– Здравствуй, воевода, – по обыкновению поприветствовал он пришельца и посторонился, пуская внутрь.

Опричники были в сборе. В центре перед столом на коленях стояли трое незнакомцев, раздетых по пояс. Серые потасканные мешки не позволяли им что-либо увидеть. Синяки и красные полосы на спинах говорили, что незнакомцев уже допрашивали.

Воевода сел за стол и налил себе вина. Некоторое время он молча цедил мелкими глотками выпивку и рассматривал пленников. Крепкие попались, можно представить, каких трудов стоило их скрутить.

– Кто это? – наконец спросил Сота. – Наушники?

– Лазутчики, – ответил тот, что открыл дверь. – Из Тигарьска.

– В самом деле? – воевода привстал от удивления. – Лазутчики из Тигарьска? Кто бы мог подумать, что белоручка Чиримень тоже решит замарать нежные пальчики в теневой игре? И давно вы работаете, милостивые государи?

Пленники молчали.

– Господи, да снимите же с них эти мешки. Как вообще можно разговаривать с кем-то, не видя глаз?

Опричники быстренько открыли узникам лица. Взору Соты предстали заплывшие синяками и ссадинами отвратительные лица. Ни один не отваживался взглянуть воеводе в глаза. Слабаки – решил он. Никакие не лазутчики, так, в лучшем случае, стукачи и наушники. А скорее всего, какие-нибудь гончары или плотники, по выходным подрабатывающие закладными бойцами.

– Как давно в Мирограде? – спросил он.

Молчок.

– Отвечайте, сучье племя! – заорал сотский и принялся охаживать пленников хлыстами.

Сота скривился, но останавливать не стал. Если с самого начала бить по рукам, то о хорошем выполнении работы и думать не следует. Пусть отведут душу. Хоть бы и на невиновных, начинать с чего-то надо.

– С рождения, – прохрипел самый низкий из всех. Медные волосы выдавали в нем примесь крови рестов, а зеленые глаза с поволокой, как у хорошей девки, говорили, что он всё-таки метис. – Я здесь родился двадцать три года назад и никогда даже в другой город не хаживал.

Так и есть, с грустью подумал Сота. Притащили чёрти кого и выдают за лазутчика. Может, такое попустительство только расхолаживает служилых? Ничего, этих всё одно уже отпускать нельзя, а с мерзавцами из опричнины он разберётся после. Такое с рук не спустишь.

– Ну, а вы? – он обратился к двум другим.

– Я купец. Начинающий, правда. В Мироград прибыл седмицу назад за товаром.

– Почему именно к нам? Говорят, в Новиграде выбор больше.

– Ваш город древнее и всегда славился своим гостеприимством, – усмехнулся негоциант. Он даже поднял глаза, но не смог выдержать пристального взгляда временно исполняющего обязанности и снова опустил.

Брехливая собака, решил Сота. Такой временами гавкать будет, но всё больше от страха и уж конечно ни на какие решительные действия не пойдёт. Тоже отпадает. Стоп. Воевода принялся тереть перстень с красным самоцветом на левом мизинце. Почему, собственно, он так легко определяет, этот не лазутчик, этот тоже? Разве не такая у них работа, чтобы профессионально людей дурить?

– А ты? – ледяным голосом обратился воин к третьему.

За него ответил первый.

– Он немой. Хоть чем его жги, ни слова не скажет.

Ценное качество для соглядатая. Но Сота не собирался их пытать, у него было припасено куда более действенное средство, нежели раскалённые клещи или жаровни.

– Позовите Мáзаря, – прорычал воевода, и повеяло холодом. Опричники стушевались и похватались за бердыши. – Колыван, ты меня слышал?

Сотник побледнел и быстренько выскользнул за дверь.

Воевода не сводил пристального взгляда с лазутчиков. Будь кто-то из них хоть вшивым провокатором, он бы уже что-то заподозрил. А опытный вурдалак, воин в личине врага, сразу бы догадался: если пытать не собираются, значит, дело скверное. Сейчас самое время уйти, пока не появился Мазарь. Он должен попытаться.

Трое подозреваемых всё так же стояли на коленях, понуро опустив головы. Купец еле слышно молился, просил у господа прощения за грехи – какой молодец. Немой, как и положено, молчал. Его грудь порывисто вздымалась, а губы дрожали, будто ещё немного и он заплачет. Полукровка рест гневно тряс рыжими патлами и, видимо, проклинал себя за трусость. Ещё бы, даже в глаза воеводе взглянуть не решился.

Сота лениво цедил из кубка вино и переводил взгляд с одного на другого. Не то чтобы ему было жалко бедняг, но как-то это всё не походило на представления воеводы о честном воинстве. Хотя какая честь может быть у лазутчиков и опричников? А он, как ни крути, теперь тоже опричник. Хоть и самый главный.

С тихим металлическим скрипом отворилась дверь. Сперва вошёл бледный Колыван, а вслед за ним и сам Мáзарь. Этот был одет по-кметски, в сермяжную рубаху без каких бы то ни было узоров или вышивки, такие же порты и лыковые лапти. При ходьбе он стучал перед собой тонкой лозиной, а пустые, ничего не видящие глаза всегда смотрели вперёд, куда бы ни шёл этот человек, и где бы ни находился его собеседник.

– Ну, здравствуй! Здравствуй, друг! – Сота встал и протянул слепому руку.

Мазарь ответил на рукопожатие и слегка кивнул.

– Видеть ты меня желал, воевода?

– Верно, друг. Взгляни на этих вот, что можешь сказать? – регент не оговорился. Он прекрасно знал, что хоть Мазарь и слепой, но многое видит куда лучше зрячих.

Медленно ступая, мужчина подошёл к первому пленнику и долго стоял в полном молчании. Сота был у него за спиной и не мог видеть лица. Что с ним творилось в тот миг, воевода мог только догадываться, но у прочих опричников волосы встали дыбом.

– Они невиновны, – заключил слепой.

Воевода закрыл глаза и посидел так некоторое время.

– Спасибо, Мазарь, ты нам очень помог. Прости, что так бесцеремонно выдернули. Не сочти за грех, прими небольшие подарки… Колыван! – хлопнул он в ладоши, – Живо!

Когда сотник со слепцом закрыли за собой дверь, Сота налил себе полный кубок вина и залпом выпил. Он переводил взгляд с опричника на опричника, а потом на пленников и обратно. Нервно барабанил пальцами по столешнице.

– Казнить тайно, – наконец, вымолвил он, и все вздрогнули.

– Но ведь, этот человек сказал… – нерешительно начал купец, но воевода не дал ему договорить.

– Я прекрасно слышал, что он сказал. Но в интересах государства, чтобы сегодняшнее происшествие никогда не вышло за стены Кремля.

– Можете быть уверены! – горячо заверил узник.

– Могу. Кто их привёл?

Повисло молчание. Никто не хотел признаваться, но и наушничать, во всяком случае, прилюдно, никому не хотелось тоже. Как дети, между делом подумал Сота.

– Ну? – повысил он голос.

Вышли двое. Крепкие, сбитые, красавцы воины – с таких бы персонажей для былин брать.

– Казнить вместе с пленниками, – жёстко произнёс воевода. – И в следующий раз думайте, кого вы ведёте и куда.

В глухих подземельях мироградского Кремля кипела своя особенная жизнь. Тут было людно ещё при прежнем правителе – князе Микуле Корноухом, отце юного Ивеца. Но временно исполняющий обязанности при малолетнем наследнике престола населил жизнью КАЖДЫЙ закуток необъятных подземных лабиринтов. Наушник сидел на наушнике и опричником погонял. Тут тебе и пыточные камеры, и погреба для заключённых, причем для каждого ремесла свой. Карманники ни за что не окажутся с засланцами из других государств в одном месте.

Оружейные, винные погреба, пищевые закрома – всё находилось здесь. За каждое помещение кто-то отвечал, в каждом кто-то работал, превращая подвалы в уродливый подземный городишко.

Были здесь и особенные помещения, где Сота принимал особенных гостей. Вход в них знал только глухонемой монах Иерекешер.

В одном из таких помещений и стоял сейчас начальствующий над дружиной. В тусклом свете факелов его, и без того жёсткое, лицо казалось искажённым яростью. Словно неистовый берсерк поджидал в засаде полчища врагов.

«Берсерк, – мечтательно подумал Сота. – Хоть одного бы такого в дружину, и зажили бы припеваючи… Быть может, так оно и было бы, коли жрецы Храмовых скал не перебили бы их пару столетий назад…»