Солнце закатилось, и Пустыня остывала стремительно и неизбежно. Костры из сухих пальмовых листьев освещали гудящий караван-сарай, танцующие фигуры погонщиков и весёлые лица бедуинов: сегодня в оазисе Эль-Кара праздновали избрание нового караванщика. Виновник торжества, слегка захмелевший от кумыса и счастья, переходил от одной группы людей к другой, приветствовал знакомых, отвечал на здравницы и поздравления.

  - Долгие лета, Масуд! Да продлит Аллах твои дни! - говорили купцы.

  - Спасибо! Да не обойдет Всевышний и вас, друзья мои.

  - Пусть твои ноги будут такими же лёгкими, а рука - твёрдой, Масуд! - кричали вслед погонщики.

  - Спасибо! И вам здоровья!

  - Пусть твоё сердце всегда находит путь домой, Масуд! - напутствовали шатерщики.

  - Спасибо! Аллах да воздаст и вам за труды!

  Статная и высокая, как минарет, фигура нового караванщика степенно двигалась между кострами. Масуд кивал, улыбался и шутил с незнакомыми и знакомыми людьми, деловыми партнёрами и друзьями: все вокруг радовались его успеху и желали добра. Но иногда он останавливался и оглядывался в поисках одного, лучшего друга. Неужели Салим обиделся, что Совет выбрал не его? Хотя они с детства вместе ходили по пескам и не раз на двоих делили последний глоток воды, оба прекрасно понимали, что Масуд лучше ориентируется по звездам, чует подземные источники как ишак и, главное, имеет авторитет среди погонщиков и купцов. Но Салим давно мечтал, как на ежегодном Совете именно его назовут проводником и дадут право вести караваны через Пустыню. Почет, слава, "жирные" контракты - об этом он порой говорил целыми днями, когда они с Масудом ещё погоняли чужих верблюдов в чужих караванах. С тех пор у них появились свои верблюды, а Масуда три года назад выбрали старшим погонщиком и теперь - вожатым караванов.

  С другой стороны костров за Масудом неотрывно наблюдал Салим. Невысокий и худощавый, он кутался в темный плащ на самой границе освещенного круга. Глаза его сузились до размеров двух щелочек, грудь ходила вверх-вниз, ноздри раздувались. Некоторое время его взгляд преследовал Масуда: вот новый караванщик разговаривает с группой купцов оазиса, все улыбаются; вот обнимается с чернокожим и седоволосым Ибрагимом, начальником погонщиков; вот раскланивается с длиннобородыми старейшинами. Кулаки Салима до хруста сжались и с трудом разжались, он даже сделал небольшой шаг вперед, но, словно передумав, остановился. На его обкусанных до крови губах появилась ухмылка Салима-Победителя: смесь удовлетворения и презрения. Так он улыбался, когда его верблюд приходил первым на скачках или удавалось подловить противника на ошибке в нардах. Немного покатав улыбку на губах, Салим сделал шаг назад и растворился во тьме.

  В стороне от плюющихся искрами костров раскинулись шатры жителей и гостей оазиса Эль-Кара. В слабом свете звезд и молодой луны силуэты разноцветных палаток казались стадом спящих верблюдов. Обычно, празднование выборов нового караванщика продолжалось всю ночь, и пустые шатры терпеливо ждали утра и возвращения хозяев. Позади палаток там, где сгустился непроглядный мрак, шевельнулась фигура человека.

  Салим медленно и осторожно пробирался между шатрами, как хищник, подкрадывающийся к жертве. Когда чудился звук с той стороны палаток, где располагался вход, он замирал, вжимаясь в песок, а потом снова продолжал движение к цели.

  Шаг. Переступить натянутую веревку, поддерживающую палатку. Ещё шаг. Перекат с пятки на носок. Мягко и бесшумно. Шаг. Просвет между палатками. Проползти медленно, очень медленно, чтобы движением не привлечь случайного взгляда.

  Четвёртая. Ибрагим - главный погонщик верблюдов. Потомок эфиопов-рабов, выбившийся в люди благодаря ослиному упрямству и верблюжьей выносливости. В дальних переходах, когда животные и люди падали от усталости, а недовольство проводником росло, Ибрагим продолжал двигаться вперёд, не снижая темпа. В возрасте двенадцати лет он с отцом нанялся погонщиком в один из караванов, доставлявший соль от восточного побережья в центр Пустыни. Через месяц пути поползли слухи о том, что проводник потерял дорогу, и всех ждёт смерть. Перешептывание у вечерних костров сменилось открытым недовольством, а потом и бунтом. С кинжалом у горла караванщик поклялся, что через два дня выведет всех к оазису. То ли караван шёл медленно, то ли, действительно, ведущий сбился с пути, но к вечеру второго дня оазиса всё не было, и утром караванщика оставили на месте стоянки, закопанным по горло в песок. В середине следующего дня на караван обрушилась пыльная буря. Ещё через неделю в оазис Кобари вошёл седой двенадцатилетний мальчик, ведущий под уздцы одного верблюда с грузом соли. А взбунтовавшийся караван - тридцать верблюдов и десять человек - поглотила Пустыня. С тех пор Ибрагим нанимался в самые дальние походы, и, когда становилось невыносимо, над караваном раздавался его трубный голос: "Вперёд! Медленный караван - это мертвый караван!".

  Салим дважды ходил с Ибрагимом к побережью и знал историю Проклятого каравана. Но, во-первых, когда есть только одна версия, и нет свидетелей - это подозрительно, а Пустыня надёжно хранит тайны; во-вторых, злые языки утверждали, что выборы главного погонщика не обошлись без подкупа Совета...

  В почти кромешной темноте пробираться приходилось осторожно, почти на ощупь. Шаг. Где-то здесь должен торчать колышек, поддерживающий палатку. Вот он. Переступить. Ещё шаг. Ещё. Просвет между шатрами. Лечь на землю. Сегодня привычной белой джелабе, любимой одежде бедуинов, Салим предпочел темно-синий шерстяной плащ. В темноте не так сильно выделяется, да и праздник всё-таки. Двинуть вперёд правый локоть и левое колено. Замереть. Теперь правое колено и левый локоть. Снова замереть. Звук? Кто-то идет? Салим распластался и опустил голову вниз, борясь с желанием оглядеться. Лучше полагаться на слух, а если крутить головой, то даже смуглое от природы, загорелое лицо погонщика будет отсвечивать в темноте. Тридцать ударов сердца. Пятьдесят. Тишина. Только ветер зашелестит листьями пальм.

  Пятая. Братья Харет и Касим ибн-Самади - владельцы четырёх караванов по двадцать верблюдов. Десять лет назад они проложили новый, более короткий путь к западному побережью и нанесли на карту три новых оазиса. Пока остальные ходили торными, но длинными дорожками, братья успели сколотить состояние на прямом маршруте. Всё те же злые языки намекали, что братья слишком близки даже для братьев...

  Шаг. Ещё шаг. Просвет. Снова на землю. Близость цели делала ожидание нестерпимым. Но Салим не спешил. Путь в пять шагов между палатками он полз, казалось, вечность. Встал. Прислушался. Никого. Пальцы прикоснулись к шерстяному пологу палатки, огладили, сжали. Вот она!

  Шестая палатка в третьем ряду. Шатер нового караванщика Масуда.