Ни кошки, ни собаки, ни птицы не задерживались во дворе надолго, чуя дурное, а люди, живущие по соседству, удивлялись, что такое красивое место всегда выглядит безжизненным.

Осенью в пустующую квартиру вселилась новая семья. Это были утратившие человеческий облик, спившиеся деграданты, у которых росло трое детей – двое мальчиков и девочка – совсем ещё кроха. Родные не обращали на неё никакого внимания; старший сын целенаправленно спивался, средний попрошайничал на улицах, дочка же, брошенная всеми, проводила дни во дворе. Она боялась его не меньше, чем мы, но покидать не решалась, а присоединиться к нашему сообществу не могла; родители строго-настрого запретили нам с ней дружить.

Однажды вечером, подойдя к дому, мы увидели, что девчурка сидит на скамейке и рыдает. Выяснилось, что одуревшие от спиртного родственники заснули, напрочь позабыв о малышке. Движимая сочувствием я посоветовала той зайти в подъезд и провести ночь внутри. Она ответила недоумевающим взглядом и заплакала ещё горше. Пожав плечами, я догнала ушедших вперёд друзей, и все разбежались по укрытиям.

Когда окончательно стемнело, со двора внезапно послышались вопли. Вскочив, я кинулась к окну. Что-то белое, светящееся в темноте, металось над землёй, а крики звучали всё громче, всё пронзительнее… но вдруг прервались, и наступила тишина.

Встревоженные взрослые, вооружившиеся фонариками, уже находились внизу. А там, по-видимому, произошло событие, настолько ужасное, что когда мать и отец вернулись, ни на том, ни на другом не было лица. Вскоре приехали милиция, скорая помощь, и из подслушанных фраз я поняла, что маленькую соседку разорвали в клочья, а сбежавшиеся жильцы видели, кто это сделал.

Как свидетелям удалось убедить власти, я не знаю. Помню только, что нас – детишек долго расспрашивали и, в конце концов, перед окнами вырос металлический забор, ограждая людей от зла, обитающего во внешне привлекательном уголке. Лишь много лет спустя стало известно, что на его месте когда-то находилось захоронение, чьи излучения подпитывали наши ребяческие страхи, превращая их в реальность.

Мы повзрослели. Наш бывший дом разрушили, и на этом пятачке вознеслось к небу солидное здание банка из стекла и бетона. И тотчас же по округе пошла молва о странностях, происходящих за стенами, так неосторожно возведёнными над старинным могильником.

Все, прошедшие через пытки ужасами двора, с момента возникновения слухов старались держаться от строения как можно дальше. Никто из них не сомневался, что по коридорам, бок о бок с другими призраками, бродит неприкаянный дух несчастного ребёнка, разыскивая тех, кто оставил его когда-то на растерзание чудовищу, рождённому неуёмной детской фантазией.

На улицах стоял май.

Проникающие сквозь молодую листву оживших деревьев капли и струи солнечных лучей рисовали на вытоптанном пятачке посреди заросшего травой уютного дворика причудливые узоры и вычурные, напоминающие готические, буквы. Из последних складывались слова, написанные, вероятно, самим создателем Вселенной, ежедневно дарующим человечеству скрижали с напутствиями. И если бы те могли их расшифровать, жизнь их, возможно, стала бы значительно проще и ярче.

Но, увы, человек не только не умел переводить на земные языки предупреждения творца, но даже не замечал таинственных знаков, некогда легко читаемых волхвами в каждой отброшенной ветками тени, в облаках, особым образом расположившихся на небосклоне. Цивилизация сделала своё дело, подменив истинное знание светским образованием и приучив человечество не видеть ничего дальше собственного носа и обожествляемых им дензнаков.

И молодым людям, расположившимся на скамейке под благоухающим свежестью клёном, тоже не дано было узнать, что в этот момент пытался донести до них вселенский разум. Однако, казалось, не всё потеряно, ведь эти трое говорили не о банковских счетах, работе или новостях жёлтой прессы; они обсуждали проблемы мироздания, там и тут оступаясь на кочках теософии3 и по горло погружаясь в вязкую философскую трясину.

– Я не боюсь смерти, – вещал один, – никто из нас от неё не уйдёт. Так что, рано ли, поздно, какая разница?

– Что значит, какая?! – возмутилась собеседница, до этого отрешённо рассматривающая линии на ладонях. – От срока зависит многое. Я тоже готова умереть, но как можно позже.

– Брр…

Третьего передёрнуло.

– Ребят, мы так хорошо беседовали о бытие, так какого же шута затронули столь мрачную тему?

– Смерть – часть жизни, – обронил первый.

– Нет…

Второй вскочил.

– Нет, – повторил он, – это её финал, отвратительный для всего сущего. Ты, Мишка, просто не знаешь, что такое смерть, вот и хорохоришься. А столкнись ты с ней сейчас, запел бы по-другому.

Приятель хотел возразить, но девушка зажала ему рот.

– Миш, – серьёзно сказала она, – у Жени танатофобия,4 не дразни его. Ему, действительно, страшно.

– Ладно, ладно, Валь, – примирительным тоном сказал Михаил, отрывая от лица её руку, – давайте поговорим о чём-нибудь другом.

– Ну, почему же? – прозвучал незнакомый голос. – По-моему, это очень занимательно. Этот вопрос можно обсуждать вечно.

Подняв глаза, молодёжь увидела женщину, севшую на лавочку по другую сторону самодельного столика. Лицо её выражало заинтересованность. Странно, но собеседников не изумило и не возмутило вмешательство в их разговор, они приняли это как должное.

– Не хочу об этом, – смущённо пробормотал Женя, – у меня и впрямь проблемы.

– А я с удовольствием продолжу, – вызывающе глядя на друга, уверил Миша. – И, думаю, Валя не станет возражать.

Та молча покачала головой, взглядом умоляя юношу остановиться, но того понесло. Несколько минут он делился с неизвестной плодами своих размышлений, а закончив, присовокупил:

– Поэтому страшиться её не имеет смысла.

– Да?

Разглядывая парня, как диковину, женщина тихо произнесла:

– Не понимаю, как можно не опасаться неизведанного. Вероятно, там – за гранью – не ад или рай, а тьма и вечное забвение. Возможно, человек, покинувший материальный мир, становится не частью космоса, но лишь горсткой праха, некоторое время поддерживающим плодородие планеты. И нет никакой бессмертного духа или, как теперь говорят, способной воплощаться энергии. А физическая боль и духовное одиночество перед концом? Неужели это вас не пугает?

– Меня, да, – сказал Женя, опуская голову. – Но, не зная точно, чем чревато умирание, я просто стараюсь о нём не думать.

Задумчиво посмотрев на него, незнакомка кивнула.

– Наверное, это правильно. Что ж…

Поднявшись, она вгляделась в лица напротив. Черты одного искажала тревога, два других выражали относительную безмятежность.

– Что ж, – заявила женщина, – каждый из нас выяснил, о чём думают другие, а я, помимо этого, кое-что ещё.

И, отвечая на вопросительные взгляды, уточнила:

– В глубине души вы хотите знать, чем всё кончится. Я предоставлю вам эту возможность.

Прежде чем молодые люди успели удивиться, неизвестная исчезла, а ясное небо мгновенно затянули тяжёлые, мрачные тучи. Подул сильный ветер, и вокруг встревоженных друзей заклубился серый туман.

– Удираем, – крикнула Валя, – сейчас ливанёт.

Она и Михаил кинулись к ближайшему подъезду, но Евгений остался на месте.

– Они ничего не поняли, – негромко произнёс он, – это не гроза. И бежать некуда.

– Верно…

Из густой мглы выступило нечто, способное вызвать ужас у любого, вне зависимости от веры и неверия в мистицизм. Нет, то не был страшный скелет с косой; под капюшоном тёмного балахона ежесекундно сменялись искажённые мукой лица.