И только Юнги знает, что запах лилий он впервые почувствовал не в своём кабинете, не в тот день, когда похитил ее, а намного раньше, пару лет назад.

Это был дождливый, но тёплый вечер октября. Очередная стычка с противниками закончилась кровавым месивом на лице Юнги, сломанными рёбрами Чонгука и простреленным бедром Хосока. Они застали их врасплох, поэтому, оставшись по стечению обстоятельств без охраны, были слабы. И враги решили поглумиться, избить, унизить и бросить вызов.

Юнги смог погрузить окровавленные тела своих друзей в машину. Находясь в полуобмороке, он все же смог сесть за руль. Дорогу размывало, а опухшие, залитые кровью глаза мешали ещё сильнее. Кое-как доехав до города, он почувствовал, как силы медленно из него выходят. Притормозив, он смог лишь вылезти, дойти до какого-то магазинчика, прося помощи и врачей. Колокольчик, оповестивший о его приходе, замолк, а Юнги почувствовал, как ноги становятся ватными, а внутреннее кровотечение слишком серьезное. Он игнорировал боль, но она все же накрыла его. Упав на колени, он смог прохрипеть еле различимые слова. Чьи-то тёплые руки коснулись его лица, а глаза напротив начали рассматривать ссадины. Женский голос был полон испуга и слез, а лица увидеть он не смог, лишь позволил слабому телу опуститься на кафельный пол. Глаза закрылись, однако нос не переставал ощущать этот тонкий, естественный запах, вызывавший слюни во рту. Даже в больнице, находясь вдалеке от неё, ему казалось, будто он до сих пор чувствует ее, переносит на своей коже, на одежде, волосах.

А когда этот запах спустя годы пробудил в нем эти воспоминания, он решил обернуться к зашедшей вместе с Хосоком девушке. И обомлел. Разве такие женщины, девушки, как она, существуют? Они реальны? Могут принадлежать кому-то? По волей случая или судьбы, неважно, она оказалась той, что нужна была ему.

Все это время.

Рассвет.

Юнги вновь кидает на неё свой взгляд. Понимать, что он является причиной румянца на ее щеках, приводит в восторг, разгоняет кровь, насыщая ее адреналином. Невероятное ощущение и удовольствие. Он влюбился. Настолько, что бросил все дела, поднял всех на уши в Китае, требуя немедленно подготовить вылет, утаивая самое главное, маскируя под «срочными делами в Корее» слова жены — «ты мне нужен».

Лучи утреннего солнца поглаживают листочки комнатных растений.

Что будет, если это все: ее смех, голос, запах, взгляд ореховых глаз, ее растения, одежда, книги… исчезнут?

Юнги шумно сглатывает, сжимая кулаками простыни.

Он сожжет весь мир и сам сгорит, но не отдаст своё. Не отдаст ту, что смогла обрести дом в его доме. Не отдаст ту, что не испугалась Дракона, а смогла «приручить», дать почувствовать что-то волшебное и прекрасное. Он не позволит.

Трель птиц за окном оповестила о новом прекрасном дне лета, все же напоминая о скором наступлении осени.

Юнги может думать о том, насколько прекрасно будет обнимать ее холодными ночами, согревая своим дыханием кончики женских пальцев рук.

— Только не оставляй меня, Ынбель, — раздаётся шёпот Юнги.

***

Карие глаза проводят взглядом по голой коже девушки: по икрам ног, по бёдрам, по скрытым под тканью пижамы ягодицам, животу, груди. Задержавшись на плечах, взгляд затем устремляется к шее. В голове начали всплывать сцены того, как он оставляет там метки, чтобы ни один мужчина подойти не смог, не посмел.

Зачем?

— Я хочу тебя, — раздаётся тихий, но хриплый голос за ее спиной.

Девушка замирает. Мужчина наблюдает за появившейся внезапно гусиной кожей на руках и ногах. Ухмыляется, выходя из тени комнаты. Тусклый свет падает на лицо с дьявольским выражением, на горящие глаза, расслабленные губы, на четко выделяющееся адамово яблоко, на острые ключицы, виднеющиеся из-под спустившегося большого горла чёрной свободной футболки. Чёрные кожаные штаны облепляют стройные, крепкие ноги, особенно выделяя бедра. Белые волосы взъерошены, будто кто-то запустил в них пальцы, оттягивая и встряхивая. Он выглядит, словно падший ангел. Такой прекрасный и одновременно пугающий до чёртиков мужчина.

— Почему я не удивлена твоему появлению? — вздыхает она, накинув хлопковый халат и запахивая его плотнее.

— Значит ты ждала меня? — уверенно садится в кресло напротив, будто он знает ее дом, как свои пять пальцев.

— Твоё задетое эго меня не должно никак касаться. Уходи, я устала, — вздыхает она, опускаясь на краешек небольшой кровати.

— Я хочу тебя во всех смыслах этого слова. И эго не причём. Я хочу заниматься с тобой любовью, насколько это возможно дольше и больше. Никто прежде не вызывал во мне такого желания.

— А если я откажу, воспользовавшись своим законным и естественным правом?

— Я превращу твою жизнь в ад. Я убью тебя.

— Не смеши, — звонкий смех разрезает тишину.

— Мэй, я убью тебя.

Щелчок заряда в пистолете вмиг прерывает смех: улыбка Мэй тает, позволяя вязкому страху окутать горло, душить и терзать забившееся в панике сердце.

Чёрная мужская футболка падает на пол, оголяя торс Чона. Дракон, обвивающий его, выглядит пугающе, жутко.

Мэй отходит назад, сжимая вспотевшие ладони в кулаки.

А палец Хосока «дразнит», будто нажимая, а потом вновь отпуская курок.

— Отпусти меня, — просит Мэй, пытаясь глазами найти хоть что-то, чтобы защититься. Но вокруг лишь книги по флористике и ботанике. Сейчас минимализм комнаты уже не нравится ей.

— Раздевайся, — грозно приказывает, надвигаясь на неё.

Но Мэй не двигается. Не может себя заставить даже слово сказать, лишь наблюдает за ним испуганными, замершими глазами.

Хосок кидает пистолет на кровать, поворачивает голову к окну, устремляя взгляд на крышу здания.

— Там сидит мой стрелок, знающий каждый жест: щелчок моих пальцев означает выстрел, — ухмыляется, наблюдая за повернувшейся туда же девушке, — Мне некогда тебя уламывать и уговаривать.

— Кто ты такой? — тихий шёпот звучит отстранённо. Она почему-то верит его словам. Он опасен.

— Тот, кто может взять желаемое в любое время. И тебя в том числе.

Его пальцы коснулись ткани халата, грубо потянув вниз. Мэй остолбенела от чувства безысходности. Хосок же продолжил раздевать ее, попутно любуясь ровным цветом кожи персикового оттенка, наслаждаясь мягкостью и притягательностью женского тела. А, когда она осталась в одних трусиках, грубо толкнул Мэй на кровать. Оглядел ее, словно является законным владельцем этого тела. Начал нетерпеливо снимать штаны.

— Перестань. Я не хочу!

— Заткни свой рот, иначе хуже будет! — рычит он, нависая над ней. Приложив дуло к ее виску, наблюдает за реакцией.

— Прошу тебя. Давай поговорим. Я не хочу проблем! Не хочу… — отчаяние в голосе пробирает до дрожи, до дрожи возбуждения и нетерпения.

— Все же мне придётся тебя заткнуть.

Он хватает ее халат с пола, рвёт на лоскутки. Мэй отодвигается к изголовью, поджимая ноги к себе.

Кричит изо всех сил, зовёт на помощь, но звонкая пощёчина заставляет замолкнуть. Он использует ткань в качестве кляпа и веревки: связывает запястья и щиколотки. Мэй дрожит, бьется в панике, но лишь получает удары по лицу. Она чувствует, что он пьян, возможно, под наркотиками. Но это ничуть не утешает. Она умрет. Он убьёт ее. Этой ночью.

— Прошу тебя, успокойся, Мэй… — его нежный шёпот не успокаивает.

Она мычит, извивается, а Хосок одним рывком разрывает ткань нижнего белья. Смотрит в ее глаза, пытаясь найти тень его собственного желания. Одним рывком входит. Видит, как ее глаза закрываются, а боль рвёт горло.

Слишком туго, узко. Он чувствует, будто рвёт ее. Она девственница?

Однако Чона это не останавливает, напротив, его животное нутро требует большего, да и сама мысль о том, что он у неё первый просто сводит с ума.

Он делает резкие, глубокие толчки, рычит, стонет, наслаждается. Мэй под ним умирает, лишь крупинки слез стекают по лицу. Она больше не извивается, не борется, спокойно лежит, ожидая, когда он прекратит, когда для него будет достаточно.