Том склонился над книгой и перелистнул на содержание. Нахмурился. Гермиона когда-то читала ее — еще в юности, когда слишком сложно было устоять перед новыми знаниями.

— Если ты продолжишь изучать темную магию, то я буду вынуждена усилить контроль. Я думала, что ты понял, куда это приведет.

Она подняла палочку, совсем не зная, какое заклинание сотворить. Может, стоило просто стереть Тому память об этой книге и этом разговоре, но как бы это решило проблему?

Том замер — совсем трудно было понять, что у него на уме, но Гермиона вздрогнула. У него не было палочки. Он перед ней оказался совершенно беззащитен и от этого казался куда уязвимее, чем раньше.

— Скажи хоть что-то в свое оправдание.

— Я боюсь умирать.

— Что, прости?

— Я боюсь умирать! — выкрикнул он и отшатнулся. — У меня нет никакого запасного плана. Все, к чему я шел с первого дня поступления в Хогвартс — теперь просто ничто. Понимаете? Ничто!

Она опустила палочку. Том наблюдал за каждым ее движением — как человек, который ждет нападения. Он был бледен, даже бледнее, чем обычно, а волосы спутались и липли ко лбу.

— Я хотел придумать что-то другое, — добавил Том на полтона тише, — но нет ничего. Все мои старания не принесли ничего — и я умер в вашем мире позорной смертью.

Гермиона подошла к нему ближе, но Том сделал шаг назад и ударился спиной о витражные окна. Он обхватил себя руками. Ей показалось, что в этот миг ему на плечи уронили бетонную плиту — так одиноко и отчаянно выглядел этот жест.

— Все, что я делаю, способен делать каждый, — сказал он и отвел взгляд. Свет путался в волосах. — В моей жизни нет ничего выдающегося, все мои действия лишены смысла.

Она осторожно протянула к нему руку и, раскрыв ладонь, дотронулась до плеча. Том дернулся и закрыл глаза. Гермиона нетвердо шагнула навстречу. Глаза почему-то щипало — от жалости к Тому или, наоборот, от неприязни к себе, она не знала.

— Тяжело тебе сейчас, да? — спросила она и положила ладонь ему на спину. Замерев, она долго думала, стоит ли утешать. Гермиона не знала, нужны ли ему ее объятия или ласковые слова. Все же Том был ей совершенно чужим.

Чужим, но сердце екало, как старая заводная игрушка, когда она утром или вечером видела его за кухонным столом с книгой.

— Вам не противно меня касаться?

После этой фразы она все же решилась погладить его по спине. Он вздрогнул, как будто стряхивая с себя кошмар. Гермиона сглотнула, чувствуя, как ком застрял в горле.

Под пальцами ощущалась его мягкая домашняя футболка.

— Я жалкий, — сказал Том и отстранился. Она меньше всего ожидала услышать в этих его словах столько уверенности. — И дурак. Поэтому ничего не могу придумать.

Он сел на кровать и замолчал. Гермиона протянула ему комикс про Капитана Америку.

— Спасибо, — сказал Том и вымучено улыбнулся. Стеклянные тени искажали его молодое лицо, добавляя резкости линий. — Мне надо его прочитать?

— Только если хочешь.

— Я постараюсь.

Она вышла из его комнаты, все еще прокручивая в голове последнюю фразу. Начало ломить виски.

Гермиона села на кухне, не найдя в себе сил оставаться за закрытой дверью. Хоть Том и был ей чужим, она не могла отделаться от неприятного чувства, что не может ему помочь. Ее знания в любой области магии были бесполезны.

Чай почти остыл, и чашка еле-еле грела ладони. Через какое-то время пришел Том: сел возле нее читать комикс.

— У меня лучше получается сосредоточиться, когда кто-то рядом, — сказал он, нахмурившись. Свет от лампы плохо освещал страницы, и Гермиона уже хотела сказать ему об этом, но что-то ее остановило: может, как Том внимательно вчитывался в текст или то, как у него дрожали руки. Гермиона не выдержала и заварила чай — вложила горячую чашку в ладони, случайно коснувшись пальцев.

— Ты засыпаешь уже, — сказала она. Том только хмыкнул и подпер голову рукой.

— Я еще тут посижу, — ответил он как-то совсем устало и зевнул. — Немножко.

***

Она снова сидела в комнате Тома: все то же витражное окно, через которое проходило слишком много света, стол, заваленный темными, страшными книгами и кровать, особенно сиротливая и далекая от остальной мебели. Как сильно это отличалось от той квартиры Тома, где они его поселили в будущем.

Том просто лежал на боку, обняв себя руками, и внимательно рассматривал Гермиону. А может, как всегда, смотрел ей куда-то за спину. Она не знала, как его окликнуть или начать разговор — раньше у нее не было такого опыта.

— Ты не выходил завтракать, — наконец сказала она и замолчала, в уме перебирая возможные слова.

— Извините, я не голодный, — ответил Том как-то слишком просто. Может, стоило встать и уйти — подальше из этой витражной комнаты, но она продолжила:

— И не выходил обедать.

Том улыбнулся — так легко, словно улыбался каждый день. Он завозился на кровати и подпер голову рукой. Гермиона подвинула стул ближе, все же какие-то предчувствие не давало ей покинуть эту комнату.

— Как думаешь, почему у тебя нет аппетита? — спросила она, внимательно его рассматривая. На нем были бежевые пижамные штаны, которые она купила ему еще там, в будущем, и такая же простая черная футболка. Том снова улыбнулся — слишком непривычный для него жест — и, кажется, отвел взгляд. — Хочешь, я принесу тебе что-то? Что ты хочешь?

В комнате было душно, а в закатном солнце летали, как крошечные мошки, пылинки. Том почти не отреагировал на ее слова, только прикрыл глаза и медленно выдохнул.

— Сэндвич? — на вдохе спросил он как будто сам себя.

На кухне Гермиона чуть было не порезалась, снова вспомнив, как Хьюго заболел каким-то гриппом и целый день провалялся в постели, пока она не пришла с работы и не нашла нужное зелье. Том даже не пошевелился, так же лежал на боку, подпирая голову рукой. Она почти сразу, как зашла, положила ладонь ему на лоб — очень холодный и сухой. У нее в пальцах запутались черные кудряшки. Том не отшатнулся.

Она долго подбирала слова, чтобы не спугнуть его, как маленького степного зверька. Том уже почти доел свой сэндвич, как вдруг закрыл рот рукой и подхватился с кровати. Он немного так постоял, а потом убрал ладонь и выдохнул.

— Показалось.

— Ты не можешь есть, потому что тебя тошнит? — прямо спросила она.

— Нет, меня тошнит, потому что мне кусок в горло не лезет, — отрезал Том. Он снова поджал под себя ноги, и Гермиона пересела со стула на кровать рядом к нему.

— Тебя что-то волнует?

Том замер, а потом уткнулся носом в свои колени. В этот момент он выглядел до того уязвимо, почти по-детски, что Гермиона сжала в кулаке уголок одеяла.

— Нет, ничего, — ответил Том и поднял на нее взгляд.

— Ты плачешь.

Том резко вдохнул ртом воздух и застыл. В комнате по-прежнему было душно и уже почти темно. Длинные тени от витражного окна расползались по полу подобно ночным кошмарам.

— Я никогда не плачу.

Это прозвучало слишком уверенно, поэтому Гермиона провела большим пальцем у него по щеке.

— А лицо почему-то мокрое, — ответила Гермиона и показала ему открытую ладонь, влажную от его слез. Она подвинулась к нему ближе. — Что такое?

Том дернулся в сторону и закрыл лицо руками. Все сироты плачут так тихо? Он так и сидел какое-то время, не издавая ни звука. Кончики пальцев покалывало, а сердце стучало подобно загнанной степной птице.

Все вокруг было таким обычным, простым, совершенно плоским, и тем больше закатные тени придавали вещам объем.

— Том?

Она аккуратно взяла его за запястье и отвела руку от лица. Сжала мокрую ладонь, почему-то не решаясь его обнять.

— Том!

Он вздрогнул и рефлекторно тоже сжал ее руку.

— Не трогайте меня, — сказал он словно через силу. Голос прозвучал неожиданно, но Гермиона не отпустила его. Просто потому, что знала, что в такие моменты ни в коем случае нельзя отпускать. — Я мерзкий и жалкий. Как вам только не противно находиться со мной рядом.

Гермиона подвинулась еще ближе к нему, почувствовала тепло его тела и легкую, едва различимую дрожь. В комнате окончательно стемнело, и очертания лица Тома сделались мягче.