Вчера. Неужели прошли всего лишь сутки с тех пор, как он пришёл сюда из любопытства, и он уже погряз с головой в жизни другого человека. Мысли об Уилле навязчиво крутились в голове целый день, как сломанная пластинка, а к вечеру уже появились даже небольшие претензии к его поведению.

— Всё дело в словах, — размышлял Лектер, хмурясь и кусая губы. — Уилл говорил о любви, легкомысленно обращаясь с такими важными признаниями. Как будто это пустой сосуд, который он наполняет всем подряд, что придёт в голову, не задумываясь о последствиях и чувствах других людей. Разве о любви можно говорить так просто и так быстро?

Ганнибал приуныл, когда понял, что за его сорок три года ему ни разу не признавались в любви. Никто не хотел встречаться с ним, или быть его парнем, и никто, кроме Уилла, так упорно не рвался к нему в объятия, требуя взаимности. Искреннее, а точнее, просто так, его любила только Миша, и эти мысли разбудили в Лектере самые глубокие переживания.

— Я ведь почти поверил ему, — задумался Ганнибал. — Ведь это всё было лишнее. Мы бы и так оказались в постели. Зачем эти признания, любовный шёпот, надежда на душевную близость? Он раскусил меня, хитрый эмпат, дал мне то, что, по его мнению, мне так отчаянно нужно. Таков его план и секрет успеха — он способен дать своему спутнику всё, что тот хочет. Он шёл по ночному городу совсем один и укрылся за мной от неприятностей, как за старым сухим деревом — от непогоды, и теперь считает, что должен помочь мне снова расцвести, раз я такой хороший. Полил меня своей любовью, удобрил лаской и заботой, окружил теплом и нужными словами, любуясь собой и своими добрыми делами, но никак не самим засохшим деревом. Как только я зацвету, он двинется дальше, не заботясь о том, что будет со мной потом.

Лектер снова нахмурился, начиная сердиться на Уилла, который разбудил спящего в эмоциональной изоляции Ганнибала. Доктор заколыхался, как застывшее болото, в которое легкомысленный Грэм кинул камень, и пустил волны воспоминаний, злости и обид.

— Уилл хотел, чтобы я ему доверился, — забормотал Лектер, комкая салфетку. — Но однажды я уже поверил кое-кому. “Посиди в подвале смирно, — попросили они, — будь умничкой и всё будет хорошо”. И я сидел там, как идиот, пока Ганс убивал и ел мою сестру. “Мы будем вместе, Ганнибал, — сказал Уилл. — “Верь мне, я люблю тебя, сиди смирно, а я пока поебусь направо и налево, снимусь в вонючем порно, а ты, главное, не дёргайся и не суетись”.

Бедный Ганнибал задыхался от раздражения на самого себя, не понимая, что с ним происходит. Он рассмеялся в лицо Фредди, когда тот упомянул о ветрености Уилла, сказав, что это его не волнует, но от реального факта минета впал в ярость, которую едва смог скрыть. О каком доверии может идти речь, если все липнут к нему из чувства благодарности: Чилтон, с нескрываемой эрекцией — за спасённую операцию, Уилл, разыгрывающий Отелло, — за помощь в сокрытии улик, любые случайные любовники — за пару бокалов вина, несколько тёплых слов и мягкую постель.

На самом деле Лектер был так далёк от слова «любовь», что искренне не понимал, за что его можно полюбить, и не хотел в неё верить, ища любые оправдания чужим порывам в его сторону, лишь бы не это «странное чувство». В его понятии, Любовь — это нечто эфемерное, воздушное, расцветающее у двух людей одновременно и несущее радость и счастье.

Но никак не то, что предложил ему Уилл, готовый давиться чужими членами за номер телефона или роль в мюзикле.

В действительности всё было довольно просто. Ганнибал отказался от чувств в совсем юном возрасте и прожил почти тридцать лет в коматозном состоянии, не развиваясь и не умея строить отношения. Он не переживал первую Любовь, первый разрыв, измену или предательство, не умел быть заботливым, понимающим и влюблённым, оставшись в развитии подростком с весьма размытым понятием о любви. Он не верил в чувства, потому что не знал их, волок за собой обиду за сестру, наполняя себя жаждой мести, как единственным смыслом своего существования, и прерывал любую попытку приблизиться к нему, успокаивая себя в операционной Чилтона или убивая случайного прохожего.

Нет чувств — нет волнений. Равнодушным быть проще, и Лектер испуганно ломал зубочистки за столом, не понимая, почему он так разволновался и никак не может успокоиться. Поступок Уилла задел его за живое, поднял всю грязь с самого дна болота, в котором он сидел столько лет, и смешал всю злость в одну кучу. Он снова вспомнил ухмыляющегося Ганса, сжимая зудящие пальцы в кулаки от желания задушить его, Уилла, трясущего своим членом перед всеми, и захотел вскрыть каждого ублюдка, который смотрел или захотел единственного человека, который вчера приласкал его от всего сердца.

Жажда убийства вспыхнула в нём с новой силой, поглощая и затмевая неясную боль в груди. Но случайная смерть не успокоит его. Просто прохожий не подойдёт, нужна жертва, которая действительно принесёт покой его измученной ревностью душе.

Определившись в своих желаниях, Ганнибал осмотрел зал и подозвал официанта.

— Добрый вечер, мистер, — поприветствовал его подошедший мальчик, мило улыбнувшись. — Вы снова к нам? Если вы к Уиллу, то он выступает позже, его даже ещё здесь нет.

— Да? — тупо переспросил доктор, присмотревшись к официанту. — Нет, я не к нему. Ты меня вчера обслуживал? …

— Мэтью, — представился мальчик. — Да, я. У меня хорошая память, особенно если кто-то уходит отсюда с нашими артистами. Принести что-нибудь?

— Пока не знаю, — честно ответил Ганнибал, по-прежнему растерянно моргая. — Ищу компанию, но точно не уверен.

— Попробуем помочь, — рассмеялся Мэтью, становясь за спину Лектера и немного наклоняясь к нему. — Вон, посмотрите направо, видите печального итальянца?

— Вижу, — кивнул Ганнибал, рассматривая унылую фигуру. — Что с ним?

— Хороший вопрос. Приходит сюда каждый день, находит себе пару, но быстро возвращается, печальный и расстроенный. Видимо, у него какая-то фантазия или фетиш, который отпугивает всех подряд.

— Хочешь подсунуть мне извращенца? — усмехнулся доктор. — И что, никто не знает, что с ним не так?

— Мы уже ставим ставки, — ответил официант, наклоняясь ближе. — Если бы вы прочитали все наши предположения, смеялись бы до утра. Когда мы запоминаем, с кем он ушёл, и потом пытаемся это выяснить, то все отмахиваются и не хотят говорить. Что у него там, два члена или желание жрать чужие экскременты, мы не знаем, но сумма выигрыша довольно приличная. Можем поделиться, если хотите.

— В другой раз, — отмахнулся Лектер. — Не сегодня.

— Хорошо, — сразу согласился Мэтью. — Напротив вас сидят две девушки, тоже приходят каждый день. Пьют дешёвое пиво, держатся за руки, потом уходят трахаться в туалет, и одна из них уезжает.

— Видимо та, которая замужем.

— Угадали. Так они создают иллюзию, что они вместе, и у них всё хорошо. Не просто секс за спиной у мужа, а отношения с посиделками в клубе и общением.

— Унылая картина, — ответил Лектер, покрутил головой и вдруг встретился взглядом с толстым немцем, который вчера запихивал деньги в карман Уилла. — А это кто? Толстый тип в красном свитере?

— Это? — искренне удивился официант. — Мерзкая улитка, лазящая по клубам и выискивающая красивых парней. Это продюсер, как он громко называет себя, снимает фильмы для взрослых.

— Интересно, — улыбнулся Ганнибал, едва скрывая искреннюю радость, и посмотрел на Мэтью. — Что он пьёт?

— Нет! — поразился мальчик, рассматривая идеальную красоту доктора и переводя взгляд на потного немца. — Вы шутите?

— Даже и не думаю. Его хочу. Что он пьёт, Мэтью?

— Пиво, что же ещё. Это же немец, — поражённо ответил официант, обходя стол и вставая напротив Лектера. — Его хотите? После Уилла? Нет. Я могу составить вам компанию, если хотите, у нас не принято, но я сам не против и…

— Спасибо, дружище, — натянуто рассмеялся доктор. У Ганнибала возникло желание посмотреть в зеркало и убедиться, что у него на лбу ничего не написано. Сначала Фредди, теперь молоденький Мэтью… у него что, настолько голодный взгляд, что все подряд хотят его утешить? — Ты слишком молод для меня, прости. Отнеси ему пива и скажи, что от меня.