Литмир - Электронная Библиотека

Он посмотрел на кухонную дверь, почему-то закрытую сейчас. За полупрозрачным стеклом, заклеенным декоративной пленкой, виднелся силуэт матери, сгорбившейся за столом. Почему она так сидит, Сережа не понимал. И не очень хотел понимать. Озноб волнами настигал его, сотрясая худенькое тело. Хотелось немедленно согреться. А что может согреть лучше постели? Правильно – горячая ванна.

Открыл воду и долго смотрел, как она льется из крана, пока не увидел, что пробка лежит рядом со сливным отверстием. Заткнул. Попробовал рукой, шумную струю. Та показалось слишком прохладной. Докрутил вентиль с красной пимпочкой посередине. Вот так в самый раз. Залез и сразу распластался по прохладному еще дну ванны. Вода постепенно прибывала. Примерно с такой же скоростью проходил и озноб. Вскоре Сережа смог расслабленно выдохнуть. А потом вдохнуть полной грудью. Странно, что раньше ему так хорошо не дышалось.

– Сережа, ты моешься? – спросила мать из-за двери.

– Да, мам! – крикнул он в ответ.

– Я должна уйти по делам. В холодильнике котлеты и пюре. Сам себе разогреешь.

– Ладно!

Она ушла, а Сережа все глубже погружался в мягкую перину кайфа. Никогда он не испытывал еще такого удовольствия от горячей воды. Все нехорошие симптомы простуды – он грешил именно на эту простую болячку – прошли целиком и полностью. А может и вся болезнь прошла. Потому, что больной человек не может чувствовать себя так хорошо.

Но одно дело просто валяться в ванной, а другое – использовать время рационально. Это еще один пунктик отца. Дисциплина и рациональность, из нее проистекающая. Нет смысла набирать полную ванну воды, если ты собрался сполоснуться. Для этого хватит и половины. А то и трети. А не хватит, можно воспользоваться душем. Так будет РАЦИОНАЛЬНО.

Сережа ненавидел это слово, но явной конфронтации с отцом всегда избегал. Не хотел нарушать ДИСЦИПЛИНЫ. А потому мылся в ванной лишь на треть заполненной водой. Всегда, кроме сегодняшнего утра. Сегодня воды набралось под завязку. Достаточно, чтобы над клубящейся паром поверхностью высовывалась лишь часть головы. Со стороны он сам себе напоминал бегемота, спасающегося от назойливого гнуса в глубокой грязевой луже.

Он засмеялся от такого сравнения. Собственный смех показался ему странно чужим. Больше напоминавшим дребезжащий скрип. Словно за него смеялся кто-то другой.

Видимо началась ангина. Но почему не болит горло? Чтобы закрыть кран, пришлось сесть и протянуть руку. Неимоверно длинное и ненужное движение. Пусть бы вода бежала, бежала, бежала…

Улегшись вновь, Сережа чувствовал, как его руки опустились на живот. Под пальцами оказалось что-то шершавое. Потрогал, но прикосновения не ощутил, как будто эту часть тела обкололи новокаином. Сережа узнал, что такое новокаин, когда ему зашивали ладонь, случайно порезанную канцелярским ножом. Отец тогда отговаривал мать, везти Сережу в травмпункт. Говорил, что само заживет. Но мама, в кои-то веки решила воспротивиться мужу. Вот там, в чистом кабинете с кафельными стенами, Сережу и настиг новокаин. Хирург обкалывал вокруг место пореза. Сережа хныкал и постанывал, потому что это было больнее, чем сам порез. Еще Сережа помнил запах йода и то самое онемение. Словно часть тела тебе больше не принадлежит.

Но сейчас он был не в травмпункте. И никто его ни чем не обкалывал. А участок онемения был. Небольшой, но достаточный, чтобы насторожиться.

Сережа не насторожился. Он просто трогал шершавую кожу, напоминавшую наждачную бумагу, которой они на уроках труда сглаживали заусенцы на всяких деревянных заготовках. «Мелкообразивная», – вспомнил он определение наждачки, названное усатым трудовиком. Нехотя скосил глаза к животу и увидел светло-серое пятнышко. Забавно, но еще вчера его там не было.

Он не испугался. Точнее попытался было испугаться, но страх будто отключили. «Эта опция станет доступна после внесения дополнительного платежа». И вновь скрипуче засмеялся.

Вчера он до ночи смотрел видео про мутантов, и ему было страшно. А теперь страха нет. Отец бы порадовался таким его переменам. Сережа обязательно ему похвастается, когда увидит. Когда отец придет с дежурства. Он настоящий полицейский. Сильный и тоже лишенный страха. Теперь они одинаковые.

Сережа не мог знать, почему отец еще не вернулся с дежурства. Не знал он и причину, по которой мать так быстро сорвалась с места и куда-то умчалась, оставив его в одиночестве. Он был бы благодарен ей за это одиночество, но чувство благодарности исчезло вместе со страхом. Все эмоции исчезли, оставив стерильное сознание с элементарным набором чувств.

Вот голод никуда не делся. Наоборот, он заполнил все освободившееся пространство того, что принято называть душой. «Нужно избавляться от лишнего», – наставляла мать, когда замечала избыток сломанных игрушек, которые Сережа не хотел выбрасывать. Теперь, где-то глубоко, шевельнулось понимание, что она была права. Он избавился от лишних чувств, оставив лишь важное.

Покидать ванну не хотелось, но разраставшийся голод подгонял, заставлял действовать. Он, подобно сильной волне, захлестывал, не давал всплыть. Выбравшись на кафельный пол, Сережа остановился перед зеркалом и вгляделся в свое отражение. Собственное лицо показалось ему странным. Бледное, с серым оттенком. Нос стал как будто бы тоньше. То же и с шеей. Пятно на животе стало больше, потянулась к паху.

Сережа не ощущал себя больным. Он не знал, что такое болезнь. Он забыл… Будь рядом кто-то сведущий, он бы предположил, что скорость мутации увеличивается пропорционально увеличению температуры окружающей среды. Мальчик пару часов пролежал в горячей ванне и получил закономерный результат. Но Сережа был в квартире один. Да и не существовало на планете человека, который бы знал об этой особенности новой болезни. О ней никто еще толком ничего не знал. Куда уж там двенадцатилетнему мальчишке.

Озноб совсем прошел. Тело вообще перестало чувствовать все раздражители, воздействовавшие на него. Хотя не все. Помимо голода, в сознание вклинивался запах. Резкий, но приятный. Запах пищи.

Сережа вышел из ванной и, оставляя мокрые следы, протопал на кухню. Запах манил его. Он исходил откуда-то из угла, где стояла эта штука, производящая холод. Он попытался вспомнить её название и не смог. Зато помнил, как в нее проникнуть. Достаточно потянуть за длинную вертикальную ручку… Пахнуло этим самым холодом, который без всякого вреда скользнул по шершавой серой коже, не оставив никаких ощущений. На полке лежал сочный кусок еды. Мать собиралась приготовить его для отца, зажарив на сковороде. Но что-то ее отвлекло, и еда осталась недоделанной. Только немного было нарезано, а остальное лежало большим манящим куском. Сережа взял отрезанную часть, поднес к лицу, принюхался. Пахло до одури приятно.

Кусок отправился в рот. Челюсти с неожиданной легкостью перемололи его и отправили дальше по пищеводу. За первым последовал второй, а потом Сережа схватил большой кусок и с жадностью впился в него острыми, как бритвы зубами. Голод утихал по мере уменьшения куска. Но когда еда кончилась, голод не унялся. Он бродил еще близко и не собирался уходить. Чтобы его унять нужна еще еда. Сережа стал рыться на полках, но его истончившиеся пальцы натыкались на что-то шуршащее, разноцветное и явно несъедобное.

Нужна еще еда!

Он услышал звук прямо у своих ног. Его слух стал чутким настолько, что звук показался очень громким, хотя это было лишь заискивающее мурчание. Он посмотрел вниз и увидел у своих ступней существо… Название вспомнить не получалось… Мальчик смотрел на существо покрытое рыжим мехом, которое пыталось тереться о его ногу. От существа пахло едой. Свежей. Под густым мехом билось сердце, стук которого был теперь доступен чуткому слуху Сережи.

Он наклонился и поднял странное существо. Мурчание усилилось. Существо смотрело на Сережу преданными глазами…

Голод не ушел. Слишком мало еды. Сережа бродил по комнатам, натыкался на вещи, названия которых не помнил, а назначения не понимал. Он ощущал запахи и пытался разобраться в их хитросплетении. Основная их масса была неприятна или нейтральна для его обоняния. Но был и тонкий аромат, который ему нравился. Почти так же пахло маленькое рыжее существо, которое не смогло утолить голод. Сережа сумел вспомнить образ этого другого существа. Оно было большое. Настолько, что о сосущем чувстве голода можно было забыть надолго. Но оно ушло.

20
{"b":"741066","o":1}