Но куда чаще представлялись планы мести отравителю Арчену. Сам Арчен, скорей всего, сдох, но можно отомстить и дохлому, было бы желание. А злопамятства у Никола не занимать.

Несколько мгновений Мурава разглядывала неожиданного гостя, затем спросила:

— Что тебе здесь понадобилось?

Никол тоже не сразу начал говорить. Всё-таки, неловко было начать заранее подготовленную речь.

— Мне сегодня исполнилось пятнадцать лет.

— Что же, поздравляю, — холодно сказала Мурава.

— Я теперь считаюсь взрослым и могу жениться. А у тебя — дочь, как её, Лура. Я пришёл за ней.

— Ты с ума сошёл? Луре ещё пяти лет не исполнилось.

— А мне насрать. Я не собираюсь на ней жениться, много чести ей было бы, я возьму её в любовницы.

— Разворачивайся и немедленно уходи. Тебя сейчас спасают твои костыли. Нехорошо бить калеку.

— Что такого я сказал? — окрысился Никол. — Мне, что, ждать, пока у неё месячные пойдут? Она забеременеет, будет за мной бегать с брюхом. Очень надо… А так я успею девчонкой наиграться и выгоню её в гнилое болото, где твой пащенок копался.

Лицо Муравы было страшно, но она не прерывала безумной речи, давая Николу возможность выговорить всё до конца.

— Ты думаешь, твою Луру кто-то замуж возьмёт, нищую? Как бы ни так! Размечталась, потаскуха. Будет твоя Лурочка всех мужиков в селении обслуживать, пока её не выгонят, как твоего любимого Арчена. Чего кривишься? Сама по мужикам бегала, двух сопляков без мужа завела, принесла в подоле. И Лурочка будет такой же. Но я первый её в постель завалю.

Никол врал и знал, что врёт, но остановиться не мог. Мурава была беженкой, пришедшей в селение из долины. Внизу войны случались ещё чаще, чем походы барониссимуса на селение, и тогда люди, потерявшие всё, бежали в горы, пытаясь спасти хотя бы жизнь. Их гнали обратно на верную смерть, позволяя остаться лишь тем, в ком обнаруживались магические способности. Пять лет назад Мурава с маленьким Арченом на руках и ещё не родившейся Лурой в животе, пришла в селение. Муж её погиб в долине, и самой Мураве, как ведьме, грозил костёр, но она сумела бежать в горы. Из селения её хотели изгнать, но жалкий домишко, выстроенный из одного отчаяния, позволил ей остаться.

Слушая Николовы издевательства, Мурава закаменела. В ней зрел взрыв, но Никол ничего не замечал, продолжая горячечную речь:

— Ты не думай, я не как твой сыночек, которому лишь бы чужое хапнуть. Я честный. Я сейчас в лавке полный хозяин. Я тебе соли дам, и чая, и мыла кусок. Я ситцу в цветочек отвалю на новое платье, и денег восемь шлёндеров, чтобы у Клаза воды купить две полных полубутылки. Видишь, сколько я тебе всего выдам, а ты мне в обмен дочь, да и то не навсегда, а попользоваться годика на четыре…

Наконец у Муравы прорезался голос.

— Пшёл вон! — прошипела она.

Никола сбило с ног и закувыркало по земле. Он успел ухватить костыли и попытался встать, но его снова опрокинуло наземь.

— Пшёл вон!

Чумазая Лура показалась в дверях. Увидав, как мама валяет Никола, она звонко захохотала.

— Пшёл вон!

— Это нечестно! — кричал Никол. — Это мужское колдовство, ты не имеешь права!

— Пшёл вон!

Никол прокатился через дыру в частоколе и с громким плеском упал в болотную яму.

— Помогите, тону!

Воды в ямине было по грудь, но слабые ноги не держали Никола, он макнулся с головой, вынырнул, бестолково забил руками…

— Спасите!

Мурава ногой столкнула в яму костыли, за которые Никол сразу ухватился.

— Вылезай сам. И не ори, никто тебе не поможет.

Мурава повернулась и пошла порочь. Лура прыгала рядом.

— Здорово ты его!

— Ничего здорового тут нет, — тихо отвечала Мурава. — Худо, что такие людишки по земле ходят.

— Ага, — согласилась Лура. — Он там такую чудесную грязь истоптал. А из этой грязи, гляди, я монетку слепила. Настоящую. Купи себе чаю. А мыла не надо покупать, ты сама ещё лучше наколдовать можешь.

— Если это нагрудник, он всё равно не может быть частью доспеха. Здесь просто нет места для человека.

— Умница. Это действительно нагрудник и в нём действительно не будет человека.

— Тогда, зачем? Поставить болвана на триумфальную арку в честь очередной победы барониссимуса?

Ирган оглушительно захохотал.

— А что, мысль отличная. Вот только болвана на триумфальную арку должен ставить скульптор, а не кузнец.

Арчен догадывался, что мастерит Ирган, но не хотел показывать своей осведомлённости. Помимо того, что Ирган был очень говорлив, мысли его были открыты всем, кто умеет прислушиваться к чужим мыслям.

— Жалко, не понять мне, что это такое, — смирено произнёс Арчен.

В результате Ирган не выдержал, начал раскрывать свой секрет.

— Ты, наверное, слышал, что в горах живёт племя колдунов.

— Это все слышали, а я так даже и видел. Откуда у меня рёбра сломаны были, это их работа.

— Тем проще тебе будет понять. Каким только образом наш государь, великий барониссимус Вальдхальм ни старался привести к покорности живущих в горах дикарей, у него ничего не получалось, войско бывало разбито, враги торжествовали.

— Зачем их приводить к покорности? — не сдержался Арчен. — Они сидят в своих предгорьях, никого не трогают, вниз не спускаются.

— Как это зачем? Есть такое понятие, как закон. Люди обязаны жить, подчиняясь богоданному владыке. А у горных колдунов владыки нет. Что говорит по этому поводу закон? Беззаконное население должно либо покориться ближним самодержцам, либо погибнуть.

— А вдруг они не хотят ни покоряться, ни погибать? Я видел, как войска светлейшего барониссимуса кувырком летели с горы, и сам я летел впереди всех. И, чтобы такое не повторялось, надо всего лишь оставить колдунов в покое.

— …и ждать, когда они спустятся в долину во всеоружии новых, покуда неведомых чар.

— Тысячу лет они сидели в своих предгорьях, не высовываясь, и вдруг — полезут. Не понимаю и не верю!

— Ты, — жёстко произнёс Ирган, — можешь не понимать, потому, что ты молод и глуп. Но ты обязан верить тому, что я тебе говорю. Я делаю железного человека, голема, в котором и на понюх нет жизни, и потому на него не будет действовать безбожное колдовство горных жителей. Другим кузнецам нашей марки тоже дано указание мастерить големов. Но мой голем уже готов. Я заканчиваю внешнюю броню, а это самое простое. Пройдёт совсем немного времени, и мы перебьём всех прячущихся в горах колдунов.

— Зачем?

— Об этом посудачим потом. А сейчас бери инструмент: клещи, молоток — и пошли. Всем слугам велено собраться во дворе. Особенно нам: будем снимать цепи с прощённых.

Во двор явились, конечно, не все слуги, но многие. Арчен увидел Крин, которая стояла у дальней стены. Подойти к девушке не удалось.

Через полчаса ожидания к челяди вышел Мегат. Толстый одышливый мужчина лет сорока, он ничуть не напоминал Никола, но сейчас был похож на него, как никогда. Такое могло случиться, если эти два человека, слыхом друг о друге не слыхавшие, думали об одном, а Арчен случайно подслушал общую мысль. Среди чародеев такое порой случается.

Мегат вышел вперёд и начал речь, исполненную похвальбы:

— День и ночь мы думаем о благе тех, кто живёт, благодаря нашим заботам. Сегодня я собираюсь осчастливить бывшую комнатную девушку. Неблагодарная она пыталась бежать от нашей заботы, была поймана и наказана. Но сегодня она будет прощена и получит награду. С неё снимут оковы, а ночью она разделит с нами ложе, став нашей новой наложницей.

— Нет! — закричала Крин. — Я не хочу! Пусть лучше цепи!

— Глупышка рехнулась от счастья!.. — объявил Мегат, направившись к Крин.

Никогда ничего подобного Арчену не доводилось ни видеть, ни слышать. И только колдовская память подсказывала: это было, совсем недавно, хотя и не с ним.

— Нет, — кричала Крин. — Пошёл вон!

Горло Арчена не издало ни звука, но столько было вложено силы в лад крику несчастной девчонки, что восьмипудовый дядька отлетел, словно попал под удар стенобитного тарана.