Алфи проигнорировал его вопрос и Тава впервые обратилась к сыну за вчерашний и сегодняшний день:

— Мне кажется, ты уже сожалеешь. Но не о самом действии. Тебе понравилось быть чем-то бОльшим в её жизни, нежели любовником и куском недобитого прошлого.

Алфи неоднозначно промычал.

— У неё в Каббале* твой ребёнок. Считай, что ты навсегда пришвартовал к себе эту женщину.

***

Запах старой мебели и пыли пропитывал лёгкие Томаса Шелби и оседал на его идеальном костюме серой дымкой. Волна сигаретного дыма подсвечивалась солнечным светом, образовавшимся в щели между задёрнутых штор, бросая блики на его задумчивое лицо. Он курил, покручивая в пальцах панцирные часы на плотной золотой цепи с рубленным плетением, перечитывая гравировку раз за разом, пытаясь понять, что же за человек этот Альфред Соломонс. Друг он ему или враг?

Алфи выбрался из машины кряхтя, бубня себе под нос и, пихнув Исмаила, опёрся на трость, осматривая старый захолустный домик, примерно шестнадцатого века постройки, где особо чувствуется симметрия и гармония пропорций. Его ленивый взгляд прошёлся по потресканному шиферу, разбитым окнам и остановился на двери.

— Ну нихуя сральник. Не хочешь отлить? Здесь просто нужник эпохи ренессанса! — осматриваясь по сторонам, Алфи чувствовал задним местом какую-то далекую каверзну. Он задумчиво взглянул на Исмаила и украдкой сложил пальцы, изобразив пистолет опущенной к карману рукой. Молодой человек быстро сообразил и тут же вынул револьвер, взводя его мягким касанием к прикладу.

Алфи осторожно пихнул дверь клюкой, и та отворилась с противным скрипом. Войдя внутрь, он уставился на массивный деревянный стол, в центре которого лежали его панцирные часы, поблёскивая под полоской апрельского солнца. Он понял всё и сразу, обыскав эти несчастные часы по всем возможным местам, и поиски которых приводили его к людям, перед которыми он чувствовал вину и недосказанность, звенящую в ушах ударом молота по наковальне.

— Хитрожопый, блять, щенок… Маленький паскудник! — собачил Алфи маленького Фрэнка, сидящего в этот миг в объятиях Сары и звонко икающего то ли от слёз, то ли от того, что кто-то вспомнил его недобрым словом.

— Я ж к тебе как к своему…

Неприятное першение осело в горле от мысли, что его подставил шестилетний ребёнок, обчистив карманы в тот день, на злополучном рынке. И как только Алфи не почувствовал подвоха сразу же? Вероятно, он не ожидал от этого малыша такой пакости, но знал, что это было объяснимо. Кулак за кулак, брат за сестру.

— Я просил приехать одному. — сухо сказал Томас, выйдя из тени пыльной гостиной, наблюдая на лице Алфи тонну неподдельной констернации.

— В одиночку мне не выжить, так? Что же до этого писанного красавца, то он лишь придерживает мой член, когда я собираюсь положить его на все подобные законченные встречи в аналогичных местах… Я ж говорю, в одиночку мне не выжить, ага? Если я буду класть свой хер на все подобные мероприятия… Я это к чему веду? Что в жизни мужчина должен сделать три вещи: заварить охуенный бизнес, дать плоть от плоти и поиметь как минимум три женщины, являющихся жалкими копиями той, на которой этот жалкий свет клином-то и сошёлся.

Томас выслушал скупое политиканство, прежде чем выдавить Алфи глаза.

— Три женщины, да? — спросил он приглушённо.

— Зачем ты приволок меня в эту преисподнюю? — звякнув тростью о деревянный пол, спросил Алфи, замечая выплывшую из-за угла женщину. — Собрался сосватать меня с дамочкой на сносях?

Том терпеливо крутанул шеей, исконно поражаясь цепкости внимания Алфи, осматривая Джину, чьи глаза были расширены от вновь постигшего её страха.

— Ты кое-что потерял, когда творил непоправимое. — схватив со стола часы, Томас вскинул руку, и украшение закачалось перед лицом Алфи. Соломонс прищурился:

— Скупать краденное теперь «авера»? Какое-то ебанутое цыганское правило, я даже вдумываться в него не хочу.

Томас выхватил пистолет и навёл его на Алфи, и тот, не понимая, что происходит, только дёрнул жвалами.

— Так, дружок, нельзя просто так обвинять меня в том, чего я не…

Томас перебил Алфи:

— Я говорил с очевидцами, и все они утверждают, что видели тебя позапрошлой ночью в Бирмингеме. Не пытайся убедить меня в обратном, это был ты, твой автомобиль с номерами «OU 8712». — он кивком указал на окно, из которого виднелся тот самый автомобиль, чтобы уверовать Алфи в невозможном. Соломонс внимательно слушал Томаса с поджатыми губами, просчитывая, кто мог его так крупно подставить, помимо мальчишки Сабини, переводя взор на Исмаила.

— Если бы ты, Томми, только мог представить себе, где я был в ту ночь…

— Ты был в доме Майкла и позволил себе коснуться Джины! — Шелби указал за спину, и девушка подбежала к нему, пытаясь то ли остановить Томаса, то ли что-то сказать, но он не слышал её. — Ты пересёк грань, Алфи!

Соломонс нахмурился:

— Чего, блять?

— Ты пересёк гнусную грань, коснувшись женщины!

— Грань?!

Томас закричал во всё горло:

— Ты нарушил чёртово правило не трогать женщин!

Алфи шумно втянул носом воздух, разводя плечами.

— Будь я проклят, если бы поступил так, но, к слову, какая ей уже нахуй разница, — Алфи указал на Джину, что пыталась успокоить Тома, тростью, — Если её уже вспахали вдоль, блять, и поперёк!

Томас взбесился, давление подскочило, кровь ударила в голову и всплеск адреналина напустил пелену безумия, заставив его, не вдумавшись в слова, вцепиться в Алфи и уронить его на пол, как тяжёлый дубовый шкаф, с нудным грохотом. Том смертельной хваткой машины для убийств вцепился в горло Альфреда и начал сдавливать, пока Джина пыталась оттащить его от невиновного мужчины, взвизгивая от взведённого револьвера Исмаила. Молодой человек забегал глазами по лицам борющихся мужчин и понял: если Алфи выиграет схватку и будет дышать, то дышать перестанет он, потому что тот узнает кровавую правду. Исмаил зажмурился и надавил на курок влажным от пота пальцем. Звонкий разрыв выстрела разбил пространство гостиной, и всплеск шипящей крови ударил в старый камин, раскрашивая угли алым цветом. Томас и Алфи на мгновение отвлеклись друг от друга, осматривая лежащее на сером ковре тело молодого мужчины, выбравшего самоуничтожение, а не мучительную смерть в стиле еврейского гангстера. Исмаил видел множество изощрённых пыток, производимых Алфи, и, всегда представляя себя на месте жертв, считал, что лучше бы на их месте он умер сразу, чем мучился часами, а порой — сутками.

— Ёб твою, Томми! — прохрипел Алфи, сталкивая с себя Шелби в объятия Джины. — Да ёбаный ты нахуй! — поднимаясь на ноги с тяжёлым ревом медведя, волочась с Божьей помощью и клюкой, — Что за ебань ты устроил?

Выпрямившись, он пошёл бесстрашным напором на Томаса, несмотря на палящее в его сердце дуло оружия.

— Что с тобой, блять, такое? Ты совсем уже озверел?

Томас разразился:

— Да, озверел! — рычал он в ухо бедной Джине, стоящей между мужчинами и не оставляющей попыток разнять их, отталкивая её в сторону.

Алфи рвался к Томасу, чтобы заглянуть в его обезумевшие глаза, в свою очередь предусмотрительно спихивая Джину в плечо.

— Этот мудак заслужил смерти, Джина! — твердил своё Том в лицо девушке.

— Ты сам себе это надумал! Сам! — гавкал Альфред, — Ну ебать!

— Это не он! Это был не он! — Джина схватила Томаса за подбородок. — Пойми ты уже!

Том сделал глубокий вдох, наблюдая за Алфи, что ходил по кругу, не оставляя надежд отдышаться.

— Обоснуй свой гнев или пристрели меня нахуй, Томми! Давай же! Будь большим мальчиком, отключи эмоции и включи свою бесноватую башку!

Лицо Алфи было свирепым и красным от злости, мышцы шеи напряглись от силы, с которой правда вылетала из его уст.

— Думаешь, я твою девку попользовал, а?! Думаешь, я над ней надругался?! Нахуй мне сдались эти доисторические, детские, блять, методы добиться своего?! — шипел Алфи до посинения вен, — Ты, как и я, рвал зубами, перегрызал глотки, отрезал головы, вспарывал, разделывал и подавал ебучих людишек как закуску к ссаному пиву! А теперь ты смотришь на меня и думаешь, что после стольких лет в этом бизнесе я стану хвататься за пизду, которая не имеет никакого веса в нашем мире?!