Владимир Семенович Высоцкий Песни. Стихотворения © Высоцкий В.С., наследники, 2021 © Новиков В.И., предисловие, 2021 © Раевская М.А., составление, комментарии, 2021 © Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021 Песни Сорок девять дней Суров же ты, климат охотский, — Уже третий день ураган. Встает у руля сам Крючковский, На отдых – Федотов Иван. Стихия реветь продолжала — И Тихий шумел океан. Зиганшин стоял у штурвала И глаз ни на миг не смыкал. Суровей, ужасней лишенья, Ни лодки не видно, ни зги, — И принято было решенье — И начали есть сапоги. Последнюю съели картошку, Взглянули друг другу в глаза… Когда ел Поплавский гармошку, Крутая скатилась слеза. Доедена банка консервов, И суп из картошки одной, — Все меньше здоровья и нервов, Все больше желанье домой. Сердца продолжали работу, Но реже становится стук. Спокойный, но слабый Федотов Глодал предпоследний каблук. Лежали все четверо в лежку, Ни лодки, ни крошки вокруг. Зиганшин скрутил козью ножку Слабевшими пальцами рук. На службе он воин заправский, И штурман заправский он тут. Зиганшин, Крючковский, Поплавский — Под палубой песни поют. Зиганшин крепился, держался, Бодрил, сам был бледный как тень, И то, что сказать собирался, Сказал лишь на следующий день. «Друзья!..» Через час: «Дорогие!..» «Ребята! – еще через час. — Ведь нас не сломила стихия, Так голод ли сломит ли нас! Забудем про пищу – чего там! — А вспомним про наш взвод солдат…» «Узнать бы, – стал бредить Федотов, — А что у нас в части едят?» И вдруг: не мираж ли, не миф ли — Какое-то судно идет! К биноклю все сразу приникли, А с судна летел вертолет. …Окончены все переплеты — Вновь служат, – что, взял океан?! — Крючковский, Поплавский, Федотов, А с ними Зиганшин Асхан! 1960 «Пока вы здесь в ванночке с кафелем…» Пока вы здесь в ванночке с кафелем Моетесь, нежитесь, греетесь, — В холоде сам себе скальпелем Он вырезает аппендикс. Он слышит движение каждое И видит, как прыгает сердце, — Ой, жаль, не придется вам, граждане, В зеркало так посмотреться! До цели всё ближе и ближе, — Хоть боль бы утихла для виду!.. Ой, легче отрезать по грыже Всем, кто покорял Антарктиду! Вы водочку здесь буздыряете Большими-большими глотками, А он себя шьет – понимаете? — Большими-большими стежками. Герой он! Теперь же смекайте-ка: Нигде не умеют так больше, — Чего нам Антарктика с Арктикой, Чего нам Албания с Польшей! <1961>
Татуировка Не делили мы тебя и не ласкали, А что любили – так это позади, — Я ношу в душе твой светлый образ, Валя, А Леша выколол твой образ на груди. И в тот день, когда прощались на вокзале, Я тебя до гроба помнить обещал, — Я сказал: «Я не забуду в жизни Вали!» «А я – тем более!» – мне Леша отвечал. И теперь реши, кому из нас с ним хуже, И кому трудней – попробуй разбери: У него – твой профиль выколот снаружи, А у меня – душа исколота снутри. И когда мне так уж тошно, хоть на плаху, — Пусть слова мои тебя не оскорбят, — Я прошу, чтоб Леша расстегнул рубаху, И гляжу, гляжу часами на тебя. Но недавно мой товарищ, друг хороший, Он беду мою искусством поборол: Он скопировал тебя с груди у Леши И на грудь мою твой профиль наколол. Знаю я, своих друзей чернить неловко, Но ты мне ближе и роднее оттого, Что моя – верней, твоя – татуировка Много лучше и красивше, чем его! 1961 Я был душой дурного общества Я был душой дурного общества, И я могу сказать тебе: Мою фамилью-имя-отчество Прекрасно знали в КГБ. В меня влюблялася вся улица И весь Савеловский вокзал. Я знал, что мной интересуются, Но все равно пренебрегал. Свой человек я был у ско́карей, Свой человек – у щипачей, — И гражданин начальник Токарев Из-за меня не спал ночей. Ни разу в жизни я не мучился И не скучал без крупных дел, — Но кто-то там однажды скурвился, ссучился — Шепнул, навел – и я сгорел. Начальник вел себя не въедливо, Но на допросы вызывал, — А я всегда ему приветливо И очень скромно отвечал: «Не брал я на душу покойников И не испытывал судьбу, — И я, начальник, спал спокойненько И весь ваш МУР видал в гробу!» И дело не было отложено, И огласили приговор, — И дали всё, что мне положено, Плюс пять мне сделал прокурор. Мой адвокат хотел по совести За мой такой веселый нрав, — А прокурор просил всей строгости — И был, по-моему, не прав. С тех пор заглохло мое творчество, Я стал скучающий субъект, — Зачем мне быть душою общества, Когда души в нем вовсе нет! |
