- Чужих бить не сможешь, своих - не остановишься, - и еще что-то добавила на своем, вороньем.

  Глаза у нее были как телевизоры. Как будто в них вдруг включилось что-то - и тут же выключилось. Стало тихо и страшно.

  Я хотел тут же этого черного мелкого снова ударить, но его уже мамаша унесла. И я машинкой о землю ударил. И еще раз ударил. Бил, бил... сломал...

  А потом с братом так получилось... Чуть не убил Витьку. Мамка сильно плакала. Батя меня знатно выпорол, до крови. За дело, прав был. Я заслужил.

  Мамка все со мной поговорить пыталась, потом к каким-то докторам водила. Я там все молчал. Потом перестали водить. Девяностые, епта, какие доктора?! Тут на жратву бы заработать...

  В школе все нормально было. Никакой агрессии я не проявлял. Ну и забылось это все потихоньку.

  Я в армию идти хотел. Никто не хотел, а я - да. Вообще думал военным стать. Здоровье не подводило, сильный был как бык. Да и есть, в общем-то. Это Витька у нас был светлый ум, дрищ несчастный, все по олимпиадам ездил, задачки решал, теоремы доказывал. А я ничем, кроме физры не интересовался. А потом вдруг, в десятом классе, припадок этот... прямо в школе. Скорую вызвали. Думали: эпилепсия. Обследовались: какая-то херня в мозге. Вроде можно не удалять, но контроль нужен. Какая там армия! Планы псу под хвост. Ничего, пришлось ехать большой город покорять. Работы я никогда не боялся. Для человека с руками дело всегда найдется. Деньги стал зарабатывать, так и домой отсылал, сколько мог. Мамке с батькой всегда надо было: Витька все из дому нес, когда на героин подсел. Карьера у него научная не сложилась, вот и нашел себе отраду. Умник хуев.

  А там родители померли. Сперва отец от инфаркта, а потом матушку онкология убила. Она, когда помирала, слово с меня взяла, чтоб я брательника не бросал. Просила, не затыкаясь: не бросай брата, не бросай брата, не бросай брата... Ее боли мучили страшные, а он шатался по каким-то притонам, даже не осознал, блядь, потом, что с матерью произошло, обдолбыш конченный. Она его, блядь, любила, сыночка младшенького...

  Я и не бросил. Сколько сил и бабок в него вбухал. Мог бы уже на первый взнос ипотеки скопить или тачку взять. Ай, да ну его.

  Гнидой он был все-таки. Тощий, глазастый... руки-ноги эти длинные... то орал, то мешался, то ширялся... всю жизнь мне испортил, идиот малолетний... мелким был, если что вдруг не по нему - сразу в слезы. И слезы - как горох, катятся, катятся...

  Что ж тебе, сученыш, не жилось? Что ж ты мамку-то хоть в этом не уважил? Я тебя, гада, в детстве чуть не убил, а сейчас, кажется, что вот убил бы точно! Вот убил бы, не остановился... Чужих бить не можешь, а своих не остановишься...

  Нет у меня больше своих.

  Настюха только. Дура ненормальная. Сажусь рядом с ней. Накрываю ей плечи кофтой. Она не двигается.

  - Прости меня, - говорю.

  Она молчит.

  - Витьку рядом с родителями похороним, я договорился уже. Ты на похороны можешь не ехать.

  Поправляю съехавшую с ее плеча кофту.

  Она говорит:

  - Не плачь.