– В смысле?

– В прямом. Калинин так мирно и сидел бы в аквариуме, не обращая внимание на свое положение, ведь в нем еще и подружка-собеседник. Но нет, Антон Денисович помог Олли нашему. Извините, вашему.

Через пять минут после разговора с Юрием начальник тюрьмы и начал звонить мне. Как выяснилось, не возьми я трубку со второго раза, группа захвата от ФСБ оперативно доставила бы в “Белую Ночь”. Скорее всего, сразу на второй блок тюрьмы.

– И я так понимаю, меня уже проверили, – не впечатлившись рассказом, спросил я. Естественно, ответ был уже в самом вопросе.

– Конечно, – майор кивнул: – И это смутило больше всего.

– Интересно, чем.

– То ли мало копали, то ли хорошо алиби себе делал, но ты чист, как младенец.

– И вариант того, что я непричастен, вы не рассматриваете в принципе? – Ковалев раздражал, но это была его работа, так что обвинять не собирался.

Геннадий Илларионович и майор переглянулись – Ковалев кивнул. Начальник тюрьмы тяжело вздохнул.

– Антон, то, что ты сейчас услышишь, оставишь глубоко в своей голове. Сорвется с языка, суд будет закрытый и быстрый, а сидеть будешь сразу в третьем блоке. Понял?

– Может, мне и не стоит тогда это слышать? – попытаться стоило. Впрочем, когда начинают беседу с угрозы, которую завуалировали перспективами, отказываться уже поздно.

– Юрий – единственный в своем роде заключенный. Подобных ему нет ни в одной исправительной колонии страны.

– Они все уникальны, Геннадий Илларионович.

– Хотел бы я с тобой согласиться, но нет. 9 из 10 здесь – обычные преступники. Сброд на любой вкус. Юрий – профессионал своего дела. Не уверен, что мы его способны удержать в тюрьме, но у нас он хотя бы под контролем.

– Пока он этого хочет, – добавил майор ФСБ. В его голосе звучала какая-то детская обида.

– Возможно, – задумчиво протянул начальник тюрьмы: – Как бы то ни было, он здесь и такой он один.

– Почему? – если мужчины хотели нагнать таинственности, то у них получилось, но мне это благополучно надоело: – В чем его уникальность?

– Вряд ли ты когда-то слышал про организацию “Поисковики”. Однако это широкая сеть многофункциональных специалистов. Заказные убийства, поиск людей и информации, внедрение в структуры – все это их профиль.

– И не только, – добавил Ковалев. Я думал, он продолжит, что-то добавит, но майор замолчал.

– Так. И? – все равно я не понимал, в чем уникальность Юрия. Как будто это не работа МВД и ФСБ раскрывать подобные структуры. Будто я должен быть удивлен.

– И у нас до сих пор нет информации, почему Юрий сдался. Но активизировался он только после твоего разговора с Фадеевым и Калининым. Калинин пропал, Фадеев только и делает, что ходит по камере и спит. Владимир Валерьевич, я правильно понимаю, что уже все?

– Да, отчет пришел, – майор кивнул: – Чист. Антон, без обид, твою квартиру и домашний ноутбук тоже проверили. Да, обвинений нет. Тогда какого хрена Юра тебя подставляет, парень?

Удивляться или негодовать по поводу вряд ли законного обыска не стал. Да и куда деваться, если это все было сделано по принципу “Антон, а можно мы уже сделали?” Зачем мне надо было знать про “Поисковиков”? Спокойно ведь можно было обойтись без этого. Значит, это проверка реакции на новость.

– Думаю, здесь проблема иного рода – проблема восприятия. Если Геннадий Илларионович повторил диалог с Юрием максимально четко, значит, речь шла не о помощи заключенному, а именно об импульсе, о зачатке мыслей о побеге. Осталось только понять, как я мог это сделать, какими словами или действиями. Все разговоры с заключенными записываются как на видео, так и на аудио. Давайте разбираться. Заодно прошу уточнить, что если ко мне есть недоверие и я скомпрометирован, отстраните и поместите под наблюдение, потому что пойти за соучастие не горю желанием.

Ковалев подмигнул Геннадию Илларионовичу.

– Да, Гена, прав ты был. Башковитый студент.

– Пятнадцать лет уже не студент, – не весело отозвался начальник тюрьмы: – Ну и что? В аквариум Антона и сошьете дело?

– А можно? – оживился майор.

– Нельзя. Сам сказал – чист психолог.

– Тоже верно. Антон, карты мы тут раскладывали. Нагадали они тебе дорогу к Юрию и обстоятельную беседу. Вытащи из него все, что сможешь. А что не сможешь, уже попробуем потом мы. Своими, так сказать, методами.

– Когда приступать? – в голове образовался вакуум. Я даже не представлял, с чего начать общение с самым скрытным заключенным тюрьмы.

– Ну вот как выйдешь из кабинета, прямой наводкой и иди. Охрану надо?

– Нет. Это будет лишним.

– Хорошо, – майор скосил глаза на Геннадия Илларионовича: – Если будет надо, дай знак. Ток по полу пустим, заговорит охотнее.

– Думаю, это тоже будет лишним.

– Тогда вперед. Сегодня будет долгий день.

Из кабинета я выходил на ватных ногах. Если бы вокруг не было камер, я бы присел где-нибудь у стены и просто глубоко дышал минут пять. Все же, изображать спокойствие при майоре ФСБ и начальнике, когда хочется от паники обмочить штаны, – не самое простое занятие. Как бы то ни было, нужно взять себя в руки и сделать все возможное, чтобы получить ответ ровно на один вопрос: какого черта происходит?

– Надеюсь, вас не сделали подозреваемым, – вместо приветствия сказал Юрий, приветливо помахав рукой.

– Добрый день, Юрий. Пока что нет, как говорится, вашими молитвами.

– Неверующий, – развел руками мужчина.

– Бывает, – вступать в религиозную полемику не входило в планы: – Так что за импульс? Судя по всему, вы больше знаете, чем я.

– Антон Денисович, не принижайте свои интеллектуальные способности, пожалуйста. Вам это не идет. И девушки не оценят, даже на кассах в магазинах.

Почему из всех возможных примеров Юрий выбрал именно этот, для меня стало загадкой, которая заставила нервно сглотнуть слюну.

– Юрий, вы сказали начальнику тюрьмы, что я помог Оливеру бежать. Думаю, не стоит спрашивать, откуда вы вообще в курсе об инциденте.

– Начальник, инцидент. Я вот своего начальника всегда шефом называл. Как-то теплее звучит, приятнее, по-дружески. А побег из самой современной и защищенной тюрьмы страны – это не инцидент, а вполне себе катастрофа.

Заключенный откровенно издевался, не продвигая разговор ни на шаг. Пора бы уже и привыкнуть, но сегодня надпочечники выделили в кровь слишком много адреналина.

– Юрий, я понимаю, что вы никуда не торопитесь, да и плевать по большому счету на меня, но зачем-то, все же, вы сказали Геннадию Илларионовичу о том, что есть моя вина в случившемся.

– Нет, – Юрий нахмурился: – Я не обвинял вас. Я говорил, что вы помогли Оливеру принять решение. Так и не поняли, как?

– Не понял, – честно ответил я.

– Вы заставили Алису задуматься о том, что для ее существования есть угроза извне даже здесь.

– Алиса – плод воображения Оливера, Юрий. Давайте не будем рассуждать о том, чего не понимаем до конца.

– Давайте, – быстро согласился заключенный: – Не рассуждайте. А я, все же, повторю, что Алиса задумалась. И вам было бы очень неплохо эту мысль развивать, чтобы понять, как и куда мог деться Оливер. К примеру, есть ли слепые зоны у камер наблюдения в тюрьме? Или существуют ли другие выходы из наших блоков помимо известных вам? Хорошие вопросы. Нужные. Я бы даже сказал, важные.

– Вам известны ответы.

– Конечно, Антон Денисович. Стены иногда рассказывают очень полезные вещи, без которых жизнь была бы скучна и пресна.

– Где Оливер? – шумно выдохнув, спросил, не особо рассчитывая на ответ. Его и не последовало.

– А где Алиса? – передразнил Юрий.

– Алиса в голове Калинина.

– Так вы будете долго доходить до сути. И в итоге будете огорчены простой истиной – все элементарно. Намного проще, чем вы думаете.

В голове вертелись десятки вопросов, на которые не получил бы ни одного ответа. Не важно, откуда Юрий знал информацию, суть в том, что он ее имел, а мы – нет. Он не ощущал себя скованным, даже не выглядел, как другие заключенные, у которых есть хоть капля понимания своего положения. На языке вертелось сравнение, которое никак не могло сформироваться в мысль.