— И ты не извинился, — добавил Хьюго и встал, чтобы заглянуть в кастрюлю с кашей. — И не поздравил Розу с днем рождения! Не бей лежачего, ага.

— Ага, — в тон ему ответила Роза, и они оба вышли из кухни.

Гермиона вернула Тому вилку, и он долго ковырялся в своей еде и кривился каждый раз перед тем, как глотнуть.

Вдруг Том резко подался вперед и закрыл нос ладонью. Сквозь пальцы потекла кровь и капнула на тарелку. Он соскочил со стула, чуть не упав, и вышел из кухни, все еще не отнимая руку от лица.

— Какая волшебная тишина, дорогая.

— Это ненадолго, дорогой, — ответила Гермиона и, посмотрев на кашу, положила себе еще кусок торта. Рон намазал тост джемом и с хрустом откусил.

Том не вернулся ни через пять минут, ни через десять, поэтому Гермиона пошла его проверить. Обычное кровотечение должно было уже остановиться.

В ванной комнате стоял ощутимый запах рвоты. Том опирался на ободок унитаза, пачкая его кровью. Он повернул к ней голову — глаза были красные от слез, слюна вязкими каплями тянулась от губ к подбородку.

— Ох, — сказал он, не прекращая дрожать.

Гермиона опустилась на колени рядом с ним и, переборов секундное сомнение, обняла за талию. Том продолжил плакать, но уже без слез. Истерически. Он дышал неровно, и после каждого вдоха тихо поскуливал, как побитое животное, пока не переходил на вой. Его плечи дергались, Том был не в состоянии их расправить или, наоборот, отпустить.

Он закашлялся и снова вырвал. Его затрясло.

Обычное носовое кровотечение уже должно было остановиться. Похоже, поэтому ее дети не ели кашу.

Она призвала «акцио» пакетик тех забастовочных конфет из магазина Рона и пропихнула ему в глотку кровоостанавливающую. Том замер на мгновение, а потом слишком резко навалился на нее всем телом. Всего на какой-то десяток секунд в ванной застыла вязкая, неестественная тишина, а потом он снова зарыдал, прерываясь на судорожные булькающие вздохи. Гермиона дотянулась до раковины и намочила салфетку теплой водой.

— Сейчас я вытру тебе лицо, ага? Милый?

Том закрыл глаза. Он вздрогнул, когда она коснулась салфеткой его щеки.

— Холодная?

— Нет.

— Голова не кружится?

— Только болит.

— Пойдешь поспишь?

— Да, — ответил Том и сморгнул две большие слезы. Он немного отстранился, а потом очень осторожно, почти не касаясь, обнял ее. На шее она почувствовала влагу с его ресниц и щек. — Я такой ужасный. Прости меня. Я не хочу тебя больше расстраивать и разочаровывать. Пожалуйста. Мне очень важно, чтобы ты не была разочарована.

— Я не разочарована, — через силу сказала Гермиона и обняла его немного крепче. Его футболка была мокрая, а кожа слишком теплая, но это не имело никакого значения. — Я горжусь тобой. Ты такой молодец, и ты правда стараешься.

Том снова заплакал, но бесшумно — прямо как раньше. Его слезы закатились ей под воротник рубашки.

— Я так устал, — сказал он со вздохом и разомкнул объятия.

У него припухло лицо. Гермиона, слыша, как стучало сердце, положила руку ему на щеку. Том прикрыл глаза и склонил голову к ее ладони.

— Я могу поклясться, что не оставлю тебя одного.

Он осторожно отстранился.

— А я говорю вам: не клянись вовсе: ни небом, потому что оно престол Божий, — Том поднялся и потянул ее за собой. Он немного помолчал, словно вспоминая. — …ни землею, потому что она подножие ног Его; ни Иерусалимом, потому что он город великого Царя. — На его лицо лег мягкий свет от лампы, и она увидела маленькие покраснения и царапины. Том умылся и продолжил: — …ни головою твоею не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или чёрным.

Эти строчки подействовали на нее как заклинание — забрали тревогу, оставив только какую-то маленькую и хрупкую эмоцию, которой пока не было названия. Том присел на бортик ванной.

— То, что я ничего с собой не делаю, не значит, что я не хочу. Я рад, что это случилось. Правда рад. Наверно, стоит благодарить Хьюго.

Он положил руку на сердце и сжал ткань футболки. Гермиона смотрела на него, а пальцы покалывала нужда коснуться его.

***

В кабинете Франчески Том молчал. Гермиона не знала, какой по счету это был сеанс, но тоже чувствовала странную усталость.

— Должно быть, ты сильно разочарован во мне? — спросила она.

— Нет, — легко ответил Том, — только в себе. И в своей жизни. Она такая жалкая, я словно какая-то муха, накрытая стаканом.

В кабинете были задернуты шторы, и темнота давила на каждый предмет. Том среди этой темноты терялся, как какая-то безделушка, и Гермиона с трудом могла разглядеть черты его лица.

— Мне кажется, у тебя больше оснований разочаровываться во мне. Я не так уж и много сделала для тебя.

Том хмыкнул.

— Нет, — снова повторил он. — Я не смог добиться того единственного, к чему стремился. Это глупо обвинять каких-то других людей, как бы мне ни хотелось.

— А кого ты можешь обвинить?

— Все те же люди. Ничего нового. Я в замкнутом круге.

— Как бы ты мог из него выбраться?

— Выбраться?

— Да.

— Я не могу.

Какое-то время они молчали, и Гермиона тоже не знала, что можно было сказать в этой ситуации. Она сжимала и разжимала кулаки, стараясь развеять напряжение и давящую скуку.

— Хорошо, — вдруг сказала Франческа. — Давай сделаем небольшое упражнение. Представь, что ты бессмертен. Что бы ты делал?

— Мои убеждения изменились, поэтому я не знаю. Теперь я не думаю, что мне нужно кого-то уничтожать или менять политику магической Британии. В этом нет смысла.

— Почему?

— Даже Гитлер проиграл. Нельзя добиться полного превосходства, угнетая какую-то группу населения открыто. Гриндевальд тоже вел похожую политику, убивал маглов и маглокровок, но я много думал об этом. Зачем? От того, кто родил тебя, нет совершенно никакого проку. Только статус. Посмотрите на это сейчас: кого волнует чистота крови в этом времени?

Том отклонился на спинку кресла, и на его лицо упала полоска света от неплотно закрытой шторы. Он поморщился и снова наклонился вперед.

— Тогда почему ты за это так держишься?

— Это мой провал. Унизительный.

— Что в этом унизительного? — спросила Франческа так быстро, как будто весь сеанс ждала именно этого слова.

— Проигрывать унизительно, — ответил Том, и Гермиона тяжело вздохнула. Иногда она думала так же. — Очень. Я теперь и не знаю, что мне делать дальше.

Снова повисла давящая тишина, а Том подтянул под себя ноги и положил подбородок на колени.

— Мы с тобой говорили, что ты старался заслужить любовь. Как думаешь, какие другие способы есть?

Ей показалось, что словосочетание «заслужить любовь» звучало как приговор. Том, похоже, думал о чем-то похожем — он скривился и неохотно ответил:

— Не знаю. Мы все делаем для того, чтобы получить отдачу. Моя успеваемость, поведение, даже манера речи — все было идеальным, чтобы получить внимание в Хогвартсе.

— Почему ты выбрал именно эту тактику?

Том оживился: выпрямился в кресле и сказал лекторским тоном:

— Толпа ведется на образ, личность же смотрит глубже. Чтобы заслужить внимание толпы, мне нужно было говорить просто и продвигать близкие им цели, а чтобы получить доверие каждого по отдельности, нужно было только показать немного человечности.

Гермиона почувствовала гордость от того, как он это говорил. От нее не укрылось, что сегодня Том был больше собран и в целом напоминал себя прежнего. Наверно, он потратил многие часы в прошлом, чтобы выучить все, о чем говорил сейчас.

— Но с Дамблдором это не сработало, — хлестко сказал Том. Он провел рукой по волосам, стараясь их пригладить. — Старик почему-то понимал, что все это фальшивка.

— А какой ты настоящий?

— У меня скверный характер. Я вспыльчивый и подозрительный. Если бы я был собой, то никто бы не стал даже со мной разговаривать.

— Может, есть что-то еще?

Том, кажется, задумался. Он снова потянулся в кресле и зевнул, не прикрывая рот.