Сначала Гермиона хотела спуститься, но малодушно передумала и снова села у перил. Она провела рукой по колену и отвернулась, чтобы не смотреть на очертания кухни. Ей не хотелось снова говорить с Томом, хоть и причин этому она найти не могла.

— Подожди немного, я нагрею тебе молока, — сказал Рон серьезно. — Если будет еще что-то помимо бессонницы — скажи мне или Гермионе. Лучше, наверно, Гермионе. Меня ты терпеть не можешь.

Том странно хмыкнул, его было плохо видно — только нечеткий силуэт и руки, в которых он сжимал чашку.

— Я не собираюсь беспокоить никого из вас такими пустяками, как бессонница.

Гермиона ушла спать дальше, все еще чувствуя, как сердце бьется в груди. Она почти сразу уснула, а на задворках сознания осталась мысль, что они совершенно не знали, что происходит у Тома в голове.

На работе она читала заметку 1947 года, где в источниках была указана «Создание заклинаний по теории эмпирзма» Рэндольфа Картера. На диване сидел Макс и очень раздражающе щелкал магловской ручкой.

— Как думаешь, я достоин заботится о Юксаре?

— Конечно, — не отвлекаясь от текста, ответила Гермиона. После затянувшейся тишины она подняла взгляд на Макса и, вздохнув, добавила: — Ты все делаешь правильно. Я думаю, это самая счастливая собака во всех мирах.

Макс только криво улыбнулся, и оставшееся время они больше не говорили.

Второй ночью она проснулась в то же время и снова вышла к перилам. Гермиона почувствовала тепло от того, что вместо нее на кухне сидел Рон, хотя, конечно же, этого не хотел. Она с трудом смогла разглядеть силуэты Рона и Тома. Ветер качал занавески за ними, и она какое-то время завороженно смотрела на них, а потом услышала тихий, но четкий вопрос Рона:

— Ты о чем-то думаешь, и это не дает тебе спать?

— Я постоянно думаю, — резко ответил Том. Чашка громко стукнула об стол, а Гермиона глубоко вдохнула.

— Можешь не говорить, если не хочешь. Мне иногда снится война. Очень важно знать, что это уже прошло.

— Мне не снится моя война, — слово «моя» Том выговорил особенно четко. — Ничего из того, что было.

Она крепко зажмурилась — казалось очень реальным, возможным выйти на кухню и узнать все проблемы Тома разом, а потом, так же одним рывком — все их решить.

На работу Гермиона опоздала и на входе чуть не споткнулась о портфель Макса, что стоял у дивана. Он сам встал, одним движением сложил плед и разгладил вчерашнюю одежду.

— Я нашел в архивах, что «Создание заклинаний…» последний раз упоминается в штате Массачусетс в 90-х годах, и уже отправил туда Люпина с напарницей. Хотел быть полезным.

Она не раз замечала, что трудоголизм Макса был вызван не любовью к работе, поэтому как всегда похвалила его немного более восторженно, чем на самом деле хотела.

На третий день Гермиона даже не удивилась, что по правую руку от нее была только смятая свежая простынь. Она прошла до перил, чувствуя босыми ступнями холодный паркет, и снова села на корточки.

— Мистер Уизли…

— Всемогущий Мерлин, ты живешь в моем доме, зови меня просто Рон.

— Вам не стоит каждый раз вставать, когда я сижу здесь, — протянул Том с легкой ноткой упрека. Гермиона хмыкнула. Каков наглец. — Я даже свет не зажигаю.

— Глупости, Том. Возьми, это сон-без-сновидений. Только глоток, это поможет тебе заснуть.

— Если это правда поможет… — ответил Том слишком устало. В дневное время она почти его не видела, но вдруг осознала, что он уже очень давно не спал нормально. — То спасибо.

— Шуруй в постель, — сказал Рон и, как только Том сделал один жадный глоток, забрал у него бутылочку. — А то уснешь за столом.

Утром ей на лицо прыгнул Живоглот и начал вылизывать подбородок. Она подхватилась на кровати и еще несколько минут сидела, всматриваясь в стену. Может, стоило попросить Гарри потренировать Макса, как аврора, чтобы он хоть иногда начал улыбаться? В голове было слишком много мыслей, а обязанности когтистой кошачьей лапой царапали ее изнутри.

На четвертый день Гермиона надеялась, что она не проснется посреди ночи, но подскочила от кошмара. Его детали тут же испарились, оставив только легкое чувство нереальности настоящего. Она по привычке вышла к перилам.

— Не помогает? — она услышала голос Рона, что был громче, чем обычно.

— Этого мало, — послышался раздраженный ответ Тома. — Я проспал только три часа, а потом…

— Давно ты не можешь спать вообще?

— Недели две, может, три, — сказал Том бесцветным голосом. Она увидела, как он уронил голову на руки. — Я не знаю. Я ухожу в кровать.

— Постой. На, выпей еще. Франческа скажет, как тебе помочь, надо продержаться только еще пару дней до записи.

— Мне не нужна ничья помощь, — отрезал Том удивительно спокойным голосом, а Рон, выругавшись, взял его за локоть и потащил на второй этаж.

Гермиона не стала уходить, и они столкнулись на лестнице. Она открыла дверь в комнату Тома, и Рон усадил его на кровать. Том вяло оттолкнул руки Рона и завернулся в одеяло.

— Тут ужасно душно, — сказал Гермиона и открыла окно. Она взяла со стола старый затасканный плеер, который покупала еще себе много лет назад, нашла какую-то колыбельную и вставила Тому наушники, аккуратно приподняв его голову. — Надеюсь, так он не проснется, когда кончится действие зелья.

Рон только хмыкнул и сел на пол возле кровати. Комната медленно наполнялась свежим воздухом. Какое-то время они сидели молча, взявшись за руки. Плечо Рона упиралось ей в плечо, и по телу растянулось приятное спокойствие.

— Пошли спать, дорогая, — вздохнул он. И они пошли, так и не сказав больше друг другу ни слова.

В пятую ночь она проснулась сама, хоть Рон и был рядом. Она, едва касаясь, провела пальцами по его лицу, ощущая легкую щетину, и встала. Спустила босые ступни на холодный пол и впервые за эти дни вспомнила про домашние тапочки. Гермиона вышла к перилам и устало провела рукой по лицу, когда увидела свет на кухне. Том сидел за столом, поджав под себя ноги, и слушал что-то через плеер. Она спустилась на первый этаж. Ветер трепал занавески, по коже пошли неприятные мурашки.

— Опять проснулся? — спросила она тихо, но Том резко поднял голову и посмотрел на нее. Он подпер щеку рукой, ничего не сказав. — Тебе сделать чай или нагреть молока?

Том покачал головой и вытащил наушники. Он слабо, натянуто улыбнулся и сказал:

— Я опять мешаю вам спать.

Почему-то при ней он всегда старался улыбнуться. Может, мельком подумала Гермиона, снова не хотел показаться уязвимым. Она подтянула стул ближе к нему, села рядом и указала дату на календаре.

— Уже суббота. Ничего страшного.

— Ваши дети не здесь из-за меня, — сказал Том и посмотрел ей в глаза. Он закусил губу, словно хотел добавить еще что-то, а потом отвернулся. — Роза и Хьюго, ага?

— Ага, — в тон ему ответила Гермиона.

— Я ничего им не сделаю. Если хотите, я даже не буду выходить из комнаты. — Вдруг он выругался, а потом на выдохе сказал: — Какой же я мерзкий. Может, мне лучше провалиться под землю.

— Я хочу, — вздохнула Гермиона, — чтобы ты перестал себя обзывать.

Том отмахнулся от нее и соскочил со стула.

— Постой, Том. Подожди же. — Она легко взяла его за руку, когда он проигнорировал ее слова. — Завтра у тебя сеанс с психотерапевтом. Подумай, что бы ты хотел рассказать Франческе.

Он так ничего и не ответил, а Гермиона почувствовала, как у нее в груди что-то сломалось. Ей так сильно хотелось решить его проблему, что саднило ладони.

Утром у плиты стоял Рон: взмахнув палочкой, он разложил со сковородки на тарелки румяную глазунью, а стаканы сами по себе наполнились соком.

— Ты знаешь, что такое гастрит? — спросил он Тома и сложил руки на груди. На нем была одна из тех ярких цветных футболок, такие же яркие шорты и бежевый кардиган, который Гермиона дарила ему еще на тридцатилетие. Она невольно засмотрелась на Рона и всего на мгновение представила, что они были на кухне вдвоем.

Том, нахмурившись, отодвинул от себя тарелку.