Тут же вспомнился холодный вечерний воздух с улицы, полутемная комната, закрытая щеколда и всего мгновение — ужасно крошечное, — когда Гермиона боялась увидеть то, что могло быть за дверью. В вечер перед поимкой Уэллса она в который раз напомнила себе, что взяла ответственность за Тома на себя.

Из того дня ее вырвал Рон: медленно выдохнул, наклонился немного вперед, отчего волосы упали на лоб. Гермионе легко было засмотреться на него, на его лицо и тусклые тени, которые почему-то особенно ярко подчеркивали глаза. Прежде чем сказать, Рон сжал в руках декоративную подушку:

— Так что было потом?

— Ох. Потом… он сидел над какой-то темной книгой и рыдал.

Она тогда вышла из комнаты прежде, чем Том ее заметил.

— Он читает темные книги?

— Я не это хотела сказать.

— Конечно, не это, — легко согласился Рон. — Но ты сама знаешь, что ему как два пальца об асфальт запустить Аваду или, например, оглушить нас. А у нас дома дети. Я не хочу, чтобы Роза и Хьюго были в опасности.

— Сейчас он не опасен, — возразила Гермиона. От того, что ситуацию нужно было контролировать даже рядом с Роном, ей стало невыносимо тошно. — И у него нет палочки.

— Он Волдеморт. Он всегда опасен, а палочка — не такая большая проблема.

Она промолчала и отвернулась. Отчаяние начало сводить пальцы и тянуть ее всем телом к полу, и Гермиона уже хотела что-то сказать, как Рон ее опередил:

— Пусть Макс его забирает. Ему нужна компания.

— Ты и без меня знаешь, что Макс не состоянии позаботиться даже о себе.

На ней всегда было слишком много ответственности. Гермиона выпрямилась, чтобы даже этим жестом доказать себе, что она может это потянуть.

— Ты не думаешь о детях, — сказал Рон и убрал волосы со лба. Гермиона снова завороженно смотрела на его веснушки, уже давно родные черты лица и почему-то разозлилась.

— Я как раз думаю о детях!

Она поднялась с крошечного дивана. Рон взмахнул палочкой и поставил заглушающие чары.

— Если что-то с ними случится, то ты себе не простишь. Так что мы его забирать не будем.

— А если с ним что-то случится, то я, по-твоему, это себе прощу? — спросила Гермиона, а Рон так и замер перед ней с открытым ртом.

— А что с ним может случиться?

Вопрос прозвучал очень осторожно, как будто Рон только сейчас понял, что она имела в виду с самого начала. Наверно, он как всегда подумал о Джордже и последствиях войны. На его веснушчатом лице застыло странное выражение осознания и — едва различимое — беспокойства. Рон надавил пальцами на переносицу, а потом взял ее за руку и снова утянул на диван.

— Ты запишешь его к Франческе, — сказал Рон и замолчал, словно старался подобрать слова. — Надо знать, с чем мы имеем дело. Может так случиться, что он просто слишком хороший актер.

— А может так случиться, что он напишет «Здесь был Брукс» и повесится? — спросила Гермиона и опустила голову на руки.

На первом этаже шумели покупатели, что-то стрекотало и шуршало над головой. На уровне глаз стояли красные розы, и ей сложно было на них не смотреть.

— Оставим детей еще на время у мамы, ладно?

Она хотела ответить «нет». Рон положил руку ей на спину. Гермиона вздохнула и снова выпрямилась, чтобы заглянуть ему в лицо.

— Расширим мою кладовую, сделаем комнату, — добавил он все так же осторожно. — Я приготовлю пирог со шпинатом…

— Если ты сможешь запихнуть этот пирог в Тома, то будешь даже круче доктора Стренджа.

Рон слабо улыбнулся — это не было временем шуток.

— Я в него запихну еще пудинг и свежевыжатый сок, дорогая. За все хорошее и против всего плохого!

Она тоже попробовала выдавить улыбку.

В тот же вечер они в четыре руки расширяли кладовку сложной вязью заклинаний, врезали окно и ставили кровать. Гермиона села на пол возле коробок и засмотрелась на Рона с палочкой в руке, на длинные тени предметов и голые стены. В голове крутился странный вопрос: все ли она делала правильно?

Потом они сидели на полу вместе, плечом к плечу, а Гермиона рассказала, как Юксаре после переключения начал разносить ее кабинет, погрыз легендарный плед и облаял Перси, которому что-то понадобилось на их этаже.

На коленях у Рона лежал Живоглот: громко мурчал и бодался мордой Гермионе в ладони, когда она протянула к нему руку.

— Хьюго обыграл в карты весь вагон старост, — сказал Рон. В новой комнате было очень тихо и чисто, и ничего, кроме их голосов не нарушало эту тишину. Дом был пуст.

Она повернулась к Рону.

— Расскажи подробнее.

========== Глава 3. Шепот ветра ==========

Том ступал по их дому осторожно, как человек, что вернулся в опасное или губительное место. Он поставил свой чемодан у входа и осмотрелся: Гермиона только заметила, как он скосил глаза в угол комнаты.

Рон сложил руки на груди и хмуро на них посмотрел.

— Надеюсь, ты не притворяешься.

— Сэр, — ответил ему Том, — если я принесу вам вред, то меня, скорее всего, просто убьют.

— Но вред это не отменит.

Ветер ударился в окна, и ставни задрожали. Рон поморщился, поднял чемодан Тома и пошел вверх по лестнице.

Она ощущала напряжение, но еще больше на нее навалилось, словно бетонная плита, чувство пугающего безразличия.

— Гермиона говорила мне, что ты читаешь темные книги.

Том замер на месте и со звуком сглотнул. Похоже, подумала Гермиона, ему было очень неуютно.

— Послушайте, мистер Уизли, — подчеркнуто спокойно сказал Том, — я не собираюсь сейчас творить магию. Извините, если я доставлю вам неудобства в вашем доме.

«Вам» и «вашем» он выговорил особенно отчетливо. Гермиона отстранено заметила, как прямо он держался, но все равно без прежнего достоинства. Словно Том больше не видел смысла в этом и умышленно ставил себя на ступеньку ниже Рона.

Она положила холодную ладонь на шею, спина снова разболелась. Ей вспомнилась их кухня в 43 году и поза Тома с поджатыми ногами.

— Довольно.

Рон снова нахмурился, а Том поймал ее взгляд и улыбнулся уголком губ, будто был благодарен за поддержку. Хотя, если подумать, ей совсем не хотелось становиться на его сторону — наоборот, в своем пугающем безразличии она жаждала, чтобы это все прекратилось.

Позже, когда они с Роном сидели на кухне напротив друг друга, она сказала:

— Я не прошу тебя полюбить его. Я понимаю, что это не тот человек, которого можно любить, и тебе трудно. Мне тоже трудно. Просто, пожалуйста, прошу тебя, давай будем добры к нему. Этот Том, — Гермиона сделала отдельный акцент на слове «этот», — еще может быть неплохим.

Рон взял ее за руку, провел по ладони большим пальцем.

— Он такой худой, — сказал Рон со вздохом, словно хотел сказать вовсе не это.

После Гермиона со смешанными чувствами поднялась на второй этаж и, не успев постучать, заметила через приоткрытую дверь Тома. Он сидел на полу над своим чемоданом, зажимал рот ладонью и часто-часто моргал. От этой картины она почувствовала только усталость и, так и не постучав, прошла мимо.

Гермиона проснулась от того, что правая половина кровати пустовала. Она села, коснувшись ступнями холодного пола. В горле пересохло, и Гермиона вышла из спальни и замерла у перил.

С первого этажа были слышны голоса, и она почему-то присела на корточки, чтобы остаться незамеченной. На тумбочке лежали ее наручные часы, но она не стала за ними возвращаться. Гермиона шепотом наколдовала «темпус» — было четыре часа утра.

Она услышала голос Рона — уставший, едва-едва строгий, а потом вспомнила, что сегодня была первая ночь Тома в их доме.

— Эй, посмотри сюда. Эта штука проигрывает музыку через наушники. Вот так вставлять, вот так переключать песни.

— И как это поможет уснуть? — спросил Том очень уж желчно, и Гермиона поджала губы. Но Рон, как всегда, ответил удивительно спокойно:

— Очень просто. Пощелкай, там есть классическая музыка. Но на первом этаже лучше не оставляй — он от магии может начать материться.

Гермиона видела сквозь перила силуэт Тома на высоком стуле — снова эта поза с поджатыми ногами — и Рона, который облокотился о стол и смотрел на него. В доме было темно, а первый этаж освещали несколько зажженных свечей и старая люстра, которая почему-то выдерживала на себе любую магию.