Я проверила входную дверь. Она была заперта. Затем, вооружившись ножом, вошла в спальню.

Моя бывшая спальня. Широкая кровать с резными столбиками и маленьким пологом, из-под которого можно было вытащить плотную тёмную штору, закрывающую от света. Я опускала её, когда хотела выспаться подольше, после изнуряющих репетиций или выступлений. Комиссарша наверняка не догадывалась о таком устройстве кровати, которая к тому же имела потайные ящички, где я раньше хранила свои дневники и некоторые драгоценности. На этой, ставшей теперь чужой постели я спала и видела иногда сладкие, а иногда и странные сны.

Неожиданно я вспомнила один из них, который я видела несколько раз. И каждый раз в этом сне я подходила к болоту, в котором утопал и барахтался какой-то человек в темной одежде, похожий на монаха. Я не знала, кто он и почему там очутился, но я специально приходила, чтобы спасти его. Я тянула ему руку, и он тянул ко мне свою, но я была далеко от него, и он никак не мог дотянуться. В этот момент у меня в руках появлялся какой-то свиток, за который он цеплялся, и я вытаскивала его на твердую почву. Вот и всё. Я много раз пыталась разгадать значение этих снов, спрашивала маменьку и даже пыталась найти ответ, читая сонники, но тщетно.

Один знакомый китаец, торгующий в лавке, где можно было купить всё, начиная от халатов с драконами, до праздничных фейерверков, однажды сказал, что не надо читать сонники, ибо «каждый сон – это личное послание от души и надо слушать свои чувства. Если чувствуешь, что сон к добру, значит, так оно и есть.» Я подумала тогда, что тот монах был очень близок мне, хоть я его и не знала и каждый раз, вытаскивая его, я чувствовала сильное облегчение и радость. Вот ещё узнать бы, что это за свиток?

Я подошла к трюмо. Оно было большое, метра два в высоту и имело два боковых и одно центральное зеркало. Боковые зеркала сантиметров на тридцать короче. Рама черного дерева богато украшена перламутровыми вставками и серебряными клепками, которые образовывали причудливый узор. Зеркальное стекло было необычайной чистоты и теплоты. Скорее всего, венецианское.

Самому трюмо наверняка не меньше трёхсот лет, а может быть даже и больше. Но оно отлично сохранилось. Я с удовольствием осмотрела гладкое черное дерево, провела по нему рукой и не нашла даже малейшей червоточинки. Вероятно, оно хранилось в комфортных условиях в доме, где тщательно следили за мебелью.

Не торопясь, я аккуратно переставила все побрякушки, которые Комиссарша разместила на полочке, повернула правую створку и привычным способом открыла раму. Внутри было достаточно большое пустое пространство. Но на задней стороне зеркала, на всех боковых брусках и на внутренней стороне рамы серебряной краской аккуратно были нанесены какие-то знаки, напоминающие стрелки, указывающие влево. Наверно знаки мастера-мебельщика, указывающие, что это правая часть трюмо, подумала я, ставя раму на место.

Испытывая удовольствие, сравнимое с тем, как кошка играет с мышью, перед тем, как съесть, я перешла к левой части, оставив большое среднее зеркало на закуску.

Левая часть рамы открылась без проблем, винты выкручивались так легко, как будто их только что закрутили. Внутри обнаружились такие же серебряные знаки-стрелочки, указывающие вправо.

Наконец я перешла к среднему зеркалу. Но здесь винтики так плотно сидели в своих ложах, что я потратила пару часов, с большим трудом, сумев отвинтить их лишь с одной стороны. Взглянув на часы, я увидела, что моё время было на исходе, и с минуты на минуту могли появиться соседи. Я даже занервничала, понимая, что не успеваю открыть раму. И, скорее всего, возможность снова попасть в спальню, куда соседи врезали новый замок, представится не скоро.

Мне необходимо было вернуть винтики на место, но до этого я хотела хоть одним глазком взглянуть, что же там, между зеркалом и рамой? Угол, где стояло трюмо, был темным, и я ничего не могла увидеть внутри, как ни старалась. Поэтому я быстренько сбегала в свою комнату за свечой.

Пока я её зажигала, лихорадочно чиркая спичками, моё внутреннее напряжение нарастало. Я чувствовала, как дрожит каждая клеточка моего тела.

И поднеся свечу к образовавшейся щели, я увидела! Внутри лежала бумага, свернутая в трубку. Я не успела рассмотреть никаких подробностей, потому что услышала голоса соседей, поднимавшихся по лестнице. За те несколько секунд, пока они дошли до двери, я успела развернуть зеркала на прежнее место, и быстро расставила комиссаршины побрякушки и пудры на полочке. Винтики же и нож были опущены в глубокий карман фартука. Перед тем, как выйти из спальни, я окинула всё быстрым взглядом, и не заметив ничего, что могло бы выдать моё пребывание здесь, побежала на кухню, где стала расставлять тарелки к ужину. За этим мирным занятием меня и застали Комиссарша с Крысообразным, которые всегда отпирали двери своим ключом.

Ночью, я крутилась, как волчок на своём диванчике и просто не могла найти себе места.

Там, за стеной в зеркале меня ждало моё собственное послание, которое я так долго искала! Я ни одной секунды не сомневалась в этом. Там лежал… свиток! Всё сходится! Да, это был тот свиток, который я видела во снах и при помощи которого я вытаскивала того монаха.

Теперь вставал вопрос, как мне достать его из-за зеркала? Теперь я понимала, что стрелочки, которые я видела в правой и левой части зеркала были не значками мастера, собирающего мебель, (стал бы он вырисовывать их серебряной краской!), а знаками, указывающими, что свиток лежит именно посередине. Так, придумывая различные способы, как завладеть ключом от спальни, чтобы завершить начатое дело я и заснула.

Утром, как и ожидалось, спальня была заперта. Я убиралась в комнате, не переставая думать о свитке. Мне было интересно, где могли лежать запасные ключи от спальни, ведь наверняка таковые имелись. Я перерыла все ящички и полочки, нашла кучу каких-то старых ключей, но ни один из них к спальне не подошёл.

Внезапно в дверь кто-то постучал, и я пошла открывать. У порога стоял всё тот же Тощий матрос, которого Комиссарша иногда посылала принести или забрать что-нибудь из дома. Вот и сейчас он пришёл с каким-то увесистым и тщательно замотанным верёвкой свертком.

– Здрасьте, барышня! – обратился он ко мне, по пролетарскому обычаю протягивая мне для приветствия свою грубую, жилистую руку.

– Добрый день! – ответила я ему, и осторожно пожала её.

– Мне вот, надо, того… оставить это. И кое-что забрать, – он указал на спальню.

– Да-да, пожалуйста, – ответила я, старательно пряча мой загоревшийся взор. – Давайте сюда ключ! – и протянула руку.

– Нет, барышня, не велено никому давать ключ. Я уж сам, извиняйте, если что! – сказал он, потирая рыжеватую, неопрятную щетину на подбородке.

– Ну, хорошо, как знаете, – пожала я плечами с деланным безразличием. – Кстати, если вы голодны, то я покормлю вас, – я знала его слабое место. Этот Тощий мог есть сколько угодно и когда угодно. И никогда ещё не отказывался.

– Премного благодарствую, я сейчас приду! – раздался из спальни его довольный голос.

Я прошла на кухню, и взяв самую большую тарелку, стала накладывать ему курицу, тушёную с овощами, воздушное пюре с маслом, (готовить которое мамаша Богини была большая мастерица), пару больших пирожков с капустой и грибами, булочку со сливовым вареньем и чайник, полный душистого чая. Увидев такое угощение, Тощий даже присвистнул, и потирая руки уселся было за стол, но я велела ему снять бушлат и вымыть руки с мылом. Тяжело вздохнув, он пошёл вешать бушлат в прихожей, и мыть руки в ванной. Этого мне и было надо! Как только он вошёл в ванную комнату, я ринулась к его бушлату и выхватила из кармана ключ. На всякий случай я тихо заперла Тощего снаружи и помчалась в комнату, где у меня была толстая восковая свеча.

Вспомнив о прочитанном мною в каком-то любовном романе способе, как сделать оттиск, я с неимоверной скоростью вернулась в кухню. Там, я бросила ключ в горячий чайник и быстро разрезала свечу вдоль. Подцепив вилкой нагревшийся ключ, я положила его на одну половину свечи и накрыла второй. Прижав её, как следует, я получила отличный оттиск. Побежав в прихожую, я вернула ключ в карман бушлата и успела открыть дверь, ещё до того, как Тощий заметил, что был заперт.