— Не знаю.

— Как бы тебя могли описать люди рядом? Настоящего тебя.

— Ну, Рон, скорее всего, думает, что я настоящая язва. А Гермиона говорит, что я старательный. Может, это хорошее качество.

Гермиона улыбнулась от его слов.

— Чтобы выстраивать отношения в обществе, тебе надо научиться по-настоящему слушать других людей и говорить о своих чувствах, — серьезно сказала Франческа. — Ты с кем-то близко общался в приюте или Хогвартсе?

— Нет. Так чтобы близко, то вообще ни с кем. Думаю, что мне было немного одиноко всю жизнь.

— А сейчас тебе как?

Том сложил руки на животе и замер. Гермиона тоже замерла, ожидая его ответа. На нее давила темнота комнаты — хотелось разогнать длинные тени каким-то особенно ярким заклинанием.

— Я не могу сказать, одиноко мне или нет, — медленно начал Том, подперев щеку рукой. — Я каждый день нахожусь в такой невыносимой агонии, как будто бесконечно горю заживо.

— Ты знаешь, что вызывает ее?

— Ну, уже да, — вздохнул он. — Но мне от этого вообще не легче.

В коридоре Гермиона замерла перед ним, сомневаясь, стоит ли касаться его. Том стоял, сгорбившись, и рассматривал пол. Она понимала его, но не могла ощутить все те эмоции, которые он переживал день ото дня. Как жаль, что совершенно никак нельзя было облегчить его участь.

Гермиона подошла ближе и процитировала:

— Не замыкайтесь в себе, учитесь видеть дальше собственного носа. Другого выхода нет — прав тот, кто умеет превращать дерьмо в конфетку.

Том улыбнулся.

— Кто бы это ни сказал, он мне нравится.

— Это Ирвин Ялом.

— Это ты его постоянно читаешь?

Она удивилась тому, что он это заметил.

— Ага.

— Ага, — эхом ответил Том.

***

Вчера она выбросила очередной увядший букет, и теперь в кабинете было как-то пусто. Гермиона вчитывалась в книгу, стараясь составить схему.

Разболелась спина. В кабинете было мрачно. На диване спал Юксаре, время от времени пофыркивая черным носом.

Неожиданно зеленая дверь тихо скрипнула, открывшись, и вошел Том. Из-за спины он почти сразу достал букет бархатцев: таких смешных цветов с яркой оранжевой сердцевиной и красными лепестками, обрамленные такой же оранжевой каймой.

— Ты знаешь, что они значат на языке цветов? — сразу спросила Гермиона и взмахнула палочкой, наполняя вазу водой.

Том прямо на нее посмотрел, а потом, так и не моргнув, отвел взгляд.

— Ага, знаю.

Он помялся, не решаясь сесть возле спящего Юксаре, и все же спросил:

— Ты не против, если я тут немного побуду?

— Оставайся.

Она еще хотела добавить, что ей надо работать в тишине, но что-то ее остановило. Том еще раз взглянул на Юксаре и сел на самом краю дивана, поджав ноги. В кабинете стало как-то сразу не так пусто, как несколько минут назад.

— Ты никогда не приходил ко мне на работу.

— А, — начал он и сразу замолчал. Потом покусал губы и продолжил: — Дома никого нет: малые в Хогвартсе, ты и Рон на работе. Мне кажется, я бы точно себе что-то сделал, если бы просидел там хоть лишнюю минуту. Извини за это. Я просто тихо посижу, ага?

— Ага, — ответила Гермиона. Мысли о работе как-то сами по себе отошли на задний план, и она откинулась на спинку кресла и повернула голову вбок: за окном на землю опускались тяжелые грозовые тучи. Она чувствовала, как и на нее что-то такое опускалось, что с приходом Тома не развеялось, но определенно стало менее мрачным и плотным.

Она листала четыре книги одновременно, жирно подчеркивала предложения, которые противоречили сами себе, а потом резко отложила карандаш и вздохнула.

— Мы будем пить чай.

Том вырубил свой (а когда-то он был ее!) плеер и подхватился к шкафу с чашками и заваркой.

— Какой ты активный.

— Как и полагается человеку, которого полностью содержит работающая женщина вдвое старше него, — сказал Том и гаденько улыбнулся. Она хмыкнула и достала из ящика стола печенье.

Они молчали, и это молчание медленно, минута за минутой, принесло ей облегчение. Словно кто-то выдернул наконец-то колючку. За окном гремело, а тучи становились все темнее, отчего и комната заполнилась длинными тенями. Бархатцы на ее столе выглядели, как пятно краски на совершенно белом листе.

— Том, а ты когда-то раньше… — она запнулась, пытаясь подобрать слова, но Том и так все понял. Он отставил чашку на журнальный столик и сцепил пальцы в замок.

— Да. Пару раз. Я не хотел говорить об этом Франческе. Вы с Роном, когда возились со мной в тот, — Том зажмурился и выдохнул, как будто ему было сложно говорить это вслух, — период, наверно, просто не заметили. Я ж не дурак руки резать.

— А что ты дурак резать?

— Чуть ниже тазовой кости. Я специально выбирал, чтоб видно не было.

Почему-то она улыбнулась. Может, от того, что он просто этим с ней поделился.

— Это еще было, когда мы в прошлое мотались. Давно, короче. Сейчас, пока я тут, с тобой, мне легче. Я просто не хочу опять этим заниматься. Это больно и ноет потом несколько недель, если ничем не обработать. А смысл его обрабатывать, если, ну?..

Домой они шли пешком — Гермиона твердо решила добавить в жизнь Тома немного активности. Рядом с ней он брел медленно, но не жаловался.

— Смотри, в этой школе я училась до Хогвартса.

Том, кажется, о чем-то упорно думал и был совсем не готов поддержать разговор. Еще не темнело, но тяжелые тучи все так же давили на землю. Несмотря на это, она чувствовала легкость и — совсем немного — веселый азарт.

Гермиона подошла к закрытой калитке и, положив ладони на решетку, спросила:

— Ты когда-то лазил через забор?

— Я лазил под ним. В приюте кто-то сделал подкоп.

— Это совершенно другие ощущения, милый.

И, чтобы не дать себе времени на сомнения, в два движения перемахнула на другую сторону. Определенно, аврорский полигон с Гарри каждую неделю послужил хорошую службу.

— Чего стоишь? Хочешь нарваться на охранника или не любишь нарушать правила?

Том опасливо огляделся и осторожно залез наверх. Прыгать он не спешил.

— Тут два метра всего. Не расшибешься.

Он выдохнул и приземлился не настолько грациозно, как она. На территории школы было удручающе темно и слишком пусто. Том шел за ней, отставая на два шага.

— О, они вынесли старые парты, — сказала Гермиона. Она попробовала одну из них на прочность и залезла. С такой высоты даже обычная магловская школа казалась более волшебной, чем была на самом деле. — О, капитан, мой капитан!

Том склонил голову к плечу, а потом, фыркнув, отвернулся. Она перешагнула с одной парты на другую, покачнувшись.

— Из какой книги это?

— Это фильм такой, «Общество мертвых поэтов» называется, — ответила Гермиона. Том осмотрелся по сторонам и тоже залез на парту возле пристройки. Она подошла ближе, чтобы заглянуть на крышу, но ничего не разглядела. — А в фильм они это из стиха Уолта Уитмена взяли.

— Как все сложно! — сказал Том и, опершись руками на пристройку, попробовал подтянуться, потом пару раз подпрыгнул на месте, и парта с треском раскололась посередине. Он быстро соскочил на землю, путаясь в ногах, и Гермиона случайно успела разглядеть его лицо в этот момент — и тоже улыбнулась.

Том подал ей руку, и она спустилась. Перелезли обратно уже быстрее, но Том все равно застрял на заборе, рассказывая ей о своем единственном походе в кино еще в далеком 1941 году.

Легкость, которая коснулась ее еще на выходе из Министерства, так и сопровождала ее до самого конца дня.

***

— Я так устал, — сказал Том за обедом в субботу. Он, кажется, изо всех сил старался сдержать эмоцию. — Можно, я сегодня не пойду?..

— Ты уверен? — спросил Рон, и Гермиона уже знала, что он разрешит.

— Ты пойдешь.

— Но если Том не хочет, зачем его заставлять?

— А если в следующий раз он тоже не захочет? — грозно спросила Гермиона. Ей не нравилось спорить с Роном.

Том медленно положил в рот кусочек пирога и через силу его проглотил.