Пылей появился из-за дома. Под мышкой он нёс небольшой звенящий сверток. Взгляда Будилада он избегал.

– Здравствуй, почтеннейший, – лазутчик прижал ладонь к сердцу и слегка поклонился, – я…

– Справу заказывал, помню, – прервал его шорник и уложил на прилавок свёрток. – Знатный у тебя конь, незнакомец, довелось сведать, – протянул мастер, деловито разматывая великолепной работы поводья, псалии и подпругу. – Можешь мне поверить, эта сбруя достойна такого красавца.

– Я даже не знаю, как благодарить тебя, мастер, – молвил Будилад, как бы между делом снимая с пояса небольшую кожаную калиту для мелочи.

– Оставь, – повелительным тоном прервал Пылей и для верности положил свою руку на руку покупателя. – Не оскорбляй труда моего презренным металлом. Пусть это будет подарок коню твоему. Давно такого красавца не видывал. Поверь, это именно то, что ты хотел.

Лазутчик долго смотрел в его серые дымчатые глаза, а потом тихо сказал:

– Спасибо, Пылей. В долгу я теперь перед тобой. Неоплатном.

– Не спеши долг отдавать. Буде пригодится ещё, – серьёзно заметил шорник.

Они разошлись, как это и положено совершенно незнакомым людям – без оглядок и каких-то пожеланий. Будилад лишь кивнул на прощанье, а купец вздохнул и полез под прилавок за выпивкой.

Перед глазами всё меркло. Опасаясь слежки, лазутчик шёл бодро, вразвалочку, как всякий нормальный человек, совершивший выгодную покупку. Ленивым тоном он насвистывал под нос разудалый мотив. Ничто не могло выдать его истинного состояния. Никто не смог бы уличить в тот миг Будилада в почти суеверном страхе, но он боялся. Требовалось собрать все силы, чтобы шаг оставался твёрдым, и ясным был взгляд.

Когда дверь в избе затворилась, лазутчик швырнул сбрую на стол и суетливо принялся осматривать каждую деталь. Из петли подпруги торчал маленький берестяной свёрток. Мужчина долго не решался развернуть его. Так и стоял, бестолково пялясь на бересту.

Это был старый добрый родовский шифр, уже почти забытая комбинация витиеватых, похожих на жреческую вязь, символов.

Будилад выудил из-за голенища кривой короткий нож и встал на колени. Кончиком поддев половицу, он просунул в щель руку и вынул небольшой пергаментный свиток. После чего половица была водворена на прежнее место.

Разложив на столе свитки и послание от шорника, «воин в личине врага» достал чистые берестяные тетради и острые тоненькие палочки для письма. Сначала он приложил к первому символу записки Пылея кривую линию с пергамента, потом её же к последнему. После этого второй знак таблицы на пергаменте к среднему символу шифра.

Полученные результаты он тут же записывал на бересте, используя уже более привычный саньтарский алфавит.

В общем-то, шифр был довольно простым. Каждый его символ являлся частью знаковой системы родовских нелегалов. Чтобы расшифровать подобный текст, требовалось соединить его с такой таблицей, какая была начертана на пергаменте лазутчика. Вся сложность заключалась в том, что последовательность, с которой требовалось прикладывать недостающие символы, и положение их первых частей в тексте постоянно изменялось с закономерностью, известной лишь представителям цеха вурдалаков. И только родовской сети.

Разумеется, у каждой тайной службы любого княжества была своя знаковая система, как правило, использующая фонемографическое письмо. Но в данном тексте присутствовали ещё и силлабические знаки. Подозрительный шорник решил обезопасить себя старинными символами из уже умершего и почти никому не известного языка древних обитателей Сожженного города.

Будилад, как и Пылей, закончил приходскую школу в Беренграде. И учился у достаточно известного священника по имени Лезер, бывшего одним из последних хранителей норальской письменности. Поэтому шорник не сомневался, что лазутчик сумеет расшифровать нелепые маленькие фигурки в тексте.

Закончив расшифровку, мужчина пришёл в ярость. А спустя самое короткое время, он ворвался в подземелья родовской тайной службы, где хранилась вся похищенная в других городах документация. Первых двух часовых он уложил обычными ударами в челюсть. Будилад рвал и метал. Никогда ещё, ни до, ни после, у него не было такой силы в руках. Такого тяжёлого удара. Спустившись ниже, лазутчик нарвался ещё на двоих. Кажется, они его узнали, но на разговоры времени не было. Одного Будилад схватил за шею и приложил затылком о стену. Второй достал нож и бросился врукопашную. Будилад нырнул ему под руку и, оказавшись сзади, поймал в удушающий захват.

– Будилад, за что? – было последним, что он успел сказать.

Будилад знал его когда-то. Тоже лазутчик, только из соглядатаев. Кажется, Зимогор. Хотя, кто знает, как его звали на самом деле?

Впереди была дверь. Лазутчик вынес её с третьего удара и оказался в небольшой темнице, уставленной высокими сундуками и стеллажами. На полках и в сундуках хранилось бесчисленное количество свитков и тетрадей. Будилад принялся нервно перебирать один за другим. Первый – не то! Второй – не то! Не то, не то, не то, не то! Перевернув от основания до потолка два стеллажа, вурдалак, наконец, нашёл, что искал – тот самый документ, что давеча он вынес из Мирограда. Именно из-за этой грамоты опричники Соты искали чужака повсюду.

Лазутчик нервно засунул свиток за пазуху и подошёл к Зимогору. Дыхание было ровным, да и веки не дрожали, однако Будилад на всякий случай пнул его в затылок. Чтоб не очнулся раньше времени, не то одним жмуриком в подвале станет больше. И ещё не известно, кто им окажется.

Из коридора послышался топот. Будилад на слух оценил, что бегущих человек шесть, не больше. Иное дело, что скорее всего, это не простые и честные воины из дружины, а искушённые во всех подлостях и предательствах лазутчики. Эти без зазрения совести и нож в спину воткнут, и в глаза глядючи, яда в кубок насыплют.

Лазутчик нервно огляделся, но дорога отсюда была лишь одна. Тогда он скользнул в самый тёмный угол и притаился.

Их было шестеро. Высокие, крепкие с мягкой кошачьей поступью. Такой тихой, что не каждый услышит. Конечно, если до этого годами не растил в себе способность различать именно такие шаги.

Как на подбор, даже лица одинаковые. Ни дать, ни взять – близнецы. Шестерняшки. А главное, совершенно обычные, даже заурядные с виду. Таких в каждой толпе из двенадцати дюжину сыскать можно. Будилад, конечно, прекрасно знал, что для подобной службы старались набирать не только абсолютно здоровых, но с такими чертами, чтобы плохо запоминались. Чтобы свидетели потом терялись на расспросах: «– Он? – Как будто он. – А может, этот? – Может, и он. Не знаю, оба похожи». Но чтобы найти абсолютно одинаковых… диво.

Преследователи растеряно огляделись и всем скопом бросились в темницу со свитками. Вурдалак уловил момент и выскользнул в коридор, откуда прибежали его товарищи по цеху. Там он столкнулся с ещё одним, видимо, тот отстал от остальных.

– Ты? – ахнул лазутчик, и его мохнатые впалые щёки побагровели. – Но зачем…

– Прости, Мир, – тихо произнёс Будилад и, скрестив руки, ударил ему под скулы рёбрами ладоней.

Велемир обмяк и сполз по стене вниз.

Будилад бежал по винтовой лестнице. На влажных замшелых ступеньках немудрено было поскользнуться. Будилад не заботился о тихой поступи – родовские лазутчики уже разобрались, что человека, вскрывшего тайное хранилище Фатьяна, внутри уже нет. А стало быть, они поспешат наверх, куда, как известно, ведёт лишь одна дорога.

– Будилад! – услышал он в спину. – Стой, дурак! Остановись и верни документы!

– Мы всё прекрасно понимаем! – кричал уже другой. – Если ты вернёшь свиток, клянусь богом, Фатьян ничего не узнает.

Плевал он на их клятвы, а заодно и на князя родовского. Уж кому-кому, а вурдалаку, как никому другому, ведомо, что слово лазутчика гроша ломаного не стоит, каких бы святых он ни призывал в свидетели.

Из подземелий он вырвался без проблем. Случалось, встретить по пути измученных усталых челядинок, но они в страхе разбегались и хоронились, кто за чем мог. Когда Будилад покинул терем, то понял, что слишком долго ему везло. Первый бельт пронзил его плечо, ещё на крыльце. Второй задел ногу, когда лазутчик уже скатился по ступенькам и пытался уползти под завалинку, откуда, как он знал, можно было вновь попасть в погреба. А там, чем черт не шутит?