— А вы два одинаковых лживых сучонка, как с инкубатора!

Гарри быстро стал чертить в воздухе руну, что должна изрыгнуть связку заклятий из лишения сил, льда, тока и ментального удара, который мог или лишить жертву самоконтроля, или же заставить видеть галлюцинации. На всех действовало по-разному, но одного знака не хватило до завершения — хлыст, что уже ударил его дважды, добрался до цели снова. Только превратился в лезвие!

Дамблдор использовал тот же ход, что применял к Реддлу — лишая указательного пальца, что далось ему нелегко. Калечить ребёнка, пусть и сбившегося с пути, невыносимо. Но несмотря на то, что лезвие точно коснулось кожи и порезало палец до крови, тот не отвалился. Хотя должен был.

И тогда до светлого мага дошло понимание — палец и кольцо были обработаны заклятием вечного приклеивания. Его не снять. Только если отрезать кисть начисто и сжечь целиком в адском пламени.

— Заебал! — прошипел парень от боли и превратил кусок ковра в огромную кобру величиной на пол коридора, тут же напавшую на Дамблдора. Она же отвлекала старика от Избранного. Пора было драться один на один. По-взрослому.

— Сэр! — окликнул Невилл, желая помочь, но Лестрейндж и приблизиться не дал. — Уходите отсюда! Я с ним справлюсь!

— Нет. Больше ты не будешь один, — отказался уходить Дамблдор, но кобра не давала вмешаться, привлекая всё внимание к себе. Бросалась зубами на всё, что можно укусить.

Вскоре Невиллу пришлось переключиться на своего противника, начавшего творить летучие сферы, наносящие разного рода урона.

— Помогите лучше остальным! — Невилл успевал как отбиваться от атак разозленного наследника Волан-де-Морта, так и уговаривать бывшего директора уходить. Тот всё ещё был слаб — ему не выстоять. — Вы ведь сами говорили — Лестрейндж падет от моей руки! Прошу вас, сэр, уходите!

— Я в тебя верю, — напоследок ответил Дамблдор, прежде чем поставить щит на Невилла и уйти. Он и правда мог помочь остальным. Парня тренировали пойти на Волан-де-Морта. С его мальчишкой он точно справится.

— Трус, — усмехнулся Гарри. Они не бросали своих на поле боя с опасным противником. А старик бросил своего. Даже смешно.

— Заткнись, Лестрейндж, — Невилл окатил его злобным взглядом, воздвигая новую защиту, усиливая в несколько раз. После разряда током тело помаленьку начинало подводить, но он не позволял себе дать слабину. Физические тренировки не должны были улететь в тартарары. — У нас честный бой. Один на один. Как в прошлом. Только на этот раз рядом не будет профессора, что остановит бой.

— Когда мы с тобой дрались в последний раз, я похоронил тебя заживо под землёй, — напомнил Гарри исход той дуэли, на экзамене пятого курса. — Не переживай, в этот раз я не поленюсь сделать для тебя надгробие.

Подкрутив рукоять посоха, Лестрейдж выпустил из него несколько лезвий. При каждом взмахе несколько штук летело в противника. Первая партия начала покрывать щиты трещинами. Вторая стала туго входить — кончики лезвий торчали с той стороны, где находился Избранный. Но на третью волну они стали входить, как по маслу. И тогда Долгопупс начал двигаться. Но даже при увороте лезвия его задевали. Гарри со злорадной улыбкой наблюдал за тем, как на его, чего греха таить, прекрасном спортивном теле появляются раны.

— В последний раз, — тяжело дыша, Невилл остановил очередную волну, вкладывая оставшиеся силы, и лезвия замерли в воздухе. — Мы сражались бок о бок, придурок!

Лестрейндж прекратил наседать и прижал посох к себе. Слова гриффиндорца заставили его задуматься. Вспомнить тот эпизод. Сражение с вампирами. Когда между ними не было понятия «враждующие». Они сражались вместе, как единое целое. Против настоящего врага.

— Я помню. Ты спас меня тогда. И я благодарен за это. Мы можем снова сражаться бок о бок. Так может, не стоит губить себя ради навязанной цели, которая только вредит всей стране? Ты пробовал жить для себя?

— Для себя? — Невилл скривился от боли и опустил окровавленные руки, с зажатой в одной из них палочкой, и все лезвия, что ещё висели в воздухе, упали на пол с глухим звуком. — Я перестал жить для себя с тех пор, как мне навязали это чертово пророчество! Что именно я должен убить твоего отца! А теперь тебя!

— Слыхал я это пророчество и сам чуть не погиб из-за него. Знаешь, почему я жив? Потому что в какой-то момент нашлись силы, чтобы пойти ему наперекор. И как видишь — живу неплохо, — еле заметно улыбнулся Гарри. Его соперник — жертва, назначенная пойти в бессмысленный бой, который может забрать его жизнь без всякого толка. — Меня никогда не натаскивали на то, чтобы я кого-то убил, а ведь я зло в твоём понимании. Пророчество — удавка на твоей шее. И у тебя точно есть сила, чтобы снять её.

Истинная правда?

Или же лживые обещания?

А может, отвлечение внимания?

Невилл смотрел на своего врага, ещё со школьной скамьи, и не мог понять, как поступить. Его снова начали одолевать сомнения.

Твердой уверенности в нём не было никогда. Сколько он натерпелся от родителей? От Грюма? От Дамблдора? Как часто они лишали его свободы? Требовали от него невозможного? Когда он по-настоящему жил для себя? Когда не думал о том, что ДОЛЖЕН сделать для других? Во имя блага!

Дамблдор наседал больше остальных. Он вливал в него свои идеалы… и Невилл в них поверил. Не зря ведь считал идеалом этого сильного светлого волшебника. Но вера в него пошатнулась несколько дней назад. Когда узнал о крестражах. Когда увидел наставника с другой стороны. Он не знал, что думать сейчас. В голове такая путаница…

Рука, что стискивала до боли палочку, дрожала. Глаза застилали злые слезы.

— Чёрт, Долгопупс, даже мне больно на тебя смотреть. Понимаешь, что это значит? — грустно вздохнул Лестрейндж, без капли издевательства. Он бы не хотел себе такой жизни. Когда ты — не ты, а всего лишь инструмент для достижения чужой цели. — Да, я тоже натворил в жизни немало того, за что ты имеешь полное право считать меня монстром. Даже соглашусь с этим. Но я тебе сочувствую. Потому что могу. Так называемая тёмная сторона далеко не вся отбита на голову. Переходить к нам вовсе не прошу. Просто даю тебе шанс уйти. Послать к херам пророчество, политику, предназначение, и начать жить для себя. Начать любить кого-то, не отвлекаясь на вечные тренировки и прочее дерьмо. И, наконец, решать за себя самого.

— Там… — прохрипел Невилл, словно утратил голос, и тряхнул головой, боясь показать себя настоящим слабаком. Одна слеза уже сорвалась. — Мои друзья. Мои родители. Которые сражаются с твоими! Кем я стану, если сейчас уйду с поля боля?

— Бесконечно уставшим, почти сломленным человеком, без собственной личности, но который отважился открыть глаза и по-настоящему жить. Не ради мутного «высшего блага», а ради того, чтобы получать простые земные радости, — продолжал увещевать Гарри. Он тоже хотел использовать шанс обойтись как можно меньшей кровью. И хотя от него тоже ждали вовсе не этого — обстоятельства могли измениться. — Если ты выберешь это — я сам прекращу бой. Немедленно. Мне тоже не хочется сражаться. Переделать всё можно и без крови. Мы вправе выбрать.

— Да, — горько усмехнулся Невилл, — в праве выбирать.

От него в самом деле ждали многого. Он никогда этого не хотел. Готовился несколько лет, убеждал себя, что так правильно, заставлял верить в высшие идеалы… но по-настоящему… Если бы его ничто не держало сейчас — он бы ушёл. Прислушался бы к совету и ушёл. Живя для себя. Но его родители сражаются за хороший мир. Его друзья сражаются, готовые пойти за ним хоть в огонь, хоть в воду, положить на кон собственные жизни.

Он не мог уйти. Как бы не хотел. Глядя на Лестрейнджа, Невилл снова поднял палочку.

Это был его ответ.

— Вот как? — понимающе кивнул Гарри, вдруг осознавая, как они… похожи. Он бы тоже никогда не бросил своих, какими бы сладкими ни были посулы другой стороны. — Ты был достойным противником, Невилл. Я уважу твой выбор.

Медленно сняв очки, он посмотрел на Долгопупса, обмякшего при одном взгляде. Единственное, что он мог сделать — подарить безболезненную смерть тому, кто и так настрадался в жизни.