— Том, а почему для тебя это было так важно?

— Потому что это был я. Полностью. Каждая моя часть состояла из этого. Из моего желания быть лучше других, быть бессмертным и прочего бреда. Теперь мне кажется, что я пустой.

Он долго молчал, и Гермиона наблюдала за его пальцами — как они сжимали и разжимали край свитера. Во рту стало горько, как после особенно неудачной закуски.

— Я так сильно устал, — повторил Том. — Я просто хочу, чтобы это все прекратилось. Я просто хочу выйти из этих рамок, но как будто даже физически не могу сделать этого.

Пространство вокруг казалось пустым и холодным, а Том настолько отчужденным и далеким, что ей почти что стало осязаемо больно. Она сжала кулаки, изо всех сил желая отвернуть его от этих слов, забрать это чувство и принять на себя.

Франческа что-то написала в своем блокноте и сказала:

— Ты бы хотел сделать перерыв в терапии?

— Что? — на выдохе спросил Том и подхватился с кушетки. — Почему именно сейчас?

— Я не бросаю тебя, — твердо сказала Франческа. — Похоже, что сейчас ты растерян и расстроен из-за того, что ничем не можешь заменить свое стремление достичь бессмертия. Но, мне кажется, мы с тобой говорили о том, чего бы ты хотел на самом деле.

— И? Мне достать из рукава нескольких людей, которые меня полюбят?

— Нет. Рядом с тобой уже есть люди, Том.

Он выглядел очень потерянно.

— Мне кажется, что тебе стоит сосредоточиться на взаимоотношениях. И тем более, я думаю, что твоя усталость — это не сопротивление терапии, как было раньше. Как думаешь, тебе нужен небольшой перерыв? Скажем, неделя? Все же ты тратишь и вправду много моральных сил на эти сеансы.

Том сел прямо и спустил ноги с кушетки. Отросшие прядки упали ему на глаза, и он смахнул их привычным движением. Гермиона наклонилась немного вперед.

— Может, мне нужен перерыв. Хорошо.

— Что ты чувствуешь насчет этого?

Он выдохнул и снова лег на кушетку.

— Мне немного обидно. И я на мгновение подумал, что вы хотите меня кинуть.

— Почему ты так подумал?

— Я много ною и иногда мне кажется, что слишком вас утомляю.

— Том, моя работа — слушать других людей.

В коридоре он как всегда стоял совершенно потерянный, а потом резко взял себя в руки, как только увидел ее. Гермиона хотела его как-то утешить, перетянуть на себя часть его одиночества.

— Как ты, милый?

Том мягко улыбнулся — похоже, ему вправду нравилось, когда она так его называла.

— Хорошо. Спасибо, что спросила.

Она так давно не была в торговом центре, что уже и забыла, каково это. Том рядом с ней выглядел почему-то смущенным, но уже больше собранным, чем днем.

— Я и подумать не мог, что в двадцать первом веке будут делать такие огромные магазины, — сказал он задумчиво, изучая вешалки с вещами.

— Я вообще не знаю, что мне из всего этого выбрать. Все никак не могу привыкнуть к этой моде.

Гермиона отстраненно наблюдала за людьми вокруг и чувствовала себя частью чего-то, даже если это что-то было просто покупка новой одежды. К ним подошла консультантка и, улыбаясь, сказала:

— Вам что-то подсказать?

Гермиона оглянулась на Тома и неопределенно махнула рукой, не зная, как сформулировать просьбу.

— Я могу что-то подобрать вашему сыну, — и, обращаясь к Тому, спросила:

— Какой у тебя размер?

Они одновременно как-то смущенно переглянулись, а Том пожал плечами.

— О, спасибо. Я не помню свой размер.

Консультантка перевела взгляд на Гермиону.

— Я тоже не помню его размер.

— Ничего страшного. Я примерно вижу, что тебе подойдет.

Гермиона вспомнила, что в прошлый раз, когда ходила без него, просто полагалась на интуицию и, в принципе, почти угадала. Разве что тот свитер был немного большим, но Том в нем выглядел очень органично.

Она подошла к Тому ближе и тихо сказала:

— Похоже, это женщина занесла меня в список худших матерей года.

В груди медленной волной разливалось спокойствие и еще странное чувство — желание, чтобы Тому было так же спокойно и хорошо. Он хмыкнул — ей это почему-то понравилось — и ответил:

— Зато у тебя много других достоинств.

— Каких же?

Том пожевал губу. Он вытащил одну вешалку с футболкой, покрутил ее со всех сторон и повесил обратно с удивительной аккуратностью.

— Не заставляй меня их перечислять. Ты и так меня содержишь, и я чувствую себя обязанным.

От его слов ей стало немного горько.

— Том, — со вздохом сказала она, — ты мне ничего не должен. Это просто твои базовые потребности, как и любого человека. Зайдем потом что-то поедим, ага?

— Ага.

В примерочной Том долго возился, а Гермиона подпирала плечом стену, пока ждала его. Наконец-то он резко отодвинул шторку и замер.

— Нормально?

Она нахмурилась. Широкий свитер и прямые джинсы скрывали излишнюю худобу, но не висели мешком. Именно то, что нужно было. Гермиона подняла взгляд на его лицо и с привычным сожалением заметила, что он снова плакал.

— Мне нравится. А тебе? Ты не мерял еще ту футболку? Она такая симпатичная.

Том стянул свитер — она заметила полоску впалого живота — и остался в рубашке приятного персикового оттенка.

— О, эта тебе тоже очень идет. А тебе нравится?

Он кивнул и снова задернул шторку. Потом они долго стояли в очереди на кассе, растворяясь в усталости и вздохах других людей.

— Я так хочу домой, — сказал Том, зевая. Эти такие привычные слова не удивили ее. Гермиона только взяла его за руку, ничего не отвечая. Ладонь была теплая и немного влажная. — Спасибо, что ты есть.

— Это искренние слова? — вдруг спросила она, на какое-то мгновение сомневаясь. Может, его депрессия говорила не только злобой, а и излишней чувствительностью и ранимостью. Ей не хотелось, чтобы когда-то он снова стал тем, кем был до их встречи.

Том удивленно на нее посмотрел.

— Я сделал что-то не так?

Это была такая осторожная, новая для него интонация, как будто он и вправду боялся оступиться. Гермиона сжала его ладонь — влажную и теплую — и вздохнула:

— Нет, все в порядке. Не бери в голову.

— Все же я сделал что-то не так, — со странной горечью сказал Том и аккуратно высвободил руку. — Извини.

«За что он извиняется?» — подумала Гермиона удивительно четко. Она не могла ничего с собой поделать, когда относилась к нему все еще предвзято. Потом пришла острая мысль: «Если я это как-то не исправлю — он закроется от меня», а через мгновение еще одна: «Как я хочу домой».

***

Ветер трепал ее волосы, и некоторые локоны падали на лоб. На улице было уже прохладно. Она поставила на край лавочки свой стаканчик с кофе, так и не сделав глоток.

Гермиона почти не слушала то, что говорил Том. Может, если бы у нее не было столько других мыслей, что требовали к себе куда больше внимания. На работе недавно сообщили, что другая группа пультеров провалила три задания подряд — они сделали неверные вычисления и не нашли нужных книг в том времени, куда прибывали. Она устало потерла лоб.

— …«Меланхолия» называется, в комментариях все говорят, что ничего непонятно, но как можно этого не понять?..

— Прости, о чем ты?..

Том внимательно на нее посмотрел, немного щурясь.

— Я рассказывал про фильм, который посмотрел вчера, — спокойно повторил он, и Гермиона даже почувствовала укол стыда. Последнее время он так старался.

— О, извини, милый, я задумалась о работе.

— Ничего.

Она заметила, как медленно его глаза наполнились слезами.

— Что такое? — спросила Гермиона как можно мягче, но на Тома это подействовало подобно спусковому крючку. Он часто заморгал и, всхлипнув, закрыл лицо руками.

— Извини, — выдохнул Том. Гермиона приобняла его за плечи и подвинулась ближе. — Пожалуйста, я не хочу этого, я просто не могу остановиться.

— Все нормально, — сказала она, перебирая его волосы между пальцев. От этого всплеска слез она не чувствовала совсем ничего — привыкла, что ли? Ей не понравилось, что безразличие вытеснило собой сострадание. — Все нормально, — повторила, а потом зашептала, как мантру: — Тш-ш, милый, дыши глубже. Тш-ш.