Сладок как мед сон праведника.
Когда Герион был маленьким, он любил спать, но еще больше он любил просыпаться.
Он выбегал из дома в пижаме.
Сильный утренний ветер носил по небу стрелы жизни, каждая – такая синяя,
что с нее мог бы начаться новый мир.
Слово каждый подлетело к Гериону и рассыпалось на ветру. У него всегда были
трудности с этим: такие слова как каждый,
когда он всматривался в них, распадались на отдельные буквы и исчезали.
Место для значения оставалось, но там было пусто.
Буквы можно было найти висящими на деревьях или на мебели неподалеку.
Что значит каждый?
спросил Герион у матери. Она никогда его не обманывала. Она объясняла ему значение слова,
и это значение оставалось навсегда.
Она ответила, Каждый это как у вас с братом у каждого своя комната.
Он облачился в это сильное слово каждый.
Он написал его на школьной доске (без единой ошибки) кусочком красного шелкового мела.
Он тихонько думал
о других словах, которые мог бы всегда носить с собой, например пляждный и дважды. А потом
Гериона переселили в комнату к брату.
Несчастный для всех случай: бабушка приехала их навестить и, выходя из автобуса, упала.
Врачи собрали ее назад с помощью
большой серебряной спицы. А потом она и ее спица должны были лежать в комнате Гериона
много месяцев. Так началась ночная жизнь Гериона.
До этого Герион не жил ночи, только дни, их красные интервалы.
Чем это пахнет у тебя в комнате? спросил Герион.
Герион и его брат лежали в темноте на двухэтажной кровати, Герион наверху.
Когда Герион шевелил рукой или ногой,
пружины издавали приятное ДЗЫНЬ В-Ж В-Ж ДЗЫНЬ, отгораживая его от того, что внизу,
как толстый чистый эластичный бинт.
Ничем у меня в комнате не пахнет, ответил брат Гериона. Может это твои носки,
или лягушка ты
принес лягушку сюда? сказал Герион. Что здесь пахнет так это ты Герион.
Герион смолк.
Он уважал факты. Возможно, это был факт. Потом он услышал снизу
другой звук.
В-Ж В-Ж ДЗЫНЬ ДЗЫНЬ ДЗЫНЬ ДЗЫНЬ ДЗЫНЬ ДЗЫНЬ ДЗЫНЬ ДЗЫНЬ ДЗЫНЬ
ДЗЫНЬ ДЗЫНЬ ДЗЫНЬ ДЗЫНЬ ДЗЫНЬ ДЗЫНЬ ДЗЫНЬ ДЗЫНЬ ДЗЫНЬ.
Его брат дергал свой член, он почти каждую ночь делал это перед сном.
Зачем ты дергаешь свой член?
спросил Герион. Не твое дело покажи лучше свой, сказал брат.
Нет.
Спорим у тебя его нет. Герион проверил. Есть.
Ты такой урод спорим он у тебя отвалился.
Герион молчал. Он понимал разницу между фактами и братской ненавистью.
Покажи свой
я дам тебе что-нибудь хорошее, сказал брат Гериона.
Нет.
Дам тебе «кошачий глаз».
Не дашь.
Дам.
Не верю.
Честное слово.
Гериону очень хотелось «кошачий глаз». У него никогда не получалось его выиграть, когда он,
стоя на холодных коленках,
играл в подвале в «марблз» с братом и его друзьями.
«Кошачий глаз»,
ценнее него только «стальной». Так установились отношения обмена: секс
за «кошачьи глаза».
Дерганье члена делает моего брата счастливым, думал Герион. Маме не говори,
сказал ему брат.
Путешествия в гнилую рубиновость ночи превратились в борьбу свободы
и ошибочной логики.
Давай Герион.
Нет.
Ты мне должен.
Нет.
Ненавижу тебя. Мне всё равно. Я расскажу маме. Что расскажешь?
Что тебя не любят в школе.
Герион замолкал. В темноте факты кажутся больше. Иногда после этого он спускался
на нижнюю кровать
и позволял брату делать то, что ему хотелось, или оставался между, лицо вдавлено
в край матраса,
холодные пальцы ног пытаются удержаться на нижней койке. Когда всё заканчивалось,
голос у брата становился очень ласковый.
Ты такой хороший Герион мы с тобой пойдем завтра плавать договорились?
Герион забирался наверх,
натягивал обратно пижамные штаны и ложился на спину. Он лежал весь выпрямившись
в фантастических температурах
красной пульсации, и, пока она убывала, думал, чем отличается
внешнее от внутреннего.
Внутреннее – мое, думал он. На следующий день Герион и его брат
пошли на пляж.
Они плавали, упражнялись в рыгании и ели на пледе песочное печенье с джемом и песком.
Брат Гериона нашел американский бумажный доллар
и отдал его Гериону. Герион нашел осколок старой военной каски и спрятал.
Также в тот день
он начал писать свою автобиографию. В этом труде Герион описал всё внутреннее,
в особенности свой героизм
и раннюю смерть, повергшую народ в отчаяние. Он равнодушно опустил
всё внешнее.
