Нападение на колонну совершили в небольшом парке. Как только гусеничная техника и её охранение заняли позиции, со всех сторон на роту бросилась огромная тола людей, которые недавно встречались по одиночке. Именно сейчас все поняли, что их автоматы против этих противников бесполезны.
Многие сразу же кинулись обратно на свои бронемашины, но некоторые упорно продолжали вести огонь по целям. Только огонь из орудий возымел результат, однако даже это не помогло. Только когда сильные удары тел о борта повредили ходовые части гусеничной бронетехники, а укусы и удары лап пробили колёса БТР-ов и двери бронированных машин, все поняли, насколько трудный бой им предстоит.
Тут же началась беспорядочная стрельба в разные стороны из всего, что только было. Иногда попадали по своим, но это замечать даже не успевали. Через полчаса боя прогремел взрыв и в воздух взлетела башня от бронированной машины пехоты. Вскоре взорвались «Тигры» и несколько БТР-80.
Через час стрельбы мутантов всё же удалось перестрелять. В этой мясорубке большинство людей погибло, бронетехника была уничтожена, почти все из оставшихся получили ранения. Оставшиеся заняли два подъезда в ближайшем к ним многоэтажном здании. На пяти этажах оставшиеся пол-сотни солдат разместились без проблем.
***
На крытую рубероидом крышу падала сплошная стена солнечных лучей. От этого покрытие сильно нагрелось, но через толстые подошвы берцев это не ощущалось. Хотя, от жары в самих солдатских ботинках жжение подошв особо бы не выделялось. Сухой тёплый воздух превращал ноздри в подобие сухой трубы и ещё сильнее нагревал и без того горячие, изнывающие от жары, тела.
За час нахождения на посту сержант Родион Ерохин во всех красках ощутил прелесть нахождения на посту летом, в солнечную погоду, когда на небе даже не предвидится хотя бы маленькое облачко. Руки и плечи порядком загорели, а солнечные лучи отсвечивали от тонкого слоя пота, так же пропитавшего майку и штаны.
Отвлечься от страданий от жары помогало разглядывание парка. С этой крыши его было видно лучше, чем откуда либо ещё. По краям стояли взорванные БМП, башни которых чаще всего лежали рядом, в редких случаях — далеко в стороне. Всего одна «бэха» осталась с башней. Мутанты пробрались внутрь и перегрызли экипаж, не повредив боекомплект. Это машину от взрыва и спасло, но из-за множественных повреждений внутри она вряд ли снова поедет.
Весь парк был устлан трупами. Сплошной их ковёр покрывал всю поверхность в месте, где они некогда отдыхали и совсем недавно проходил ожесточённый бой. Какие-то были целыми, какие-то не имели руки, ноги, а кто-то погиб от потери крови. Среди пёстрой серо-чёрной массы с вкраплениями бронетехники встречались и тела в зелёных костюмах, погибшие от когтей, казавшихся стальными, шальной пули или гранаты.
Когда лицезреть это стало неприятно и невыносимо, сержант посмотрел на небо, убедился, что дождя им не видать. Он знал, что тяжёлый вздох с грустной мордой ничего не исправит, но всё же вздохнул и вытер лоб. Хотелось снять уже надоевший шлем, волосы под которым, по ощущениям, горели огнём. Останавливал только риск получить по волосяной шапке солнечный удар.
К Родиону подошёл молодой рядовой в той же одежде, что и старший по званию, встал рядом. Его солдат заметил сразу, пожал руку и проговорил:
— Пост сдан.
— Пост принят. — ответил рядовой и встал на место сержанта.
Почти бегом сержант направился к оборудованному у спуска в дом навесу. Под натянутым между антеннами и стеной маленького здания, в котором находилась лестница в подъезд, тентом стояли три табурета из квартиры ниже, импровизированный стол из ящиков и термопакет с парой бутылок холодной воды. Здесь была хотя бы тень, под которой можно было скрыться от солнца. Сильно прохладнее там не было, но всё равно было лучше, чем на краю крыши.
Под навесом Родион сел на ближайший к себе табурет, снял надоевшие ботинки. Резкая смена температуры с очень высокой на прохладную принесла сержанту самое настоящее удовольствие. Пара провонявших берцев, покрытая смесью грязи, крови и прочих выделений из тел погибших, встала рядом с табуретом, а сами уставшие ноги вытянулись и легли на более холодное покрытие, нежели за пределами тени. Автомат, ремень которого уже не ощущался, — настолько Родион к нему привык, — встал у стены рядом.
Как только рука потянулась к термическому пакету, с лестницы выскочил запыхавшийся солдат. Парень в расстёгнутой куртке камуфляжа с автоматом на боку выбежал из двери каморки и тут же принялся осматриваться. Внимание на него обратили сразу, но значение его поведению не придали. Родион уже успел достать полулитровую бутылку прохладной воды и начать пить, когда за его спиной, — сидел он ко входу задом, — прозвучал голос:
— Ты Ерохина не знаешь?
От неожиданности сержант чуть не подавился. Завинтил крышку, повернулся лицом к прибежавшему.
— Ещё бы я себя не знал. — ухмыльнулся Родион.
Этого солдата он не знал, поэтому его визит довольно сильно удивил. К тому же, откуда-то он узнал и его фамилию. Учитывая, что Ерохин никак не выделялся, это было более неожиданно.
— Тебя командир роты вызвал. Приказал явиться быстрее.
— Понял.
Незнакомец удалился вниз, а Родион вернул бутылку с водой назад. Визиты к лейтенанту не были редкостью. За два года совместной службы они успели сдружиться, так что Макаров довольно часто вызывал Ерохина для выполнения каких-то поручений. Сейчас это стало странным из-за того, что проблем у командира итак должно хватать. Это означало, что для него снова есть какое-то задание.
Нехотя Родион надел берцы, прихватил автомат и направился к квартире, в которой разместились выжившие командиры взводов, — их было всего двое, а до боя — трое, — , заместитель командира роты и сам командир.
Командирская квартира с металлической цифрой «11» на верхушке двери, обшитой кожей, была открыта в приглашающем жесте. Через дверной проём был виден коридор и три двери. Туалет, совмещённый с ванной, и спальная комната были закрыты, а вместо двери на кухню зиял пустой дверной проём.
Когда Родион вошёл в квартиру и прошёл в коридор, из-за закрытой двери спальни донёсся сильный кашель. От него солдат поспешил пройти мимо. Про болезни выживших командиров взводов он не слышал, но видел тяжело раненными.
Как только вошёл на кухню, которая выступила кабинетом командира остатков роты, сразу распознал лейтенанта Шумака. Знал его весь их батальон. Этот офицер особо сильно кошмарил солдатов их роты, особенно контрактников. За любой недостаток во внешности: от непобритой щетины до непостиранной формы и нечищеных ботинок, — , за любой проступок в службе он без проблем мог выписать выговор. Как служащий по контракту, Ерохин ощущал эти выговоры на своей зарплате. Поэтому при виде этого офицера он мигом вспоминал весь устав и всё ли у него сделано.
Вот и сейчас Родион, как только распознал в заместителе командира Шумака, сразу выпрямился, встал по стойке смирно, и спросил:
— Разрешите войти, товарищ лейтенант?
— Входи, Рад. — устало кивнул Макаров.
Ранее лейтенант смотрел в окно позади себя. Когда же вошёл его друг, он развернулся к нему лицом. Кому был адресован вопрос, понял сразу. При живом командире в одной комнате такой вопрос бы первым делом задали ему.
— Можешь не показушничать. — сказал Шумак при виде сержанта. — Здесь у нас война, а ты только с поста. Выговор не влеплю, не беспокойся.
На лице зам. ком. роты на несколько секунд появилась насмешливая улыбка. Алексей Шумак сейчас и сам выглядел не по уставу. Мокрый, грязный, небритый. Перебинтованная нога тоже не добавляла его виду красоты. Сам офицер стоял у кухонного стола, облокотившись на него задом. От штабной походки и гордого вида не осталось и следа.
Родион подошёл к столу, пожал Макарову руку и спросил:
— Ты меня позвал не просто так, я правильно понимаю?
— Правильно понимаешь. — снова кивнул Макаров. — Задание для тебя есть. Особой важности.