С усилием натягивает халат. Выходит из ванной. Все движения медленные. Она ждёт. Ждёт своей очередной маленькой смерти. Садится в кресло. Туда, где он сидел в первую ночь.

Гроза за окном. Удары молнии отзываются эхом в «пустой» груди. Руки дрожат. А тошнота подступает к горлу, когда до ушей доходят тихие шаги, звуки капель дождя, падающих с мокрой одежды. Он снова заполняет собой ее пространство, вытесняя малейшее ощущение защищенности.

Садится на корточки перед ней, едва касаясь скрытых тканью колен. Поднимает взгляд, натыкается на ее глаза. Резко выдыхает, будто воздух из лёгких выбили одним ударом.

— Мэй…

Его приглушённый шёпот теряется где-то в голове. Она не слышит. Всякий раз, когда Хосок рядом, она будто в трансе, так легче не чувствовать его, так легче переносить мучения.

— Мэй, скажи что-нибудь. Прошу.

Он снова просит. Каждый раз. И каждый раз она молчит, одаривая его пустым взглядом. Каждый раз один и тот же сценарий: он просит дать ему чувства; потом, не получив желаемое, крушит все вокруг; умоляет ее простить его, говоря о своих грехах и чувствах; долго сидит у ее ног, словно собака, которую хотят разлучить с хозяином; пьёт; позволяет белой дорожке управлять сознанием и телом; бьет ее до собственного изнеможения; насилует снова и снова; насытившись, засыпает почти ровно на три часа (Мэй не раз засекала время, считая минуты); поцеловав в лоб, уходит, вновь оставляя за собой хаос.

Так проходил практически каждый ее день. Она перестала пытаться оттереть с себя его запах, прикосновения. Он всегда говорил, что она принадлежит ему, и Мэй смирилась.

Разве куклы имеют собственное мнение? Их одевают, как хотят, играются ими, ломая конечности.

Похоже, чем любимее кукла, тем она больше страдает.

========== Глава 20 ==========

Комментарий к Глава 20

Всем привет🖤

Автор приболела, поэтому глава получилась слегка короче, чем обычно. Но, надеюсь, от этого она не менее интересна.

Приятного прочтения✨

***

Девушка пролистывает страницы книги. Буквы на последнем клочке бумаги расплываются, превращаясь в волны боли и сопереживания. Финал, который ранил ее слишком сильно, стал причиной ее тихих, беспомощных слез. Но, может, причина вовсе не книга, не несчастливый финал?

Каждый день в неделях проходит одинаково. Одинаково тоскливо и грустно. В полном одиночестве. Не радуют любимые вещи. Казалось бы, один человек и нужен, но рядом его нет.

Юнги спит, где угодно, но не в одной комнате с женой. Он не завтракает, не видится с ней, избегает, храня в сердце обиду.

Чонгук так и не появился. Шону исчез вместе с ним. Никто не знает, где они. И этот факт стал решающим для Юнги. Это может значить только одно: Гук предал, сбежал, трусливо поджав хвост. И Юнги бы понял, если бы тот открыто выбрал родного брата, бросил клан, отказался от их братства. Но сейчас он разочарован. В себе. Разочарован в воспитании, которое он ему дал. Он всегда учил его быть мужчиной, теперь же Чонгук стал тем, кто ранил его сильнее всех.

Бель снова прислушивается, надеясь услышать необходимый низкий голос мужа, хриплый от прохладного осеннего воздуха или от нескольких выкуренных за раз сигарет. Но снова тишина. Дом опустел. Мисук часто уезжает к семье, так что Бель живёт практически одна.

Встаёт. Кладёт книгу на столик. Босыми ногами она ступает по холодному полу гостиной. По окнам стучит дождь, прося впустить его, прося дать волю его порывам. Горящие свечи создают уют, но Бель все равно холодно.

— Юнги… — будто просит у пустоты показать лицо, что так хочется увидеть сейчас. Ей необходимо поговорить с ним, объяснить, рассказать.

— Почему ты не спишь? — раздаётся тот самый голос у порога дома.

С темных волос капает вода. Осеннее пальто промокло насквозь, тяжелым грузом лежит на плечах. Глаз не видно, губы почти синие от холода, руки дрожат. Кажется, он долго бродил под дождем.

— Я ждала тебя.

— Зря. Я зашёл лишь переодеться, — бросает он, стягивая с себя верхнюю одежду.

— Куда ты?

— Не твоё дело, — раздражение так и сквозит в его голосе.

— Поговори со мной! Это твой дом, но я одна здесь. Так больше не может продолжаться. Я устала! — отчаяние вперемешку с безысходностью звучит пронзительно.

— Хочешь знать, где я ночую? — быстрыми шагами направляется к ней.

— Хочу! — твёрдо заявляет она, вперившись в него взглядом.

— Я с Лиен сплю, — прищурившись, ядовито произносит он, — Уж лучше с личной шлюхой, чем с предателем.

Звонкая пощёчина раздаётся эхом в полутьме. Рука девушки дрожит. Скула Юнги горит. Его слова больно ранят ее. Хуже любого яда, разъедающего кожу. Эти слова, что вырвались из него сами, принесли ей больше страдания, чем он мог бы подумать.

— Я не прощу тебе тонны боли, что ты можешь вылить на меня. Не смей ранить, Юнги. И я никогда не смела этого делать. Твои доводы о моем предательстве не имеют веса. Гук лишь в тот самый вечер узнал о существовании брата. И он попросил не вмешиваться, дать ему возможность разобраться самому. Самому, Юнги. А знаешь, почему? Ему было стыдно, стыдно знать, что он является причиной твоих бессонных ночей, твоих переживаний и трудностей. Я не осуждаю его бегство. Ты бы все равно даже не выслушал, верно? — хмыкает она, поспешно вытирая рукавом белого свитера слезинки, — Он любит тебя сильнее всех в этом мире, считает семьей. А ты? Что делаешь ты, Юнги? Ради оружия, денег, клана, власти отказываешься от него так просто, истинно уверовав в неверность. Так просто. Ты не достоин его. Не достоин быть его семьей.

Юнги сжимает челюсть. Ком в горле не даёт дышать. Кислород застревает, не доходя до лёгких. Мозг подкидывает миллион мыслей, каждая из которых кажется неправильной.

— Вы оба могли рассказать мне. Я бы не стал влезать в их отношения. Кто я такой, если Шону его кровь и плоть? — облизывается он, заглядывая в ореховые глаза, — Думаешь, мне легко? Я защищал вас, вас всех. Защищал Гука. От кого? От его же брата? Вы выставили меня посмешищем, дураком. Те, кто должны были быть мне тылом, стали первыми, кто «стрелял». Я задыхаюсь от разочарования. Не могу дышать в этом доме, задыхаюсь, зная, что все вокруг — это иллюзия.

— Мы не иллюзия, Юнги. Мы семья. Твоя семья… — шёпот звучит тихо, но уверенно.

Бель легонько трогает его за плечо, а потом руки тянутся к его лицу. Проводит кончиками тёплых пальцев по ледяной белой коже на скуле. Юнги сжимает челюсть, отводит взгляд, не желая показывать, насколько он уязвим, насколько сильно желает обнять ее, наплевав на собственные амбиции и правила. Ее нежное касание ломает его. Характер тает от ее голоса; льдинки превращаются в пар от ее запаха; дракон ютится у ее ног, стоит ей только позвать его по имени. Чертова сила любви. Чертова слабость, даруемая этой эмоцией, ещё никогда не приводила к прекрасному исходу, ведь в омут он готов прыгнуть сейчас же. Ужасно. Необдуманно. Желанно.

— Я люблю тебя. Ты мой дом. Сейчас мне в нем холодно и одиноко. Я не в порядке без тебя, без твоих рук, прикосновений, голоса, запаха. Ты сказал, что я твоя зависимость, но и ты моя тоже, — будто с трудом выдавливает она из себя, — Но, если тебе хочется быть с другой женщиной, если ты отдаёшь себя ей, я не потерплю этого. И неважно, каковы причины: твоё отчаяние, обида на меня или что-то ещё. Не трогай меня, и я более не трону. Не трогай, если не принадлежишь мне полностью.

Она уходит. Бежит от него. В груди ноет. Жжёт от чувств. Но Бель не знает, что мужчина, чьё сердце скучает по ней, даже взгляда не дарил кому-то, кроме жены. Его верность, преданность привязали к ней цепями, толстыми цепями с выгравированными на них буквами, которые складываются в «любовь».

Сильная связь тянется за много километров: по планетам, по солнечной системе, по Земле, до Луны и обратно. Разве есть что-то, что может разрушить эту связь? Только боль. Испепеляющая бесконечная боль. Но Юнги не даст ей случится. Если любить, то сейчас; если чувствовать, то до потери пульса.