- Даже готовить не умеешь. Одно только - красивая.
- У меня мачеха красивая была, - говорю.
Он смеется:
- Разве от мачехи красоту наследуют? Она ж не по крови родственница...
Я не похожа на мачеху. Она красилась в блондинку, подводила глаза голубым и пахла духами. У нее была светлая кожа. А я темная. Отец тоже был брюнет. У брата сейчас жена - брюнетка. И дочка тоже темненькая. А брат светло-русый. Брат мне часто звонит, я даже не всегда отвечаю. Я знаю, что он меня любит, слишком знаю. Он мне брат, хотя у нас нет общей крови. Зато у нас общая кухня, одна общая кухня в голове, с несколькими плитами, с кастрюлями и чайником эмалированным, с подсолнухом на боку. И мы умеем только кипятить чай. Ничего, кроме чая, не умеем.
Коля тоже русый, как мой брат, стрижется ежиком. Нос у него широкий, кисти рук широкие, само тело широкое. И он еще и руки раскидывает в стороны, когда спит. Я сплю на краешке кровати из-за этого.
Прошлой ночью Колин брат приходил. Я его видела только на фото, но сразу узнала. Он не похож на Колю, но это неудивительно. Я ведь тоже не похожа на брата.
Я проснулась среди ночи и лежала с открытыми глазами. Ночь любит, когда ей все открыто, а зажимаешь глаза, она ломится, орет, как алкаш, которого жена домой не пускает.
Он шел от двери в комнату, к столу и креслу. Высокий и худой, на нем рубашка висела как на вешалке. Вся в каких-то опилках, может, он там работал с чем-то таким. С деревом. Строгал, пилил, молился.
Он сел в кресло и сказал:
- Настя, дура ты, дура! Чего не спишь? Спи!
Я смотрела на него, пока он не размазался, а потом и вовсе исчез, как пятно, которое отстирали.
Зазвонил будильник.
Коля перебрался через меня, ругаясь, как всегда. Что-то про проклятую работу и жизнь. И что я, сука, не работаю и мешаю.
Я открыла глаза и сказала
- Твой брат приходил.
Коля только буркнул:
- Тебе приснилось.
И пошел завтрак готовить. Я слышала, как он ругается. Обжегся, наверное.
Вечером он пришел и сказал, что его брат умер. Убежал из этого приюта, скитался по лесам, потом вышел на трассу. Машина его насмерть сбила. Ночью. Водитель не заметил.
Коля рассказал мне. А потом посмотрел пристально - и ударил. И еще раз ударил. Сильно. Он меня долго бил, но я молчала. Я знала, что он злится из-за того, что его брат пришел попрощаться не с ним, а со мной. Хотя он видел меня, только когда смотрел на меня с фото. Но пришел ко мне. Я понимала, что Коля из-за этого сердится. Он ведь столько денег заплатил за его лечение. Он и за меня платил. За всех платил и ничего не получал.
Он избил меня и уехал: ему надо было забрать тело брата и организовать похороны.
У меня болело все тело, лицо было разбито, поэтому, когда позвонил Олег, мой брат, я не взяла трубку.
Я знала, что все заживет.
Только Коля не понимает этого. Он думает, что боль - это навсегда.
И Олег так думает.
А боль - это духи у мачехи.
Коля
Прихожу, а она ходит по комнате в одной ночнушке. На плече - синяк. Специально не прикрылась ничем, чтобы я видел. Я вижу. Говорю: 'Кофту набрось, холодно'. Она смотрит только растерянно. Красивая. Такие красивые бывают только вот такие, как она: с всклокоченными волосами, синяками под глазами, с губами, обкусанными до крови. Ни черта не понятно, почему так. И хочется на нее смотреть, и больно.
Есть бабы как бабы: волосы крутят, брови скубут, мажутся кремами всякими. С ними и в свет выйти, и потрахаться хорошо. Но такого чтоб смотреть хотелось постоянно, смотреть и смотреть на них - такого нет. Это только Настя такая. Поэтому и не гоню. Толку-то от нее ноль. Пожрать не приготовит и в постели рыбина холодная. Если жениться захочу, остепениться там, все дела, то ну ее на хер. Как бабла нормально подыму, сразу. Тогда и бабу нормальную заведу. Нормальная же баба - как? Ей сразу детей подавай. А на хера мне сейчас спиногрызы? Я вообще этих мелких, честно говоря, не люблю. Орут так, что башка раскалывается. Не хочу детей. Витьку мелкого помню - тоже все орал. У нас три года разницы, я уже соображал, а он еще мелким был совсем. Бесил страшно, однажды даже...
Это все она. Та баба. Из-за нее все.
Конечно, нет. Стыдно до сих пор в такое верить. Сам виноват. Не сдержался. Надо работать над собой. Силу воли развивать. Не срываться. Мне трудно это. Такой я.
Но, блядь, та баба... Все-таки что-то в ней было.
Я ж тогда Витьку чуть не убил. Бил даже ногами. Он лежал уже, не двигался. А я все бил. Не мог остановиться.
Если б родители не пришли...
Он живучий был, хоть и слабый. Тощий, глазастый, неуклюжий. С улыбочкой этой мерзкой... То ли виноватой, то ли, наоборот, выебывающейся. А я его... А че он тогда лез под руку?.. Я собираю этот конструктор сраный, а он лезет... Я собираю, а он разваливает все к хуям! Какого хрена?! Да понятно, что малой, что тупой, но... я не выдержал... вмазал, блядь, сперва по этому конструктору, потом по его роже... и все, не смог остановиться...
Нет, это все та баба. Вот никто не поверит, я сам не верю, но это она.
В нашем доме жили какие-то черные. Детей у них до хера было, все оборванные и прихуевшие, игрушки у наших малых пиздили только так. Ты ему 'отдай', а он такой типа 'моя твоя не понимай', ты отбирать - а он в слезы. Ор во дворе вечно стоял. Они между собой пиздились страшно, отбирали друг у друга то, что у наших детей вырвать пришлось. Сученыши мелкие. Я все смотрел на них и думал: только попробуйте. Попробуйте только что-то мое взять, убью. И как-то один полез. Типа дай с машинкой поиграть. Ага, так я разогнался давать. Кулаком ему в лобешник! Он - в вой. Мамашка его подлетела. Что-то по-своему кричит, видимо, на меня. А я только машинку к груди прижимаю. И тут эта подходит. Куртка на ней была черная, грязная вся, как будто она по земле валялась. Она нагнулась ко мне, сказала:
