Мне знать не хотелось, но я уже боялся пожать плечами, потому что это было сигналом, который сосед воспринимал однозначно.
- Так вот, я протаскиваюсь по вагонам со всеми своими причандалами, протискиваюсь, создаю массу неудобств всем, и себе, в первую очередь. И только для того, чтобы оценить контингент, который проводниками в этом поезде... А большинство проводников - женщины. И мне нужна только одна из них. Это третий вагон... Я ее не видел, но я ощутил ее запах. Понимаете?
И он закрыл блаженно глаза... А я подумал о том, насколько женщина должна не мыться, чтобы ее запах ощущали уже в коридоре... Хотя...
- Сейчас будет перегон Дедовичи - Сущево, мы по нему идем около часу... Самое время будет навести мосты...
- Наверное, вы знаете уже все бригады, которые едут по этому маршруту?
- Ошибаетесь, этот маршрут для меня раза два в году, не чаще.
- Вот как?
- Да... с вашего позволения, я минутку отдохну...
Я понял, что огрызки со стола убираться не будут, вздохнул, а сосед мгновенно, отклонившись на полку захрапел, да так громко, что мне стало не по себе. И за что я прогневил Господа, если придется засыпать под этот рев?
Интересно, какая это должна быть женщина, чтобы клюнуть на этого типа? Хотя, что я знаю о типах? Может, он обаяшка невиданная и берет своей неземной красотой и обаянием. Красота такого типа, когда вдоль и в высоту примерно одинаково? Я просто обалдел, представляя, какую девушку (женщину) он может обаять... что же, иногда иметь художественное воображение бывает не слишком приятно.
Понимая, что рев этого лося я долго выслушать не смогу, я выскочил в проход. Двери соседнего купе были приоткрыты. Там сидели две старушки. Они сидели с открытыми ртами, прислушиваясь к тому, что происходит тут по соседству. Мне было понятно их состояние. Но и не более того. Помощи от меня им дождаться было трудно. Я пожал плечами, перехватив их полный ужаса взгляд, для большей убедительности развел руками и отправился посмотреть, или не могу с кем-то пообщаться, пока мой попутчик не отправился за запахом женщины.
Пообщаться было не с кем. Я потолкался в тамбуре. Посетовал на то, что отсутствует вагон-ресторан, тут же получил два приглашения присоединиться к столу ( у нас очень отзывчивый народ, особенно в том, что касается поесть) и три-четыре предложения закурить. Мне стоило большого труда от всего отказаться. Время быстро неслось по стыкам рельсов железной дороги, как будто забивало клинья между мной и соседом. И все-таки я не последняя сволочь.
Памятуя, что попутчик собирается через пару минут отправиться в экспедицию за странным запахом, но не тайги, я вернулся в купе. До Дедовичей оставалось еще три-четыре минуты, как сосед мгновенно перестал храпеть и очнулся.
Он внимательно посмотрел на стол, быстро догрыз какую-то, чудом упущенную, косточку, широким, хорошо отработанным жестом смел остатки пиршества в большой полиэтиленовый пакет, который тут же отнес из купе вон. Он вернулся, запихивая на ходу в пасть три-четыре ментоловых жвачки, думаю, что без сахара.
- Вы готовы? - поинтересовался я как бы между прочим.
- Я фсегда готофф... - сообщил сосед, вытаскивая из чемодана бутылку "Букета Модавии".
- Мой лифный рефепт... Пофле фтакана фина фенфина готоффа, ферез фетферть фаса фаздефается фама...
- Ну-ну, удачи вам... - заметил я не без иронии.
Он выставил жирную пятерню, видимо, запачкался, когда выносил обертку с остатками еды, критически посмотрел на руку и на одежду, не заметил ничего страшного, небольшое жирное пятно на брюках было почти незаметным, вытер руку, как мог, тем же носовым платком не первой свежести, подхватил сосуд с алкоголем и быстро исчез куда-то в пространство, то, которое за проходом.
Я понял, что смогу, наконец, немного отдохнуть и привести себя в порядок, заодно не помешает обзавестись двойной порцией чая и начать уничтожать бутерброды, которые мне припасла Машенька. Как-то я проголодался, настолько, что мне уже начали предлагать поесть. Сердобольная публика ездит у нас а поездах. Это еще Бисмарк заметил.
Бутерброды! Это самое главное. А то я начинаю нервничать. Тут появилось вечно сонное лицо проводницы. Она принесла два стакана чая, две дольки лимона и четыре пакетика сахара. Все было принято с превеликой благодарностью. Я достал из пакета все бутерброды, разорвал пищевую пленку, в которую их замотала Машенька, и через несколько минут почувствовал, что голод постепенно отступает. Накатывалось спокойствие и умиротворение. Наверное, было еще хорошо и оттого, что мой попутчик таки занялся осадой какого-то женского сердца. Во всяком случае, во время уничтожения бутербродов он не появлялся...
После бутербродов я почитал, а когда мы стали подъезжать к Сущево, вышел в проход. Там стоянка была около десяти минут. Можно было воспользоваться возможностью прогуляться по перрону и глотнуть немного свежего воздуха. Кроме меня на перрон вышло еще несколько человек, в основном, мужчины и несколько женщин, которые тут же защелкали зажигалками, чтобы жадно выкурить парочку сигарет.
По перрону шествовала бабулька довольно жалкого вида. Она просила милостыню. На ее морщинистом лице была написана такая тоска, что я не выдержал, хотя я, обычно, никому не подаю, принцип у меня такой по жизни, а тут рука сама потянулась в карман. Полусотенная бумажка перекочевала к бабульке, та прошептала мне что-то типа "СпасиГосподиСынок" и, приняв подаяние, как должное, пошла дальше. Она явно нацелилась на довольно упитанного мужчину в хорошем спортивном костюме.
Мужчина лет сорока с широкомордой внешностью, одетый в довольно приличный костюм, дорогой, скорее всего, воронинский (этот модельер до сих пор популярен у некоторых типов на Украине), понял, что ему никуда не деться. Вытащил портмоне, стал в нем рыться, при этом неприятно морщился. Как только подошла бабулька, он сказал достаточно отчетливо:
- Бабушка, у меня только гривны остались, возьмете?
- Это какие такие грины?
- Украинские деньги, бабушка. - терпеливо объяснял мужчина.
