— Уверена. Я все купила. — Я поднимаю сумку. — И уже взяла кексы.

— Тогда я провожу тебя до машины.

— Нет, — я закрываю глаза и делаю глубокий вдох. — Спасибо. Но тебе все равно нужно сделать покупки, а я закончила, так что я пойду… — Я пытаюсь указать на свою машину, но на самом деле мне нужно вернуться через весь рынок, и это чертовски смешно. — Хотя, знаешь? Давай. Я пройдусь с тобой.

Он усмехается себе под нос, но идет со мной нога в ногу, когда я разворачиваюсь и устремляюсь через рынок, кажется, уже в сотый раз.

Странно делать это с кем-то. В Торонто я начала каждую неделю ездить на рынок, так как мой брак разваливался. Частичный поиск нового ощущения того, кем я стала. В этой новой обыденности я нашла частички себя и продолжила поездки, переехав в Оттаву.

Словно прочитав мои мысли, Макс искоса смотрит на меня.

— Ты здесь одна?

— Всегда.

При этих словах он поднимает брови.

— Мой бывший ненавидел рынок, — говорю я, а затем проклинаю себя за ненужную информацию.

— Бывший?

Взялся за гуж…

— Бывший муж. — Я смотрю прямо перед собой. — Я развелась в июле.

Он останавливается и смотрит на меня. Меня так и подмывает идти дальше. Оставить его обдумывать этот факт, но не могу. Я тоже останавливаюсь и медленно поворачиваюсь к нему.

— Как долго вы были женаты? — тихо спрашивает он, его челюсть под бородой плотно сжата, глаза суровые.

— Два с половиной года. — Мне почти больно смотреть Максу в глаза, но я не отвожу взгляда. Новой Вайолет нечему стыдиться.

— Мне очень жаль.

Я киваю.

— Спасибо. А мне нет. То, что все закончилось — к лучшему.

— Он не здесь?

Он имеет в виду Оттаву, и я качаю головой.

— В Торонто.

— Хорошо. — Он раскачивается на пятках, и на секунду мне кажется, что он протянет руку и дотронется до меня, но вместо этого жестом указывает на пекарню. — Пойдем. Составь мне компанию, пока я покупаю кексы.

Продавщица цветов в дальнем конце пекарни распродала все, поэтому собирает свой прилавок, что немного затрудняет проход. Макс останавливается, чтобы купить кексы, и девушка широко ему улыбается. Я придвигаюсь ближе, и ее внимание мечется между нами.

— Какой? — спрашивает меня Макс, и она предполагает, что мы вместе.

— Хотите еще кексов, да?

Я вежливо киваю.

— Милая, разве ты уже не взяла кексы? — спрашивает Макс, и от веселого поддразнивания его голос так резко меняется, что у меня практически отвисает челюсть.

Я хмуро смотрю на него. Мой кивок продавщице был ответом, который требовал наименьшего количества объяснений.

Я не притворяюсь, что мы пара. Со вздохом смотрю на загроможденный проход.

— Мне пора, — бормочу я себе под нос.

Он протягивает руку и проводит костяшками пальцев по моей щеке, так легко, что я не уверена, на самом ли деле он ко мне прикасался, за исключением того, что кожу будто опалили.

— Может, ты просто проголодалась?

— Знаете? Мы уже сворачиваемся. — Девушка осторожно опускает последние два кекса Максу в коробку. — Это вам на дорожку.

Я по-прежнему смотрю на него, потому что его прикосновение определенно перешло черту, которую я провела неделю назад.

Он не будет кормить меня кексами.

Мне плевать на вежливость. Делаю шаг назад, а затем удираю так быстро, как только могу, пробираясь через кучу вещей продавца цветов. Какой же идиот разбирает палатку посредине прохода? Нелепо.

Я иду быстро, а Максу еще нужно заплатить, но каким-то образом он все равно ловит меня, когда я добираюсь до своей машины.

— Эй, — говорит он, его голос хриплый и запыхавшийся, он встает передо мной, бросая хоккейную сумку на землю, и в тот же момент кладет руку на дверцу машины — эффективно останавливая меня от того, чтобы сесть и уехать от него. — Прости.

— Все в порядке.

— Нет, не в порядке. — Он понижает голос. — Это просто случилось, понимаешь? Иногда я бываю неисправим. Я не пытался что-то начать.

Я закатываю глаза.

— Конечно.

— Если бы я хотел что-то начать, то пригласил бы тебя посмотреть нашу игру на следующей неделе. — Он ухмыляется. — Мне бы хотелось, чтобы ты за меня болела.

— В следующую субботу рынка здесь не будет. — Я пожимаю плечами, как будто от досады, но это не так. Это хорошо, и, вероятно, единственное, что удерживает меня от того, чтобы принять его предложение.

— Уверен, мы могли бы найти тебе другое оправдание. Хочешь познакомиться с премьер-министром? Элли придет посмотреть на игру на следующей неделе. Я мог бы вас познакомить, и она могла бы поручиться, что я не чудовище.

Мои щеки пылают.

— Я не считаю тебя чудовищем.

— Просто под запретом.

— Да.

Из-под куртки доносится негромкое жужжание. Он со стоном достает пейджер, секунду смотрит на экран, потом снова на меня.

— У меня так не получится.

Что ж, очень жаль, как грустно.

— Деваться некуда. — Я провожу ладонью по его руке, не обращая внимания на холодный электрический разряд, пронзающий меня при соприкосновении. — Извини. Мне, правда, пора.

— Ладно. — Он делает шаг назад и засовывает руки в карманы. Он снова хмурится. Будто напряженно думает.

Мне знакомо это выражение.

Он выглядел также, когда я пыталась оттолкнуть его в зале заседаний.

— Макс… — Я раздраженно выдыхаю, потому что знаю, неправильно говорить то, что я должна сказать. Я соглашаюсь на самую близкую правду. — Это опасно. Мы не можем притворяться, что правил не существует.

Он кивает.

— Значит, тебе нужно забыть о том, что мы сделали. Мне нужно забыть о том, что мы сделали.

Еще один кивок, и он хмурится еще сильнее. Он смотрит на землю, потом куда-то вдаль. Размышляя еще больше. Затем поворачивает голову к стадиону и резко выдыхает.

— Мы что-нибудь придумаем.

Я с трудом сглатываю. Этого-то я и боюсь.

Глава 8

МАКС

Сообщение, полученное во время разговора с Вайолет, было от одного из ординаторов больницы, поэтому со стадиона я направляюсь прямиком туда. Я на дежурстве, и сегодня утром во время ежедневного обхода мы решили оставить пациента с сотрясением мозга на выходные. Его родители подняли шум, желая забрать его домой пораньше, и ординатор хочет, чтобы я вмешался.

В любом случае, позже вечером я и так собирался приехать, но ясно дал понять всем, с кем работаю, что хочу быть в курсе абсолютно всего из ряда вон выходящего.

Отчасти это моя обязанность, как наставника, — трудно оценивать сотрудников, если я не вижу, как они выполняют все аспекты работы.

Но большая часть моих стремлений продиктована эгоистичными мотивами. Переступив порог больницы, я становлюсь другим человеком. Более спокойным, более готовым отдавать.

Со стетоскопом я нравлюсь себе больше, даже если веду жесткие разговоры.

После тревожного общения с Вайолет — и еще одного напоминания о том, что рядом с ней я не могу себя контролировать — я мог бы воспользоваться возможностью, отступив в единственное место, где непоколебимо профессионален.

Оставив хоккейную сумку на заднем сиденье внедорожника, направляюсь в педиатрию. Закатав рукава до локтей, переодеваюсь в халат в комнате за сестринским постом, затем проверяю доску с расписанием.

Два пациента на обследовании, но, кроме этого, с утра ничего не изменилось. Я отмечаюсь у ординаторов, затем вместе с младшим стажером спускаюсь в отдельную комнату в конце коридора, где Итан Болтон восстанавливается после падения со школьной лестницы — в комплекте с сотрясением мозга.

Я стучу в дверь и с дружелюбной улыбкой заглядываю внутрь.

— Еще раз здравствуйте.

Не требуется много времени, чтобы понять, Болтоны эмоционально приближаются к отчаянию. Оба родителя здесь, потому что их дочери проводят день с друзьями в городе, но сами они живут на ферме в часе езды от Оттавы.

А сейчас время сбора урожая. Если бы вчера не шел дождь, мистера Болтона сегодня бы здесь не было.