— Девятнадцать, — проронил Алфи. — Только девятнадцать.

— Только девятнадцать, говорите? — доктор сценически рассмеялся.— Это естественно, что ваша яблонька начала плодоносить! Где её родители?

Любой другой на месте Алфи закусил бы губу, но только не он.

Алфи, шумно втянул носом воздух и, подумав секунду, произнёс:

— Я присматриваю за девушкой по просьбе матери. Видите ли, она моя дальняя родственница. Её мамаша по-малолетству совершила ошибку — сбежала с каким-то итальяшкой. Юная особа — результат кровосмесительного союза, что с неё взять? В детстве она напоминала лягушонка. Но всё имеет свойство расти и меняться. Вымахала, чертовка, и принялась совращать зрелых мужчин, ага?

Доктор поднял бровь. Итак, этот ребёнок не от мистера Соломонса или он не понял? Во всяком случае Алфи Соломонс обеспечен, значит, сможет хорошо заплатить. Очень хорошо.

— Ох уж эти жертвы метисации! Яблоко от яблони, как говорится. Я прекрасно понимаю, что это всё должно остаться между нами, мистер Соломонс. Вот что получают достойные люди вроде вас в ответ на свою доброту? — доктор покачал головой.

Алфи подытожил всё многозначительным мычанием.

— Кажется, я вас понимаю… Вы не доверяете пороху, такому же вредному и бесполезному средству, как и «бабушкины травки». Сюда же можно отнести хинин, скипидар, свинец — это всё один большой несчастный метод, при неправильном использовании, разумеется, который предлагают другие светилы, — рассуждал доктор.

— Ага, — Алфи сложил руки в сотый раз, чувствуя, как его голова действительно наливается свинцом, навострившись, озирая врача.

— Мы ведь не говорим с вами, мистер Соломонс, о какой-нибудь бабке-повитухе без образования, орудующей в грязной комнатушке в соседстве с клопами и тараканами? — надавливал доктор, приподнимаясь и с улыбкой отправившись в соседнее помещение, скрипнув дверью.

Через пару мгновений он звякнул об стол почковидным лотком с чистыми и отливающими инструментами. Это были муляжи, натёртые мощёной тряпочкой до блеска серебра.

Алфи, смотря на доктора, потянулся и взял один из инструментов в руку и, покрутив в пальцах, перевёл взор на благородный металл, отдраенный до скрипа и блеска.

— В таком случае, — держа в руке инструмент, спросил Алфи: — Девушка не может умереть или покалечиться?

Доктор Фарлей ухмыльнулся.

— Вероятность смертельного исхода всегда есть, мистер Соломонс, даже если бы она числилась в рядах «бывалых», — приговаривал он, перенимая из рук Алфи инструмент и отправляя его и весь лоток, над которым была рука Соломонса, с абсолютной демонстративностью в большой таз с мыльным веществом.

— Моими услугами пользуются самые влиятельные люди Лондона… Подумайте об этом на досуге, мистер Соломонс.

***

Утром четверга всю дорогу от Клеркенуэлла Сара и Алфи хранили молчание.

Нервы её были вконец расшатаны. Успокаивало лишь то, что последние дни Лука не доставал её, отправившись в Бирмингем, чтобы там разобраться с новыми непредвиденно возникшими делами.

Слежка перестала быть тотальной после её нескольких нервных срывов. Чангретта понимал, что Сара больше не соглашалась находиться рядом с ним наедине, даже на завтраки за один стол с ним не садилась, всегда пребывала с Френком, потому он и ослабил хватку.

Алфи остановился возле кабинета и пальцем указал Саре на то место, где она должна сесть, как покорная псина. Всё её женское существо восставало против того, на что её вёл Соломонс.

— Я, таки, прострелю башку каждому, кто не уследит за этой леди! — указал он на Сару, не взирая на её мрачный вид.

Алфи снял шляпу и вошёл в кабинет без стука.

— Мистер Фарлей? — приглушенно позвал он доктора, осмотрев пустой стол, сдвинул в сторону дверь и слюдяной занавес, как перед ним открылся ужасающий вид.

Через маленькую щель в двери мужчина протиснулся в жалкое подобие операционной. Подобное он видел только в полевых госпиталях, куда попадал дважды: кровавые тряпки, невыносимая духота и всё пропитано запахом медикаментов и ещё какой-то вонью, вызывающая отвращение. Алфи мог предположить, что это железо и сырость, образующие ассоциацию с запахом крови.

Привкус металла осел на губах. Как бы то ни было, запах этот проникал в самое горло, обжигая его.

Операционная была юркой, почти полностью лишенной естественного освещения, озаряемая светом ламп. Посредине стояла большая кушетка, покрытая мятой и грязной лощенкой, пропитанная кровью.

Алфи уставился на неё.

Справа на подставке стоял лоток с инструментами из обычной нержавеющей стали.

Мистер Фарлей, держа в руке инструмент, что-то сказал своему помощнику, который, вероятно, не имел образования, подолгу перебирая инструменты, сваленные в одну большую кучу на столике.

— Балбес! Таз подай! Живее! — закричал Грэг и Алфи мог подумать, что ситуация вышла из-под контроля.

Молодой ассистент уронил тяжёлый таз, местами ржавый и потемневший с годами, очевидно, принадлежащий для отходов, разбив кусок плитки.

Доктор, чертыхаясь, вместе с помощником опустил девушку, красную и заплаканную, на таз, издающую зверино-жалостливые стоны. Несчастная почувствовала как из неё что-то вывалилось.

Алфи, сглотнув ком, посмотрел на содержимое железного таза и увидел там в слизи и крови нечто схожее с человеческим младенцем.

Плечи Алфи стали подрагивать, волна отчаяния захлестнула его. В этом грязном тазу может оказаться его ребенок!

Он перевёл покрасневшие глаза на таз, где лежал плод и на испачканные кровью бедра той девушки.

Алфи был не в себе, словно замер навеки. В горле его поднималась тошнота, внутренности перевернулись, серые глаза раскрылись до невозможных размеров, рот приоткрылся, скрываемый усами.

Доктор, матерясь, попытался поднять девушку, и таз выскользнул из-под неё и всё содержимое оказалось на полу.

Алфи вздрогнул и рефлекторно попятился назад, что-то бормоча себе под нос, завороженный зрелищем. Такого он не видел даже на проклятой войне и с роду не испытывал такого ужаса, как сейчас.

Содержимое плыло по белому кафелю в его сторону густой краской, а женщина громко рыдала. Что она натворила?!

Когда Алфи очнулся от зрелища, то не сразу понял, что стоит на улице, оперевшись о стену плечом и прижимая к своей груди голову Сары. Сила, с которой он удерживал её приплюснутой к себе, могла проломить ей череп.

Алфи чувствовал себя прескверно. Сердце разрывалось от прискорбия. Где он? Что за здание, в котором он нашёл опору? С каким намерением он сюда пришёл и явил с собой Сару? Он сухо поцеловал её в макушку, обвёл нежное и извечно добродушное лицо затуманенным взглядом, и, наконец, вспомнил, где находится.

Алфи зажмурился, как бы вновь ощущая себя где-то внутри холодного кабинета и тошнотворный страх, запах крови и отблески алости. Перед глазами неотступно стоял образ той женщины и её младенца, и Алфи снова закрыл глаза.

Это он чуть не толкнул бедную девушку на такое ужасное дело, едва заставил её страдать, мучиться от боли и кричать, как та страдалица.

Алфи нежно поцеловал Сару, и тут же столкнувшись с её взглядом, проникся тем, как жгучий стыд, не свойственный его характеру и стилю жизни, откуда-то снизу поднимается к сердцу.

Его белое, как у покойника, лицо, заставило Сару серьезно насторожиться, а опущенный взгляд красных глаз и вовсе испугал. Алфи в очередной раз увёл лицо в сторону, чтобы она не увидела его слабости.

Сара смотрела на него не отрываясь, большими взволнованными глазами, сглатывая непонимание, кривя шею то на один, то на другой бок, как любознательный котенок.

Руки Алфи дрожали, и это как виделось по сотрясаемой в воздухе трости, так и чувствовалось лично Сарой. Его влажные ледяные пальцы впились в её.

Она ничего не понимала, видя как Алфи резко сплёвывает наземь. А в это самое время Грэга Фарлея безжалостно избивали двое, влетевших по кивку Алфи, головорезов. Семь месяцев пролежит доктор Фарлей в полном одиночестве, лишённый возможности передвигаться, и только к следующему лету он погибнет от сепсиса и заражения крови. В муках ему будут видеться кричащие женщины и кровь, что никогда не сойдет с его рук.