— Да? Я даже угадаю что: триппер и итальянцев. Но, если учесть, что мы оба предпочитаем женщин, то опасаться мне стоит только второй заразы, так? Её-то травками-муравками с пениса не смоешь, правда, сколько голой задницей в тазу с отваром не сиди?

Томас зажег сигарету и Алфи недовольно швырнул ему пепельницу, подавляя подобное желание затянуться, ведь соблазн рос с каждой секундой.

— Смейтесь, Алфи, если вам смешно. — Том помолчал, ожидая, что Алфи добавит что-то еще к своей реплике, но тот набычено смолк.

Олли с помощью одного из рабочих принес бочку меда и опустил рядом со столиком. Миссис Адамс преподнесла свежую выпечку и две чашки чая, расставляя с подноса.

Том достал конверт и вынул из него белый лист бумаги, исписанный красными чернилами, что в их бандитских означало пролитую кровь, а где кровь — там и смерть.

— Эти каракули старательно были выведены перьевой ручкой четырнадцатой золотой пробы, рычаг-наполнитель которой был заполнен кровью. Кровью моего младшего брата.

Алфи напряженно покачал головой, перенимая лист и коротко обводя информацию глазами: — Ну и детишки пошли. Не видали войны, а дури в черепушках, чтоб меня.

Томас раздраженно заметил, что стоящий позади Алфи самый крупный и массивный джентльмен вооружен, хотя увидеть оружие под его униформой, подбитой и плотной от высоких температур, кому-нибудь другому было бы просто невозможно. Мало того, Том еще смог рассмотреть, что у этого вовсе не пистолет или револьвер. Он готов был поставить на кон свой последний фунт стерлингов, что под одежкой этого клоуна вшит особый «длинный карман», а это значило, что он носит с собой винтовку.

Алфи вернул Томасу послание с угрозами о расправе за Винсента Чангретту и развалился на своем стуле и отпил из чашки большой глоток «английского завтрака».

— Ц-ц-ц, — покачал головой Алфи, — Всю твою семейку перебьют, Томми, дружок. — говорил он холодным тоном, с усилием выговаривая каждое слово, но нотка недосказанности повисла и Томас чего-то ждал, совершено неосознанно.

Альфред поднялся из-за стола, потер руки и обошел бочку с медом, снимая плотную крышку.

— К слову… К слову… — тут же переключился он на другое, — Существует на свете медовое вино — старинный напиток, который изготавливают из разведенных в воде меда и дрожжей, настаивают, очищают и разливают, так? Он крепко отличается от виски, джина и даже рома. — рассказывал Алфи, обводя пальцем края бочки, — Потому что джин для меланхолии, виски для раздумий, а ром — для страсти, да?

Том украдкой согласился, промычав, потому что ему было не до этой чепухи. Его семье едва ли не объявлена Виндетта.

— Можешь себе представить, что медовое вино часто предлагают неаполитанцы молодоженам, ведь они считают, что мед повышает потенцию мужчины и якобы семя его от этого станет более богатым, утроит силу. — Алфи покрутил кистью, А для дамочки повысит шансы забеременеть. — изъяснялся Алфи, подчерпывая липкую массу двумя пальцами, растягивая её по порции завтрака Томаса прозрачно-желтоватой субстанцией.

Том молча наблюдал как мед стекает по пальцам Альфреда на его тарелку и слабо кивал, подтверждая, что он уже знает об этом, докуривая сигарету.

— И именно медовое вино мне заказали для предстоящей свадьбы Луки Чангретты и мисс Сабини, так? — выпрямился Соломонс, загибая рукав рубашки чистой рукой, — Мне оказали честь поспособствовать плодовитости юной леди и я постарался, попотел, попыхтел, но сделал. — злосчастная ухмылка мелькнула на его лице.

Том прищурился. Только перехода к личному ему сейчас не хватало. Ох уж этот Соломонс со своей привычкой юлить часами, прежде чем начать действовать и думать.

— Иначе зачем здесь эта ебучая бочка, так? — Алфи с хрипом недовольства согнулся пополам и опустил руку на дно бочки, вынимая из меда голову его человека, который также имел косвенное отношение к смерти Винсента.

Том широко раскрыл глаза. А Олли стошнило и он обплескался возле витрины.

— Так, вот, к чему я? Ах, да! — спохватился он, — К слову, что и мою семейку перебьют следом, так?

Том был первым на очереди, если у итальянцев затевалась, к примеру, расправа. И именно по этой причине он находился сейчас в пекарне: приехал решать, что делать.

— Что ты знаешь, Алфи?

Соломонс громко хмыкнул.

— Нас объебали, знатненько так.

Соломонс вымыл руки и перешагнув через рвотные массы кузена, опустился за столик.

—Сабини и Чангретта теперь просто одна большая, счастливая семейка и пресловутый несчастный случай в одном лице. Хуевертят, как у себя дома!

Том согласился, запуская в зубы вторую сигарету.

— К слову, тебя и меня уже нет. Можно подумать, да и не было вовсе. Мы лишь чья-то больная фантазия, — загадочно поиграл он пальцами в воздухе, — какой-нибудь огорошенной первым желанием поебаться сразу в две дырки школьницы, которая сроду мужика-то и не нюхала.

Том ухмыльнулся.

— Думаешь, нам объявили Виндетту?

Алфи скривился и отрицательно крякнул.

— Н-е-е, нихуя. Нам объявили заговор с небольшой трепкой. Чангретте сейчас не до нас. Его кровь приливает не к голове, а к члену, и он не может думать рационально, что нам на руку, да-а… — рассуждал Алфи.

— Это ж я к чему? К тому, что какие это яйца надо кровоснобжать, чтобы обслуживать сразу двух женушек, м? И полностью, блять, отключать мозг?!

***

Обеденным часом Тава Соломонс широким шагом, развеивающим её шёлковое длинное платье, вошла в рабочую зону, канула в самое сердце бутлегерского дела.

Алфи почти не спал ночь из-за «подарка» и чувствовал полную разбитость после разговора с Шелби, поэтому, когда Олли доложил ему, что миссис Соломонс желает увидеть его, он не сразу понял о ком речь.

Встав у входа в свой кабинет, Алфи увидел на другом конце рабочей зоны пожилую, аккуратную, высокую женщину, чуть худую и грозную.

Она только что приехала к сыну, потому что пытливый разговор с Исой и новость о том, что у неё будет внук или внучка не позволила сидеть на месте и улыбаться, как ни в чем не бывало, попивая чай из дорогущего сервиза.

Отбросив все мысли и предположения, Алфи медленно направился на встречу к матери, чтобы заключить её в объятия и пригласить отобедать.

Тава, высоко подняв голову, осмотрелась, закипая внутренним недоумением, коего никогда не испытывала по отношению к своему сыну.

Она чувствовала себя виноватой. Ведь это по её не досмотру и чрезмерному доверию, допустилось, что Сара осталась с Алфи в одной комнате. Она всем сердцем чувствовала, что именно в ту ночь, в том самом доме и произошло зачатие.

Она разогнала шестёрок, посланных сыночком и грозно глянула на Олли. Он с детства знал этот взгляд, потому ретировался и не смел больше кривить лицо ни одной жилкой, чтобы попытаться возразить тому, что она делала — подняла деревянную кувалду из высушенного дуба.

Алфи нахмурился, увеличивая шаг, но коридор был длинным, а кувалда в руках матери — смертельное оружие, которое она пустила в ход уже через мгновение, ударив по затычке одной из крупных бочек, приготовленных к экспорту. Содержимое с плеском вырвалось наружу, пробив плотину из дерева под высоким давлением и растеклось по земле.

Рабочие замерли, Олли закинул руки за голову от пережитого потрясения. Сотни литров превратились в грязную, пыльную субстанцию.

Оценив ситуацию и свою работу, Тава перешагнула через огромную лужу и, важно взмахнув копной густых волос, двинулась дальше, преодолевая свой тернистый путь к сыну.

Ещё один шаг, замах, удар и всплеск. Шаг, удар, замах и всплеск.

Рабочие глазели как ошпаренные кипятком, но держали языки в задницах, изредка поглядывая на по-прежнему спокойного Соломонса, идущего обычным развалочным шагом к матери.

— Чтоб меня, что здесь творится? — нарочно безэмоционально взмолился он, заглядывая в лицо матери, якобы не замечая её гнева.

Тава, посмотрев на сына, злобно ухмыльнулась и снесла ещё одну затычку, облив его наглаженные брюки по самые колени и вновь замахнулась.