– Не надо, Джонни, сама справлюсь.

В разговоре как таковом не было необходимости, поэтому Джонатан перестал задавать вопросы. Он постоял в ожидании. Она вечно молодая? Или ее возраст застыл когда-то? Мелани закончила работу и сказала:

– Идем, все будут рады тебя увидеть.

– Все?

Они отправились в путь.

– Вот, вот, в наше старое здание, которое немного изменилось с момента, когда ты последний раз там был. Но ты многое сразу вспомнишь. Пошли.

– Вы меня правда ждали?

– Конечно.

– Разве бывает так, что люди кого-то так долго ждут?

– Бывает.

Они зашли в двухэтажный деревянный дом, на первом этаже которого располагалась кухня и столовая одновременно, а на втором – номера, включая бывший директорский, переделанный в особую комнату для ведения дел управления. Был еще подвал, где хранились игрушки, садовые инструменты и прочие вещи по хозяйству. Не можем не вернуться на второй этаж и не обратить внимание на левую часть коридора, где располагались окна на улицу с широкими ставнями и сказочно танцующими медленный романтический танец белыми шторами с бубенцами. Туда, сквозь окна, можно было заглянуть и полюбоваться природой.

Спустимся вниз и взглянем на Джонатана, который шел походкой человека, разгуливающего по своему дому после длительного отсутствия, но скрывающего радость так, как только можно, лишь проявляя учтивость, отображая на лице улыбку. Неужели правда? Неужели сбылось? Он пожирал глазами всё окружение. Сдерживай эмоции, Джонатан! Осталось чуть-чуть.

Они зашли в угол, где располагалась маленькая столовая. Был довольно длинный стол, являющийся суммой столов маленьких, покрытый белой скатертью. Бежевые мягкие стулья. Тарелки, вилки, ложки, ножи, некоторые блюда, которые можно выложить первыми.

– Садись, где хочешь. Вот, на коленки брось, чтобы не испачкать брюки. Какой ты нарядный! Будь осторожен и не торопись есть.

– Спасибо, – искренне улыбнулся он.

– Завтрак начнется в 7. Скоро начнут подходить. Посиди пока здесь. Скоро начнут подходить. Там и Виктория будет. Все подойдут скоро, я говорила? Могу тебе положить немного салата с картофельными котлетами, если ты голоден. Будешь?

– Да. Гулял, проголодался. Выглядит очень аппетитно.

– Секундочку.

Мелани засуетилась, начала бегать из стороны в сторону, доставляя Джонатану тарелки с блюдами.

– Кушай прямо сейчас, сорок минут ждать долго. Всё равно завтрак в твою честь.

– Вы знали, что я приеду именно сегодня?

– Безусловно.

Тикали минуты, Джонни немного подкрепился. Очень вкусно.

Остальные участники завтрака пришли почти одновременно где-то без десяти семь.

– Без музыки нельзя! Без музыки нельзя! Без той, которая нам больше всего нравится, – громко сказал какой-то мужчина. – Музыка нашей истинной молодости.

Зазвучали песни из промежутка 1930-1950-х годов. Все стали веселее. Подошли к столу и стали рассаживаться.

Некоторых Вудворд сразу же узнал. Алекс и Лиза – влюбленные пташки, которых он видел на кукурузном поле; пухленький Роланд Коллинз – бывший директор лагеря «Держись подальше», а ныне – какой-то управленец в хозяйственных делах, возможно, даже и главный; Николас Батерфлай – старый друг, повар, только что вышедший с душной кухни и раскрасневшийся (как обычно); других знакомых со стародавних времен, которые ничуть не изменились внешне, то есть в плане лиц и, кажется, талии. Одежда вроде немного другая стала. Все они были очень рады видеть Джонатана и рассказывали каждый свою новость, свою маленькую историю. О появлении его они были осведомлены заранее, как мы уже выяснили. Предупреждающие записки и тому подобное. Не так давно, конечно, но сюрприз с появлением был уже сделан. Это даже лучше. Лучше, чем лить слезы и философствовать. Или театрально охать от удивления.

– Здравствуй, друг! – сказал Николас Батерфлай.

– Здравствуй. Как давно мы с тобой не виделись, брат…

– Миллионы лет, Джонатан. Слушай, мне почему-то кажется, что ты какой-то грустный…

– Нет, друг, тебе это только кажется. Старая привычка к глупым и неправильным мыслям. Душа моя поёт, душа моя в предвкушении счастья. Я наконец там, где должен быть. Не переживай за меня, мне действительно очень хорошо.

– Я безумно рад, что мы встретились. Ешь всё, что хочешь. Это в твою честь!

Джонатан поднялся со стула.

– Ребята, я хотел бы сказать кое-что. Хотел бы сказать вам большое спасибо за эту встречу. У меня просто нет слов, чтобы выразить свои чувства. Честно скажу, ничего подобного я не ждал. Я вообще не знал, что произойдет со мной после вспышки. Думал, что, может быть, умру. И на том всё закончится. А вдруг я умер? Скажите, я жив? Правда-правда, не подумал о том, что, возможно, умер, и всё это происходит совершенно в иной реальности.

– Ты жив, Джонатан, – уверенно произнес Роланд Коллинз.

– Спасибо вам, родные, спасибо! Мне неловко. У вас такие искренние улыбки. Вы правда рады мне?

Джонатан не смог больше ничего сказать, он заплакал.

Джонатан очнулся, напротив него сидела Виктория.

– Здравствуй.

– Здравствуй, – она улыбалась.

– Я совсем не знаю, что сказать. Ты знаешь… ваша местность как будто лечит душу. В том мире я безумно устал, безумно запутался. Очень постарел внутри.

– А здесь вдруг опять стал молодым?

– Да. Ты совсем не изменилась.

– Я рада.

– Забавно, не так ли? Какая необычная жизнь получилась, какие необычные обстоятельства! Даже не знаю, как сказать. Ты как-то странно на меня смотришь. Знаешь, о чем я сейчас думаю? Был ли тот мир, та жизнь? Или я всегда был здесь и видел, как ты улыбаешься… Хорошо ли тебе было здесь? Расскажи, как прошла твоя жизнь.

– Я жила словно в сказке, Джонатан.

– Это хорошо. Быстро ли пролетело время?

– Не слишком.

– Ждала ли ты меня?

– Ждала.

– Правда?

– Да, Джонатан.

– Я никак не могу поверить, что прошло столько времени… Но мне так неловко сейчас, так тесно среди этих сухих слов. Мне не нравится наш разговор. Мы как будто не говорим! Мне тесно среди этих стен. Мне не нравится мой голос, мне не нравится, что я говорю. Все эти банальные приветствия, вся эта крупица смысла в словах. Родная, научи меня любить, я совсем разучился. У меня были мечты, но я забыл. Всегда всё забываю. Умудрился забыть сущность чувства. Несчастливый человек! Разучился любить… Для меня это как будто игра. Как будто я просто как обязанность в себе включаю чувствовать и мечтать, но когда отвлекаюсь, то забываю эти чувства и мечты, словно их не было… Ты понимаешь меня?

– Всё это глупости, перестань.

– Я несчастлив, любимая. Не умею любить. Как жить мне, подскажи. Только у тебя и хотел спросить, на тебя надеялся.

– Так ты меня не любишь? Ты придумал любовь ко мне? – она нахмурилась.

– Нет, нет! Я так начал думать. От одичания все мысли. Моя жизнь была кошмаром. Кошмар длился полвека. Если бы я не был молодым, это было бы настоящей трагедией. Смешной, наверно.

– Ты говоришь это как-то спокойно, – неприятно удивилась она.

– Почему? Моя душа тренированная. Я много дурного перелопатил, но стал сильнее, а всякие мелочи уже не беспокоят меня. К тому же я молод. Впервые в полной мере осознал мое преимущество. Я жил без цели, без любви, и поэтому вечная молодость была для меня страшной ношей. Я мучился. Прожил целую жизнь как маленькое чудовище. Плохое сравнение?.. Боль породила неправильное мышление. Не знал, зачем живу и хватался за всё подряд, как тонущий в океане. Мне было очень одиноко, любимая. Ты знаешь… Я убил человека. Я убийца. И сидел в тюрьме пятнадцать лет. Смешно, никто не верил, что я был в тюрьме… Я выглядел как юноша. Страшно запутался. Они заставили меня планировать, стремиться к непонятным целям.

– Кто они?

– А ты не знаешь?

– Знаю, – она кивнула. – Думаю, что знаю. Ты говоришь об инопланетянах?

– Мы потом поговорим с тобой об этом. Я всегда думал, что должен был переместиться вместе со всеми вами. Раз уж так сложились обстоятельства. Множественность пустых дней губит человека. Мне здесь хорошо. Почти обо всём забыл. У меня никого не осталось там. Там я никому не нужен. По прошествии большого количества времени я сам стал инопланетянином в обновившемся мире. Отныне и навсегда мире чужом. Мне там делать нечего. Как слепец бродить и раздражаться? Не надо. С тем миром я связь порвал окончательно. С миром воспоминаний он не имеет ничего общего. А видеть отголоски былого и знать, что ничего не восстановить, это боль. Обед очень вкусный, спасибо за гостеприимство. Теперь я точно знаю, что попал домой.