Гермиона все же решила, что он не старался ее обидеть. — Мне просто кажется, что ты совсем не уделяешь себе время.