За нее это сделал Рон. Прошел размашистым шагом, тут же сливаясь с общим мраком. Было слишком душно, затхло. Темно до дрожи, как будто весь свет в комнате выкачали. Гермиона сцепила руки за спиной и неосознанно начала раскачиваться на пятках, не зная, куда себя деть.

Она дернула шторы в стороны. Том лежал на кровати в одежде — в той одежде, что надевал вчера на прием к психотерапевту. Ей хотелось подойти к нему, но одновременно с этим — остаться на месте.

Рон сел у его кровати на колени и очень тихо, даже тактично спросил:

— Ты давно не вставал?

Том поджал губы в той ужасно беззащитной эмоции, которую могли себе позволить только маленькие дети. Его лицо терялось в тенях комнаты, и больше по нему ничего нельзя было понять.

— Давно?

Он в ответ только угукнул. Гермиона отвернулась и отошла к столу — неосознанно начала складывать все книжки стопками, чтобы немного отвлечься. На самом краю лежала тетрадь, похожая на дневник, и она только провела над ней рукой, чтобы убедиться, что там не было ни капли магии.

— Хочешь в туалет?

Гермиона ощущала себя так, словно смотрела фильм. Все события были сторонними, отрешенными от нее. Тома ей стало немного жалко — так, словно он совсем еще ребенок, который ударился лбом об открытую дверцу.

Том поджал под себя ноги. Рон на это только хмыкнул и одним движением, совсем без усилий, подхватил его на руки.

— Пусти.

Она думала о внутренних силах, которые могут поместиться в человеке, когда Рон держал Тома на руках. Он зашел в ванную и включил воду, а потом, спустя какое-то время, — по звуку, посадил Тома на бортик. Она сжала кулаки, стараясь не показывать пустой комнате свое бессилие, и уже почти ощутила спокойствие и небольшой контроль над ситуацией, когда Рон вышел и скорбно качнул головой.

— Он меня прогнал. Не похоже, что у него есть силы помыться самостоятельно.

Она постучала в дверь и едва слышно спросила, может ли войти.

От воды поднимался пар, смазывая очертания предметов. Она дышала большими глотками, чтобы не закружилась голова.

У Тома раскраснелись щеки, а плечи немного порозовели.

— Сядь ровно, пожалуйста, — как можно мягче попросила она. Эта интонация далась ей с огромным трудом. Было трудно смотреть на такого Тома — на его острые скулы, сильно выраженные ключицы и слишком худые руки. У него был уже такой странный возраст, когда от болезни и усталости он внешне казался старше, чем был на самом деле.

— Я не могу, — со вздохом ответил Том, даже не попытавшись.

— Может, мне лучше позвать Рона?

Том провел языком по губам.

— Мне нормально только с тобой.

Гермиона кивнула, не найдя слов на ответ. Наверно, от пара ее щеки тоже порозовели.

Она легко взяла его за плечо и наклонила чуть ниже, чтобы открылась спина. Под ее пальцами Том не вздрогнул, хотя ей хотелось, чтобы ему было хоть немного неловко. Гермиона надеялась получить от него крошечную эмоцию, но эмоции не было, как и участия.

— Если я буду делать что-то, что тебе не понравится — скажи. Ага?

Том не ответил. Она провела мыльной мочалкой по его спине, стараясь не считать позвонки и не думать, как сильно он похудел. Другой рукой Гермиона надавила чуть ниже лопаток, разминая напряженные мышцы. Том только коротко вздохнул. Она невольно вспомнила про шрам у него на шее от провода, который оставил Билли Стабс, и добавила еще мыла.

— Нормально?

— Ага.

Она заколдовала мочалку, чтобы та мыла Тома без ее помощи, а сама надавила обеими ладонями ему на плечи, потом немного ниже. Мочалка почти полностью повторяла ее движения. Через пару минут она заметила — в груди что-то странно защемило — что Том уснул или просто слишком плотно закрыл глаза. В этот момент он казался удивительно умиротворенным, только черные ресницы подрагивали. Ей так не хотелось его тревожить.

— Том, — позвала она. — Эй, сокровище. Ты спишь?

— М?

— Давай руку, нужно одеться.

Она вытерла его полотенцем. С мокрыми волосами Том выглядел немного забавно и совсем уязвимо, что никак не получалось сопоставить с ее первым воспоминаем о нем. Прямая спина и цепкий взгляд — то, что привлекло ее тогда, сейчас же казалось странным наваждением.

— Пойдешь? — Том помотал головой. — Мне позвать Рона? — И снова. — А со мной за руку пойдешь? Ага? Хорошо.

Том с трудом поднялся и посмотрел на нее до того затравленным взглядом, что она приобняла его за талию и крепче сжала руку. Казалось, что ему трудно просто переставлять ноги, хотя физических причин этому не было. Возле кровати он замер и, украдкой посмотрев на нее, тут же отвел взгляд.

— Полежишь со мной?

Гермиона просто не смогла отказать. Ей почему-то показалось, что ему было сложно ее об этом просить.

Он был одет в заношенную футболку, очень приятную на ощупь, и мягкие пижамные штаны. Гермиона почти сразу обняла его со спины и притянула к себе. Начала гладить по влажным волосам.

— Я волнуюсь, — сказала она ему на ухо, совсем тихо. Том услышал — резко вздохнул — но ничего не ответил. — Я очень хочу, чтобы тебе было хорошо, чтобы ничего не мучило и не болело, но я не знаю, что мне сделать.

Совсем скоро Том повернулся к ней лицом. Он все так же молчал, даже не открывал глаза, но касался лбом ее плача, что было немного похоже на участие.

— Том, — продолжила Гермиона, стараясь не смотреть на его дрогнувшие ресницы и не замечать, как сильно он сжал край одеяла. — Таблетки, что тебе прописал мистер Джонсон, дадут какой-то эффект через три недели.

Ей не хотелось думать, как они переживут эти три недели. Вдруг показалось, что обязательно нужно сказать что-то еще, но мысли все никак не складывались в слова.

— Я понимаю, как тебе сейчас тяжело, — все же начала она, а Том дернулся, словно хотел ее прервать, но у него не хватило на это сил. — Хорошо, не понимаю. Я совершенно ничего не понимаю, но очень — слышишь? — очень хочу тебя поддержать. Все эти три недели будут ужасно трудными, но у нас всех будет одна цель — выжить.

Гермиона перевела дыхание, а Том замер у нее в объятиях, как глиняное изваяние.

— В это время тебе не надо ни ругать себя, ни искать какие-то смыслы. Ты просто будешь есть, спать и делать все, что тебе вздумается. Потом, когда это пройдет, и если ты найдешь в себе силы, то будешь ходить на терапию. Через три недели.

Воздух в комнате был плотным, или, возможно, его было слишком мало для такого большого пространства. Том сильнее прижал лоб к ее плечу, и Гермиона со вздохом погладила его по спине.

Пару дней спустя она заметила, что ее дети тоже заходили в комнату к Тому — теперь, когда он не запирал дверь, ничего не могло им помешать. Она пару раз заглядывала в просвет, когда проходила мимо, и видела, что они почти никак не старались расшевелить Тома. Иногда играли в шахматы, называя ходы вслух, или смотрели какие-то сериалы с ноутбука Розы.

Это было почти мучительное время. В одну из ночей она проснулась от какого-то звука. Рон тоже подхватился и нашел под одеялом ее руку. После сна пространство вокруг казалось липким и тяжелым, как будто на нее давили стены.

— Давай пойду я, — выпалил Рон, как только она открыла рот. — У тебя завтра работа.

— А тебе готовить завтрак, — ответила она, а потом, помолчав, добавила: — Пойдем вместе.

За эту прошедшую неделю ей казалось, что в мире специально не происходило ничего выдающегося или хоть мало-мальски интересного, чтобы она могла на это немного отвлечься.

В комнате Тома было темно, и взмахом палочки Рон зажег люстру. Ей в нос ударил какой-то кислый запах, а потом она увидела на полу Тома — он, оперевшись на изголовье кровати, старался встать.

Рон среагировал первым — он в два шага дошел до кровати и усадил Тома прямо на полу. Кажется, в этот момент он что-то понял, потому что сказал:

— Не тошнит больше? Смотри, что мы сейчас сделаем: ты дышишь как можно глубже и смотришь мне в глаза. Не отрываясь.

Гермиона взмахом палочки убрала рвоту с пола и села по другую сторону от Тома. На нем вымокла футболка, а щеки и рот все еще были грязные. Шрам от провода явно выделялся на полотне белой, почти землистой кожи.