В день ухода, рано-рано утром Пася появилась возле дверей лавки. Солнце уже просветило небосвод, поэтому лавка была открыта, хотя сам Хотич дрых без задних ног. Он жил при лавке, и в дом старого Порша даже не пытался заглянуть.

— Хозяин!.. — позвала Пася. — Мне тут кой-чего купить надо.

Растрёпанный Хотич выполз из-за занавески. Он бы ничуть не удивился, если бы на свет появилась пригоршня золотых, но на ладони у Паси лежал один серебряный и три медных шлёдера — всё, что за вечер сумели наколдовать жители возрождающегося селения.

— Мне надо в дорогу расходные материалы, — сделала заказ покупательница. — Внизу, может, достану, а может и не получится, так лучше хоть немного своего иметь. Рединку для перевязок, корпию, присыпку на язвы и прочее.

— Всё, что угодно за ваши деньги, — заученно пробормотал Хотич, — только я не знаю, что это такое.

— Появятся язвы — узнаешь, — пробормотала Пася, склоняясь над денежным ящиком, куда не только деньги нужно бросать, но и шептать заказ, когда он не прост.

Хотич замер на мгновение, потом произнёс:

— Пась, погодь малость. Ты, что собираешься с Арченом вниз спускаться?

— Собираюсь, и что?

— Тебя там убьют в три минуты, и ничего больше.

— Авось, так и не убьют, небось, не в три минуты, а кажись, то и не меня.

— Да я не об этом! Я вчера целый вечер думал, пока не уснул. Вот ты смотри: Арчен на Крин женился, Кудря — не женат, но он ждёт не дождётся, пока Лура подрастёт. Один я, ни пришей, ни пристегни, болтаюсь без дела. И у тебя тоже никого нет. Что же тебе, в девках сидеть?

— Это ты так мне предложение делаешь? Не рановато ли? Мне, если ты не знаешь, восемь недавно исполнилось. Погодить бы… К тому же, лекарки замуж редко выходят, не нужно им это.

— Но ведь твоя маменька где-то тебя взяла. Не с куста же сорвала.

— Ты маму не тронь! Когда я ей понадобилась, она меня и завела.

— Что ты упёрлась, право слово! Не хочешь замуж — и не надо, никто не зовёт. Мне, между прочим, пятнадцати тоже нет ещё. Можно и так просто жить. Над тобой командиров нет, надо мной — тоже.

— Я восемь лет прожила, о тебе знать не думая. И как-нибудь ещё восемьдесят восемь лет проживу. Дай мне покупки сделать, и я пойду.

— Что же я один должен киснуть? Понимаешь, мне надо! Хочешь, женой, хочешь — любовницей, но надо! Прямо сейчас!

Хотич ухватил Пасю за руку и потащил за занавеску, где стояла расхристанная постель.

— Пусти, тебе говорят!

Где там, вырваться у здоровенного парня, когда он себя не помнит. На помощь Пася не звала, но самая мысль была так отчаянна, что её расслышали все, и немедленно кинулись спасать. Грохнула дверь и в лавку ворвалась Лура. Хотя, Лура ли то была? Ростом под потолок, глаза пылают багровым огнём, волосы, прежде белые, теперь цвета расплавленного золота… Тому, кто видел разгневанную фею, не забыть этого зрелища до конца своих недолгих дней.

— Гад! — выкрикнула Лура. — Да тебя за такое мало в лягушку превратить!

— Не я!.. — квакнул Хотич, попятившись.

Следом в лавку влетела разгневанная Мурава. В руках у неё не было ничего, но при входе стояло помело, чтобы ежедневно можно было подметать помещение. Его и ухватила Мурава. Колдунья с растрёпанным помелом в руках; каждый мгновенно скажет, кто перед ним…

А перед этими двумя, перед разгневанными феей и ведьмой, сидел на невыметенном полу небольшой, но очень ядовитый и вполне половозрелый чащобный жаб.

— Пошёл вон! — в один голос выкрикнули Мурава с Лурой.

Обе знали, что на чащобного жаба это заклинание не действует, но столько силы было в из голосах, что грузная туша, бывшая только что Хотичем, не своей волей потащилось прочь.

Может он и хотел что сказать, но уже не мог.

— Пошла вон, гадина! — прозвенела Лура.

— Крин! — закричала Мурава, — скажи парням, чтобы сюда не совались! Не мужское дело жабов из дома выметать.

— Пошёл вон и дорогу сюда забудь!

— Эх, — сказала Пася, когда жутковатое действо завершилось. — А корпии я так и не успела купить.

Руки у неё тряслись, но она старательно делала вид, будто ничего особого не произошло, вот только с корпией и рядиночкой заминка вышла.

— А самой наколдовать не с руки? — поинтересовалась Мурава, которую тоже не сразу отпускало напряжение.

— Монетками проще.

— Будешь всё подряд за монетки покупать, то и вовсе колдовать разучишься. Где твои денежки?

— Уже в ящик кинула.

Мурава подошла к товарному ларю, вытащила из него покупки, вручила Пасе.

— Мама, ты что, теперь лавочница? — спросила Лура, во внешности которой ничто не напоминало грозную чародейку.

— Вот ещё… Я просто домохозяйка, — Мурава с улыбкой выговорила новое слово. — А лавка у нас теперь — магазин самообслуживания. Покупки делать — пожалуйста, а деньги вынимать — извини. Пусть копятся, неясно для чего.

— Ну и ладно, — насупясь сказала Пася. — Я буду стараться сама колдовать. А вообще, нам с Арченом пора в дорогу.

Так и вышло, что вниз пошли двое: Арчен и Пася. Арчен в одном лице вестник гибели и спасения: на поясе сверкающий махайр, а за плечами — бачок с панацеей. Чего ради в усадьбу попёрлась Пася, постороннему человеку не так просто и понять. Девочка, уже почти невеста, а на ногах мальчишеские беговки, на поясе даже не ковыряльник, а настоящий нож, найденный в вещах покойного Никола. Люди, даже маги, обычно не умеют проникать в память вещей, но сами вещи ничего не забывают. Пася тоже хотела нести баклажку с целебной водицей, но на её долю снадобья не досталось, и Пася всего лишь повязала на пояс кружечку, отмеривать дозу лекарства. Просыпающихся способностей лекарки достало, чтобы понять: лишку снадобья пить не следует. Как говорят матери: слишком хорошо — тоже не хорошо.

Тропа была плотно убита, последний месяц по ней шастало немало народу: штурмовые отряды, солдаты, составлявшие гарнизон захваченного селения, неудачливые мародёры, рабы с нижней усадьбы, посланные разбирать Трофейную свалку. Но теперь тропа была пуста, эпидемия подобрала всех.

Споро добрались к тому месту, где Арчен обычно встречал отару овец. На этот раз тут было пусто, безовечно, как сказал бы законник Хель.

— Посмотрим, что там, — сказал Арчен, кивнув в сторону кошары.

Овцы жались в загоне. Судя по всему, они были очень голодными. Арчен скинул запор, отара с дружным меканьем кинулась на траву.

В сараюшке, где должен жить пастух, их встретил тяжёлый смрад. Тощая фигурка, в которой невозможно было узнать пастуха Осса, скорчилась на постели. Сплошные корки покрывали лицо.

— Жив, — произнесла Пася, срывая с пояса кружку. — Давай эликсир.

Осс пил, гулко глотая. Пася тем временем оглядела хозяйство пастуха: кувшин с водой, под потолком венички травы: мята, подорожник, чистотел и особенно много зверобоя.

— Правильный старичок! — вынесла приговор Пася. — Давай, Арчи, воду кипяти, а я пока отвары приготовлю.

Иной горе-травник услышит такое, так его перекосить может. Как это: отвар делать на холодной воде? Ему бы взглянуть, как готовила отвары Пухана. Сожмёт в кулаке пясточку сушёной травы, та сразу в порошок рассыплется. Порошок кинет в ключевую воду, что-то пошепчет — отвар готов.

Откуда Пасе знать всё это? Так на то она и лекарка, уже два дня как.

Чудесным настоем Пася омывала старику лицо, руки, тело. Смывала корки и струпья, не пугаясь гнойных выделений, не смущаясь наготы. Детское курносое личико обострилось, обретя невиданное выражение.

— Арчен, подними дедушку на руки, я ему подстилку сменю. Не годится старому на гноище лежать.

Осс медленно открыл глаза.

— О, дудочник! Видишь, какой я стал?

— Ничего страшного. Идёшь на поправку.

— Спасибо на добром слове. Только девочку ты зря привёл. Здесь не место для детей. Здесь обитает смерть.

— Мама говорила, что она лечит всё, кроме смерти, — серьёзно объявила Пася. — Значит, мне осталось вылечивать смерть.