Илидор задумчиво посмотрел вдаль.

— Талиэн… а ты не боишься, что твоя дочь будет несчастна?

Министр закатил глаза.

— Владыка, ты меня удивляешь… Счастье — понятие абстрактное, эфемерное, тем более для молодой девушки, которая, при всех своих достоинствах, не в состоянии думать о будущем. Я же, как любящий отец, подбирая ей спутника жизни, как раз забочусь о счастье своей дочери, которое она осознает, быть может, не сейчас, а много позже, но зато ей не придется ни о чем жалеть.

Илидор опустил голову.

— Не знаю, Талиэн, может, ты и прав, но мне все же кажется…

— Владыка… — заговорил министр, выждав несколько мгновений, и убедившись, что Илидор не собирается заканчивать начатую фразу, — прости, если мои слова причинят тебе боль, и не сочти за упрек, но… у смертных есть поговорка: «обжегшись на молоке, на воду дуешь».

Илидор вздрогнул. Талиэн осторожно продолжал.

— Быть может, я рискую вызвать твой гнев, но все же скажу. Ты не виноват, что помолвка твоего сына повлекла за собой несчастье.

Владыка откинулся на спинку узорчатого кресла.

— Талиэн, ты же ничего не знаешь, — простонал он.

Министр учтиво поклонился.

— Я знаю только то, что Владыка счел нужным мне сообщить, и мне этого достаточно. Но я все же считаю, что нельзя одну пусть даже роковую случайность возводить в ранг правила или закономерности. У каждого в жизни есть то, о чем приходится жалеть, и я со своей стороны хочу оградить свою дочь от ошибок, чтобы ей не пришлось этого делать.

Илидор вздохнул, затем пожал плечами, словно выходя из забытья.

— Ладно, это твое право, тут я тебе не судья. В конце концов, отдавать свою дочь замуж вопреки ее воле не является преступлением, — грустно усмехнулся он. — К тому же, этот наш с тобой разговор не имеет смысла, поскольку теперь ее свадьба все равно не состоится, по крайней мере, уж несколько лет точно придется подождать, пока она не свыкнется со своими новыми обязанностями.

Министр встрепенулся, в очередной раз припадая на колено.

— Прости, Владыка, что отвлекаю тебя бессмысленными словами, вместо того, чтобы выразить свою искреннюю благодарность за ту великую честь, коей ты удостоил мою дочь, и весь мой род, преданный тебе всецело.

Илидор устало улыбнулся.

— Да ладно, уже благодарил, — махнул он рукой. — Думаю, она справится, она у тебя умница. А теперь… оставь меня, я хочу немного побыть один. И не забудь, завтра ты мне будешь нужен.

Талиэн изобразил последний на сегодняшний день церемониальный поклон и, получив разрешение Владыки, неслышно удалился. Илидор остался один, наедине с красочным закатом, зеркальным озером, белыми лебедями и… своими тягостными раздумьями и светлыми воспоминаниями, с каким-то мучительным наслаждением предаваясь впервые за столько лет выпущенной на свободу так долго запертой в сердце боли, которая по прошествии времени не стала меньше, как он думал прежде, а напротив, разрослась и пустила жгучие цепкие корни в его мудрой и древней душе.

— И все-таки ты неправ, Талиэн, — проговорил он в пустоту, обращаясь больше к самому себе, чем к своему ушедшему собеседнику, — специалист по пословицам смертных… У людей есть еще одно выражение… Ничто в мире не стоит слезы ребенка… Хотя, что тебе до людей и их мудрости? И что тебе до слез дитя… своего собственного дитя, принесенного в жертву твоим личным амбициям…

Он замолчал, осекшись, до крови кусая губы. В конце концов, какое он имеет право порицать того, кто все же печется о счастье своей дочери, пусть даже таким способом, когда он сам, владыка Илидор уже однажды принес в жертву своего единственного сына? Талиэн сказал, что это была роковая случайность… Пусть так, но… нет в мире случайностей. И он, Илидор, должен был это знать, как ни кто другой. Только слабые полагаются на слепой случай и списывают на него все свои ошибки, особенно те, что приводят к роковым последствиям.

Он глубоко вздохнул. Оставалось надеяться, что хотя бы у этой девочки, выросшей на его глазах, жизнь сложится иначе, и она действительно будет счастлива. И еще… что его сын все-таки вернется домой.

Солнце уже давно опустилось за горизонт, лебеди спрятались в свои узорчатые домики, сделанные и украшенные лучшими мастерами земли Перворожденных, в зеркальной глади озера купалась серебряная луна, а владыка Илидор все сидел в своем любимом подвесном кресле, забыв про документацию, аккуратно сложенную на столике, про королевскую свадьбу, никак не желая возвращаться из страны грез и воспоминаний.

Я, наконец, поняла, что было хорошего в нашей «горной прогулке». Нет, я не такая закоренелая оптимистка, как Дани, так что отрицать не буду, плохого, конечно, было в ней предостаточно, даже больше, чем хотелось бы, но, справедливости ради, о хорошем тоже забывать не стоит. А оно все же было. Но, по закону подлости, я это поняла, только когда мы оттуда вышли, что очень обидно, поскольку порадоваться этому я даже не успела, а зря — как раз там нам немного позитива ой как не помешало бы!

Я говорю не о внезапно проклюнувшемся даре Корда, уж этому мы нарадовались всласть, поскольку это не только «существенно облегчило нашу жизнь», как сказал Дани, а вообще, сделало наше дальнейшее путешествие под горным хребтом максимально комфортным и практически безопасным, если не считать мелких, я бы даже сказала, эпизодических инцидентов, которые даже не были достойны того, чтобы на них останавливаться, подробно их описывая, поскольку наши ребята воспринимали их как легкую разминку для затекших от долгого и однообразного пути конечностей.

Я говорю о другом. Там, в пещере, когда я успокоилась и все-таки решилась поспать, мне ни единого раза не снился никто из богов этого сумасшедшего мира — ни Этана, ни, самое главное — Гаронд, за что я им была безмерно благодарна. Хотя, если уж на то пошло, благодарить надо как раз не их, а монолитные своды Гномьих гор, не пропускающих никакой чуждой магии. Так что, как ни странно, именно здесь, на каменном полу, в сырой и душной пещере, правда, завернувшись в заветный плащ ведьмака, я, наконец, смогла хорошенько и сладко выспаться.

Но, к сожалению, это счастье я оценила много позже, лишь, когда во время следующей ночлежки на меня было вновь совершено ментальное нападение с целью пресловутого пеленга. Однако не стоит забегать вперед, буду рассказывать все по порядку.

Еще раз убеждаюсь, что все познается в сравнении. Никогда так не радовалась этому миру, как выйдя из темной и бесцветной пещеры. Только сейчас я поняла, как, в самом деле, прекрасно это буйство красок — сочная зелень листвы, лазурная голубизна неба, по которому пробегали мягкие пушистые облака самых причудливых форм! Я уже не говорю о мелких цветочках, рассыпанных по свежей траве маленькими разноцветными огоньками, о ласковом ветре, весело играющем со спутанными волосами и нежно касающемся кожи, изголодавшейся по ни с чем не сравнимому ароматному живительному воздуху.

Все это и многое другое, на которое я раньше не обращала внимания, наполнило мою душу таким искренним восторгом и почти детской радостью, что я сначала даже испугалась за свой рассудок, — все-таки потрясений у меня было достаточно, так что случиться могло всякое, с кем ни бывает… Но потом отогнала эту глупую паническую мысль, как и любые другие, и позволила себе некоторое время порадоваться со спокойной душой, ведь, кто знает, что меня поджидало впереди, и когда еще выпадет повод отпустить сознание и просто наслаждаться моментом.

Надо сказать, такая я была не одна — мои спутники всецело разделяли мои эмоции, Дани даже предложил запомнить этот поистине счастливый день и отмечать его каждый год как праздник Великого Освобождения, что тут же было встречено бурей оваций и нашими горячими заверениями в том, что непременно так оно и будет. Но потом мы все же, немного подумав, решили, что такое замечательное название стоит поберечь для еще более глобального праздника, на тот случай, если нам удастся избавить Элантиду от гнета Инквизиции. Предложение было принято. Дело оставалось за малым — это самое великое освобождение довести до ума, а, если называть вещи своими именами, хотя бы начать, не говоря уже о том, чтобы совершить. А если быть еще честнее, то хотя бы — выжить. Даже без всяких благородных целей.