Попросить другую камеру? И что мне ответят? Вы с жалобой на скелета-философа? На говорящую мышь?

Представив красноречивый взгляд надзирателя, я решил всё оставить как есть – в «неисправленном совершенстве», как мне и советовали. Впрочем, Нима сказала бы, что это не оправдает ни действия, ни бездействия, ибо «пустота не пуста». Это не дырка, а отсутствие самобытия объектов процесса.

Под самобытием она понимала независимость, необусловленность чем-либо еще. Инертный к миру объект не мог бы с ним взаимодействовать, восприниматься, вступать в реакции. А если он видимый, то уже не инертен.

Концепция выглядела глубоко, но пытка водой и раскаленные иглы наполнят возвышенную пустоту низким и крайне болезненным содержимым. Истина то, что реально прямо сейчас, а что будет потом, можно уже не увидеть. Меня спасет только чудо, но в бесспорном факте существования монстров ничего чудесного нет. Надо искать что-то другое.

Звук шагов в коридоре мгновенно избавил от мук рефлексии. Кости испуганно упали на пол, вернув естественное для них положение. Громко лязгнул замок, петли проржавевшей двери предупреждающе скрипнули.

Первым в камеру ввалился палач в заляпанном кровью фартуке. Акульи глазки заплыли жиром, бровь и щеку рассекал глубокий уродливый шрам, а в спутанной бороде красовались остатки обеда.

От толстяка невыносимо воняло. Должно быть, не мылся целую вечность, но стоявшего за ним Лавра такой аромат не смущал. Бинтов не пожалели, и повязка на голове напоминала чалму. Лицо под ней уродовала расслабленная улыбка идиота. Видимо, поэтому несчастного сопровождал врач.

Его обязанности возложили на Файнца – остроносого старикашку с холодными и липкими ладонями. Потели они, вероятно, от страха. Говорят, предыдущего лекаря повесили за непростительную ошибку в рецепте. Снотворное, которое тот прописал, обладало слабительным действием. Барон этого, видимо, не простил.

Хорошо, что Лавр пришел сам, но настораживал взгляд – расфокусированный и неприятно пустой. По подбородку текла слюна, хотя щеки горели здоровым румянцем. Примерно так же выглядел наш Вольдемар. Местный дурачок собирал подаяние перед воротами храма.

– Ну что, сынок, доигрался? – сочувственно спросил Файнц, кивнув на Лавра.

– Он навсегда такой? – неуверенно произнес я, пытаясь изобразить муки раскаяния.

– Да кто ж его знает… – пожал врач плечами. – Мозг – черный ящик. И в этой непроглядной тьме сидят наши демоны.

– Ну, а его-то как поживают?

– Надеюсь, поправится. Кажется, тебя не узнает…

Файнц щелкнул пальцами перед носом Лавруши, но тот равнодушно смотрел сквозь него.

– Так прогноз благоприятный? – уже с искренней тревогой спросил я.

– Предпочитаю не гадать. Послали в столицу за костоправом, – досадливо буркнул врач. – Мои компрессы и травяные настойки не помогли. Думал, встреча с обидчиком что-то изменит. И вот тебе… Ноль эмоций. Как заклинило парня.

– А если стукнуть еще раз? Чтобы всё встало на место? – осторожно предположил я. Лаврушины глазки казались разумнее, когда на него не смотрели. Детина мстительна до отупляющей дури. Скорее всего, притворяется.

– Хорошо, что шутишь, – одобрительно улыбнулся врач. – Сила духа понадобится. Тебя-то как угораздило?

– Сам не понял. Руки были как не мои. Вроде со стороны себя видел… – признался я, мало надеясь на снисхождение.

– Ах, руки… Не ты значитца. Все так и подумали. Мальчонка ж совсем.

– Я не со зла…

– Да нет в тебе злости. Морок, видать. Иногда так бывает. Вон наш дьякон снасильничал деву, а стали разбираться – юбка короткая. Сама виновата, демон попутал, – успокаивающе похлопал Файнц по плечу.

– Морок? Чей?

– Наставницы твоей, ясен пень. Кто еще у нас учит всякой демонической тарабарщине?

– Нима? Она мухи не обидит! – в ужасе запротестовал я.

– Муху, разумеется. А его светлость? Он ваш кабак любит. На праздники завсегда там столуется.

– А он-то причем?

– Кровь-то одна, верно? – хитро прищурился Файнц. – Заклятье на бастарда сработало.

Я озадаченно замолчал. Ход мысли понятен: покушение, темные энергии и контроль сознания. Красиво, свежо и изысканно. Барон будет в восторге. Его паранойя требует большого размаха. Мальчик-половой для нее слишком мелок. Заговор гораздо эпичнее.

А найти ведьму нетрудно. Достаток мог быть и от зловредного колдовства. Поэтому жечь состоятельных дам – богоугодное дело.

– Нима не виновата! – неожиданно для себя выпалил я. – Просто Лавруша плюнул в гуляш. Кто угодно сорвется!

– Тише-тише! Что ты творишь? – Файнц покосился на палача. Тот удовлетворенно кивнул, сделав для себя вывод.

Бес попутал! Похоже, язык тоже не мой. Я только что подписал приговор – тупо и совершенно бессмысленно. Для Нимы ничего не изменится. Она старенькая и больная, смерть для такой – избавление. А ведь мне подсказывали что говорить. Глупец! Из жертвы превратился в сообщника!

– Еще вопросы к узнику есть? – ласково спросил палач, хрустнув колбасками пальцев.

– Уже нет, – тяжело вздохнул Файнц. – Будем молиться за выздоровление парня.

– До завтра, малыш! – зловеще улыбнулся толстяк уже собственным демонам.

Последним из камеры выходил Лавр. Пропустив спутников, он обернулся. Взгляд стал осмысленным и узнаваемо подленьким. «Прощай, придурок!» – произнесли губы беззвучно, но так, чтоб я понял.

Тиамат встретил неестественной тишиной. Ни привычного гула, ни моих кредиторов. Вообще никого. Лишь ветер тихо подвывал, гоняя мусор и пыль между рядами клетей. Некоторые были открыты настежь, вызывая ощущение оскверненного врагами святилища.

Мне стало не по себе. Видимо, произошло нечто ужасное. Лишь потрясение эпических масштабов могло помешать Кулл-Зангу явиться за долей. Но если его отсутствие легко пережить, то что делать без жриц сновидений? Кому сдавать смену?

Без Сири и Камеи это могло стать проблемой. Кцума нельзя оставлять без присмотра. Как заброшенный дом заселяют бродяги, так и питомца быстро заполнит мелкая нечисть. Человек – лакомство для праноедов всех видов. Хорошее место остается свободным недолго. Чуть припоздаешь и уже не пустят тебя.

Офис шефа тоже оказался пустым. Опрокинутая мебель подсказывала, что его покинули в спешке, причем не всегда через дверь. Окно разбито, а в стене зиял пролом, совпадающий с габаритами нашего секретаря. Но он же огромный! На краях дыры до сих пор висит его шерсть.

Ну ладно он, а остальные пилоты? Если экстренную эвакуацию еще можно понять, то как объяснить исчезновение смены? Почему всплыли не все?

Я вышел из офиса и огляделся. Наклонился, помял щупальцем землю. Попробовал даже на вкус. Всё та же кислинка. Зверинец бактерий тоже вроде бы тот.

В моем ли я мире? Выглядит так, словно здесь его тень. Учитывая бесконечность вселенной, это возможно, но как тогда в нее попал я? Рабочий день выдался сложным и странным. Но не настолько же, чтобы очутиться в подобной дыре!

А ведь тот чудик неспроста болтал о «слоях». Выглядело так, словно он говорил со мной, а не с Кцумом. Тот явно не всё смог понять. Хотя катарсис вышел изрядный. Или это был только мой?

А еще настораживало, что мышь тоже звали Камеей. Могло ли это быть совпадением? Вряд ли…

Подойдя к праносборнику, без особой надежды дёрнул рычаг. Аппарат с готовностью лязгнул, но табло осталось пустым и безмолвным. Апокалипсис почему-то прошел незаметно. Как вышло, что я здесь один? Что тут случилось? Война, мор, инфекция, нашествие демонов? Тогда где трупы, кровь, следы насилия? Где сами захватчики? Почему не убили меня?

Возможно, это остаточные галлюцинации после Кцума. Может со мной что-то не так? Свихнулся, сплю, заболел?

На всякий случай я сильно себя ущипнул. Боль отрезвила. Органы восприятия вроде в порядке. Дело явно не в них. С психикой хуже, но в таких обстоятельствах это легко объяснить.

А вот тело внешне выглядело совершенно здоровым. Я всегда им гордился. На гуманоида оно походило только верхней, лучшей своей половиной. Нижняя была более функциональна, копируя астра-кальмаров Весталики. Упругие и сильные щупальца для Тиамата отращивал сам. Они идеально поддерживали баланс как в стремительных щелочных ручьях, так и в парящих кислотой болотах.