Мои пальцы на ногах поджимаются, как каждый раз, когда он это делает. Это мягкость там, где Коул обычно твёрд. Это то, что он делает только со мной.

После того, как мы покидаем тату-салон, мы бродим по улицам, держась за руки, пока Коул рассказывает мне больше истории.

Запах выпечки манит меня, как мультяшного персонажа, когда мы проходим мимо маленькой кондитерской.

– Давай попробуем круассаны. – Говорю я ему.

Коул покупает нам круассаны с шоколадом, и мы садимся за маленький столик перед магазином. За соседними столиками есть несколько старых посетителей, и они кажутся расслабленными, наслаждаясь яркой погодой.

Я откусываю кусочек горячего круассана и стону от удовольствия.

– Теперь я хочу батончик «Сникерс». Давай потом поищем что-нибудь...

Я поднимаю голову и перестаю жевать, когда обнаруживаю, что потемневшие глаза Коула устремлены на меня.

Он сидит напротив меня, нас разделяет маленький столик. Он достаточно близко, чтобы я почувствовала его аромат корицы и вдохнула его в свои лёгкие.

То, как он смотрит на меня, так зловеще, как будто он схватит меня и трахнет на столе прямо здесь, прямо сейчас.

Я прочищаю горло, но мой голос все равно звучит с придыханием.

– Почему ты так на меня смотришь?

– Почему ты только что застонала?

– Я... я этого не делал.

– Да, ты сделала это. Не лги мне.

– Это было из-за круассана.

– И вот я подумал, что ты соблазняешь меня.

–Я-я нет.

– Ну, это сработало.

– К-Коул...

Мои слова застревают у меня в горле, когда он сжимает мой подбородок двумя пальцами и притягивает меня ближе, прежде чем его губы завладеют моими. Это поцелуй с открытым ртом, сплошные языки и зубы и... свобода.

Никто из нас не беспокоится о том, что мы находимся на публике или что нам не следует этого делать или что кто-то увидит.

К чёрту их.

К чёрту всех.

Потому что то, что бьётся, между нами, намного сильнее, чем их слова и их суждения.

Потеря, которую мы почувствовали, намного глубже, чем социальные стандарты и запретные отношения.

Это мы.

Как бы это ни было извращённо.

В тот день мы не перестаём целоваться. Мы целуемся на улицах. В продуктовом магазине. Везде. Мы даём людям в городе зрелище, на которое они никогда не подписывались.

Я фотографируюсь с едва готовым Коулом, который почти не смотрит в камеру и отказывается позировать, если это не связано с поцелуем или моими прикосновениями к нему.

Я вспоминаю каждое мгновение и каждую секунду. Я документирую время, когда я могу поцеловать его в любом месте, где захочу.

Потому что реальная жизнь снова нанесёт удар.

Реальная жизнь разорвёт нас на части.

И единственное место, где я могу его заполучить, - это за закрытыми дверями.

Давным-давно жила-была кукла.

Ты думалf, что сможешь избавиться от меня, потому что я больше не посылаю тебе сообщения.

Я рядом, даже когда я далеко.

Я последую за тобой, как звезда.

И эта звезда в конце концов станет твоей судьбой и твоей единственной отсрочкой.

Онf будет следовать за тобой, когда ты вырастешь. Когда ты падаешь. Как только ты встанешь, ты снова упадёшь.

Ты не можешь убежать. Ты не можешь спрятаться.

Куколка, что ты наделала?

Веселье только началось.

И скоро ты будешь уничтожена.

В конце концов, жизнь продолжается.

Мама была в порядке, и, по её словам, ей нужно было только проветрить голову в месте, где папы не существует. Обычно она при каждом удобном случае выставляет его злодеем, но не в этот раз. Может быть, она наконец-то двигается дальше? По крайней мере, я на это надеюсь. Мне так жаль Люсьена.

После тех выходных, которые мы провели в Ницце, мы с Коулом эволюционировали. Я не могу найти слов, чтобы описать это должным образом, но мы просто подняли это на новый уровень.

Может быть, потому что мы разделили потерю, или потому, что мы стали более осторожными.

Или я это сделала.

Тревога и стресс, которые я испытывала, когда думала, что беременна, были пыткой. Это год папиных выборов – мечта, ради которой он работал всю свою жизнь. Та, из-за которой он развёлся с мамой, потому что хотел сосредоточиться на своей политической карьере.

Я не могу погрузиться в себя и разрушить это для него.

Или популярность мамы в обществе. Или успех Хелен.

Так что единственный раз, когда Коул прикасается ко мне или даже находится рядом со мной, это когда он пробирается в мою комнату ночью. Когда обе наши двери закрыты и внешний мир перестаёт существовать.

Я всё ещё притворяюсь, что не хочу, чтобы он был тут, и он трахает меня все сильнее каждый раз, когда я это делаю. Как будто он наказывает меня за нашу дурацкую ситуацию.

Коул любит наказания. Контроль и тот факт, что я полностью отдаюсь на его милость, являются его движущей силой.

Всякий раз, когда я веду себя как ребёнок в школе, или, когда он говорит мне что-то сделать, а я этого не делаю, он посылает мне такие сообщения, как:

Коул: Я собираюсь отшлёпать тебя по заднице так сильно, что ты будешь вспоминать меня каждый раз, когда будешь сидеть завтра.

Коул: Тебе лучше быть голой и растянуться на кровати, когда я войду, иначе сегодня вечером у тебя не будет оргазмов.

Коул: Что я говорил о разговорах с Эйденом? Ты хочешь, чтобы тебя наказали, Бабочка? Это всё?

Скажем так, я сделала большинство из этих вещей нарочно, чтобы он обрушил на меня свой пыл. Есть что-то завораживающее в том, что Коул сбрасывает маску крутости и выкладывается на полную, когда он со мной.

Я единственная, кто может спровоцировать эту его сторону. Единственная, кто поднимает его более чем на один уровень.

И он понимает меня.

Он знает, когда закрадываются сомнения, когда моё сердце сжимается всякий раз, когда я вижу ребёнка на улице и вспоминаю потерю того, чего мы не могли иметь.

Каждый раз, когда я бегу в парк, он следует за мной с батончиком «Сникерс» и целует меня в нос.

На прошлой неделе я выиграла конкурс пианистов. Что ж, Коул позволил мне победить. Я знаю, что он мог бы победить меня, но в тот день он почти не играл. Когда я толкнула его, требуя, чтобы он не жалел меня, он сказал.

– Это была не жалость. Я всегда хотел увидеть ту искру, которая появляется в твоих глазах, когда ты выигрываешь.

– Но ты сделал своей работой сокрушать меня во всем.

– Это потому, что ты была с Эйденом. А теперь это не так.

Сказать, что Коул ревнует, было бы преуменьшением. Ему не нравится ни один мужчина в моём окружении, но он так деликатен в этом. Например, пинать Эйдена при каждом удобном случае или планировать гибель Ронана только потому, что он положил руку мне на плечо.

Эйден называет его мелочным, и в некотором смысле так оно и есть. Коул не останавливается, когда он на задании — всё в его окружении становится средством достижения цели. Он не сомкнёт глаз, пока не добьётся этого.

Не то чтобы я была лучше в том, что касается ревности. Я считаю своей работой следить за тем, чтобы ни одна другая девушка не крутилась вокруг него или в его ближайшем окружении. На прошлой неделе Тил, приёмная сестра Эльзы, сидела с Коулом в школьном саду и читала книгу, которую он специально заказал из-за границы.

Мои отношения с Тил — если это можно назвать отношениями — лучше, чем те, что у меня с Эльзой. Отчасти потому, что наши пути пересеклись в «La Débauche», и мы обе увлекаемся вуайеризмом. И ладно, я могла бы оттолкнуть Коула, когда узнал её, потому что не хотела быть связанной с ним где-либо на публике.