Сейчас, конечно, уже тяжело держать скотный двор, остались лишь одна корова – кормилица, пара кур да петух, который звонким кукареканьем будил по утрам всю округу.

Дед – крестьянин под стать бабушке, работяга, всю жизнь отпахал в колхозе, сначала на лошади, потом на тракторе. Бабушку слегка побаивался, но попивать тайком самогоночку не прекращал. Добрым был дед, любил Лясю, баловал. На речку с собой порыбачить таскал, коров пасти водил, за грибами да ягодами – это Лена всё с дедом.

Лясей её все звали в деревне, как привязалось с детства, так и тянулось. Лене нравилось, ласково получалось, по-домашнему.

– А что мать с отцом, как они? Когда приедут? – спросила бабушка, расцеловав внучку.

– Да работают они, но, говорили, приедут, – не моргнув, соврала Лена.

– Да слышала я, слышала сказку… Четвертый год, как едут, – грустно ухмыльнулась бабушка. – Умойся с дороги, проголодалась поди, садись за стол, кормить буду.

Бабушка улыбнулась и пошла во двор за свежей зеленью.

– Во, Лясь, глянь, дед идет.

На бугре показался дед. Он шел с речки и был в своём повседневном наряде: в красных с белыми лампасами трениках, серой майке-алкоголичке и синем потрёпанном пиджаке. Он направлялся к дому, машинально поправляя то и дело спадавшую на глаза кепку. В рукаве спрятана бутылка самогона – прижатая к телу рука не гнулась и не шевелилась, от этого его полутвердая походка напоминала сломанного робота.

– Ах ты, паразит окаянный! – вскрикнула бабушка и, схватив трость, пошла ему навстречу, угрожающе размахивая ею. «Как Чапаев», – рассмеялась Лена.

Первый день в деревне пролетел незаметно, за ароматным чаем из луговых трав и разговорами с бабушкой о том о сём. Комары кружили стаей, ночные бабочки врезались в лампочку на крыльце, вдали, у реки, трещали кузнечики, квакали лягушки.

«Вот он, мой настоящий дом. Именно здесь душа моя раскрывается и поёт. Именно здесь я чувствую себя любимым ребенком», – думала Лена, утопая в мягкой, душистой перине.

Назойливая муха разбудила Лену. Зевая и сладко потягиваясь, она лениво сползла с кровати. Проходя мимо стола, взяла кувшин с еще теплым парным молоком и лепешку, заботливо оставленные бабушкой, вышла на крыльцо. Жизнь в деревне уже кипела.

Убегающая от петуха курица, возмущенно кудахтая, подняла пыль столбом, соседский теленок жалобно мычал – звал корову, собаки рычали и дрались в придорожной грязи – из-за кости, с речки доносился визг детворы.

Оглядевшись и окончательно проснувшись от этого гама, Лена остановила взгляд на соседском пареньке, который склонился над старым «Запорожцем». С виду – не больше двадцати пяти лет, высокий, смуглый, в засаленных штанах и с голым торсом. Солнце уже хорошенько припекало, широкие плечи парня блестели от пота. Лену бросило в жар от этой картины, хотя она даже не успела его толком рассмотреть. С растрепанными волосами, в ночнушке, босая, с кувшином молока в руках и лепешкой в зубах – Лена замерла.

Неизвестно, сколько бы она так простояла, но тут парень поднял взгляд от машины, широко улыбнулся и озорно подмигнул Лене.

– Здрась-те-е… – пошевелила Лена побледневшими губами в ответ и ретировалась в дом.

Вздрогнув от стука в окно, Лена, подавив волнение, выглянула на улицу.

– Ляся! – звонко крикнула Яна. – Наконец-то ты приехала!

– Яна! – обрадовалась Лена. – Привет!

Яна – подруга Лены, она жила в деревне, и каждое лето, когда Лена приезжала, это было целое приключение для деревенской девочки. Подруги обнялись.

Невысокая, полноватая блондинка с выжженными гидроперитом волосами. Конопатый носик был вздернут вверх, что придавало ее внешности детскую мультяшность. Озорные глазки, близко посаженные к носу, стреляли из-под выгоревших бровей. Пышная грудь, всегда туго обтянутая лифом короткого платьица, часто вздымалась, покачивая серебряный крестик на шнурке. Загорелые крепкие ноги – в ярко-розовых «мыльницах».

– Ты что, одной картошкой питаешься? – по-доброму, со смехом спросила Лена.

– Да, – засмеялась подруга, – и молочком парным запиваю! Раздобрела, что мамкины вещи донашиваю, – хохотнула Яна.

Она всегда относилась к себе с иронией. Нелепый мат, пошлые шуточки, которые она, как губка, впитывала от общения с деревенскими ребятами, дополняли ее образ, над которым она сама же и смеялась. «Шутки-самосмейки» – так называла их Лена.

– Ну, Ляся, чаво замерла? Собирайся! Паспорт не каждый день дают, айда шестнадцатилетие моё праздновать!

– Да подожди, Ян, я только проснулась! – засмеялась Лена.

– Долго спишь, подруга, всех женихов проспишь! Шучу, шучу, вечерком забегу, шоб готова была! – приказала подруга и унеслась в сторону реки.

– Лясь, давай здесь упадем, у реки, закат посмотрим, и не запалит никто, – предложила Яна.

– Давай, мне тут нравится, – спокойно откликнулась Лена и побежала помочить ноги.

Русская глубинка поистине уникальна. Она, при всей своей простоте, пробуждает в человеке глубокие чувства, заставляет ценить и любить окружающее великолепие. Русскую природу можно сравнить с внутренним миром человека, его душой. Невозможно описать словами то, что видишь в русской деревне, – на берегу реки, в лесу или поле.

Лена бежала к реке и, задыхаясь от эмоций, впитывала окружающее её великолепие красок, запахов, звуков.

Яна разложила покрывало и выложила из корзины нехитрый провиант: лук, яйца, огурцы с грядки, картошку в мундире, кусок сала, ржаной хлеб. Завершали «натюрморт» бутыль самогона и два граненых стакана.

– Поляна накрыта, добро пожаловать на закрытую вечеринку в честь меня! Лясь, беги сюда, позже карасей голыми попками пугать будем! – расхохоталась Яна и плюхнулась на край покрывала – импровизированного стола.

– Ого, бога-а-ато… – протянула Лена, – Что, и пить будем? Я еще не пробовала никогда, на отца с матерью насмотрелась, не тянет… а тут еще и самогон, не крутовато ли для первого раза? – засомневалась и немного смутилась Лена.

– Конечно будем! Я уже давно попробовала, – весело ответила Яна. – Тем более – повод!

– А почему бы и нет, – отозвалась Лена. – Бабушка рано ложится, не заметит, да и выветрится до ночи всё.

Лена присела на корточки с другой стороны покрывала, взяла на четверть наполненный стакан, вспомнила, как это делает отец, глубоко выдохнула и опрокинула содержимое в рот.

Молниеносно почувствовав обжигающую горечь, Лена зажмурилась, прикрыла рот, будто боялась, что изо рта вылетит пламя.

– Первая стопка всегда такая, – сказала Яна, пихая подруге под нос хлеб. – На, закуси. Или волосами занюхай. Ну, между первой и второй промежуток небольшой, – наливая в стакан вторую порцию самогона, весело сказала Яна.

– Подожди, подруга, дай отдышаться, – взмолилась Лена. – Расскажи лучше, а что за парень у бабы Зины живет? Я его раньше никогда не видела, думала, у неё вообще родственников нет.

– Это её внук, месяц назад приехал, ухаживает за ней. Молчаливый какой-то, ни с кем из здешних ребят не общается, сидит цельный день со своим «Запорожцем», починяет что-то, весь в мазуте, странный… Я раз позвала его на речку купаться, ну ты ж знаешь, мои буфера еще никого в деревне равнодушным не оставляли. Так этот даже не взглянул в мою сторону, буркнул чёт и полез в свой, как его… карбюратор. Дурачок или не умеет ничего, – звонко рассмеялась Яна. – На, держи, – сунула стакан Яна, – наболтаемся еще.

Через некоторое время Лена почувствовала приятную легкость в теле, на душе – спокойствие, щебетание Яны и неимоверной красоты закат дополняли картину благодати.

– Лясь, парень-то у тебя есть?

– Какие парни, Ян, учеба целыми днями, да и взглянуть не на кого, придурки одни.

– А я познакомилась с одним, у нас всё серьёзно, – доставая пачку «беломора», сказала Яна.

– Ты что, курить начала?

– Конечно, у нас все курят, это модно.

– Тогда и мне давай, я тоже хочу быть модной. – Лена потянулась за папиросой.