Спускаюсь по крутой лестнице на первый этаж. Длинная веранда распахивается окнами в лес. Дом стоит на пригорке, внизу шелестят о тайном кустарники, деревья и мои мечты. Отец построил дом больше двадцати лет назад, первая родительская дача: поляна картошки, грядки, непременный парник, борьба с сорняками, комья налипшей тяжелой глины на лопатах осенью. «Когда вырасту, никакой картошки, никакого огорода!», – думала я тогда, десятилетней.

Прошло двадцать лет. Я переехала сюда на год с мужем. Посадили кабачки, тыкву, морковь, вырастили огурцы, капусту и зелень. Пермакультурно обживали участок, копали, рыли, высеивали, замешивали крапивное удобрение, поливали – страшно вонючим, на радость кровососущим. И, конечно, пару кустов картошки! Правда, не окучивала, сама выросла, собрала осенью целое ведро. Гордилась! Тогда уже придумали сдавать дом в аренду под семинары, тренинги, йогу. На выходных летом приезжали шумные женские группы, занимались йогой на зеленой лужайке перед домом, шумели, пили чай, произносили много умных слов, снова пили чай. Ночью шаманили, жгли костры, пели мантры. Соседка через овраг визгливо кричала на мужа:

– Включи что-нибудь нормальное! Или ты хочешь слушать, как они там молятся?!

В ответ через овраг на нас неслось хриплое пение Любы Успенской или Миши Шуфутинского.

Потом из моей жизни исчез муж, а вместе с ним и возможность жить в доме. Возвращение в город далось бесконечной внутренней болью, прекращавшейся лишь на время летних выходных. Однажды я посмотрела в зеркало и увидела уставшую потухшую женщину. В этом чужом ей мире она никак не могла найти свой дом.

Несколько лет я прилежно обманывала себя городом, попытками построить карьеру, заработать денег, найти, наконец, мужчину по сердцу и для жизни. А из зеркала каждое утро на меня устало, с укоризной смотрела грустная женщина. Счастье бежит за тобой по пятам, цепляется за подол, как маленький капризный ребенок, просит остаться с ним. Забыть все свои важные дела. Прямо сейчас. Оно не желает слушать, что у тебя какие-то там взрослые планы на жизнь.

Несколько лет я самостоятельно сдавала дом в аренду под тренинги. Потом грянула пандемия, людям запретили собираться группами, учиться, работать – жить как раньше. Я сидела на удаленке и гадала, что будет дальше. Потом сама заболела, всю осень провела на лекарствах в маленькой квартирке посреди большого шумного города. Потом снова – наемный труд, без радости, надежды на лучшее, даже без регулярной зарплаты.

Когда весной начала выглядывать из-под земли первая зелень, ощутила, что во мне закончилось все: силы, вера в лучшее, желание жить. Хвала всем богам, меня вовремя сократили! Я моментально собрала вещи и уехала готовить дом к летнему сезону. Не знала, что будет дальше. Но точно знала, что лето будет моим.

– Работать – не важно. Важно, чтобы деньги были, – говорит мне по Вайберу мой крестный, дядя по маминой линии.

На Украине у крестного – дело всей жизни – скрипки. Он мастерит их с нуля, с дощечки, с образа звуков, которыми она должна петь. А еще дядя – травник. Вероятно, нежелание работать и интерес к травничеству у меня от него.

Перебираю мешочки с травами, они пахнут жарким июлем, отраженным солнцем в воде, моей скоропостижной любовью.

Дон Алехандро подсказал мне идею сдавать дом в аренду через «Авито». Теперь лето обеспечено пропитанием, бензином, коммунальными платежами и даже – недолгими поездками, например, на Ладогу.

Теплая крыша над головой, дождь с утра выстукивает поверху чечетку. Кошке хорошо спится под его танец, а мне – уютно варить варенье, джем, новые главы моей счастливой незаметной жизни. Рассматриваю свое счастье как детский «секретик»: зарытые в земле, под стеклом лежат цветы, травки, бусины, фантики – смешная девчачья дребедень. Если бы можно было положить под стекло мою печаль, она выглядела бы мозаикой калейдоскопа: чуть повернешь – узор уже иной. Любуешься, изучаешь, иногда – молча, но чаще пишешь слова, чтобы запомнить. Счастье и печаль – вместе. Пойду посмотрю на спящую наверху кошку. Может быть, даже поглажу, чтобы услышать нежное, внезапное, вопросительное, спросонья:

– Мур?..

Как будто спрашивает: зачем тревожишь?

О ЛЮБОВИ И ПРЕДАТЕЛЬСТВЕ

Сидя в летних качелях перед домом читаю Халеда Хоссейни «Бегущий за ветром». История любви и предательства. Любви. И предательства.

–Ты хочешь, чтобы я так о тебе рассказывал всем следующим женщинам?

– Следующим женщинам?..

– Да!

Почему я не встаю, не топаю ногами, не даю ему пощечину? Не хлопаю дверью, в конце концов? Где мои вопли: «Ты в своем уме?! Ты сам понял, что сейчас сказал?! Женщине, с которой у тебя связь, заявить прямой речью, что она – проходная фигура, временная история?!» Где мои выкрики справедливости? Застряли в горле. Вместо них я тычусь невидящим взглядом в огонь, не дыша, не шевелясь, боясь обрушить кипяток негодования в сторону сидящего рядом.

Почти как Хасан, почти. Тот терпеливым будет до конца, скорбная любящая овечка. Не стоит он этого, Хасан, дорогой, не стоит! Твой друг Али предал тебя, и не друг он тебе вовсе. Он –  твой хозяин, а ты – его слуга.

У дона Алехандро пятьдесят гектаров леса, пара домов для сдачи в аренду, дорога гравия и Волга. Я купаюсь в Волге, она тихо разливается вдоль невысоких душистых лугов, по реке плывут лодки, корабли и мои мысли. Я думаю о том, что широко мне только здесь, в глубокой рыбьей воде под открытым сине-белым небом. Там, на суше, приходится протискиваться в жизнь дона Алехандро бочком, как на его крошечную темную кухню. Приходится играть в песок социальных значимостей. Там мне сразу и многословно затем объясняли, что физтех –  это Олимп, а все остальные – плебеи. Мне скучно. Я люблю Афину Палладу и не люблю зевсовы претензии на гегемонию.

Смотрю на свои выкрашенные аметистом ногти. То на ногти – то на средневековую пыль под столом. То на ногти –  то на линялые хозяйские шмотки, висящие на деревянных гвоздях. Они пахнут старостью. То на ногти – то на лесу над оконной рамой, с которой свешивается когда-то белая штора. И еще вспоминаю картофельное поле, гектар. И сотка картошки перед домом. Наконец, смеюсь. Думала, у богатых принцев принято ходить с маникюрами-педикюрами. И покрасила ногти на стопах, впервые за последние… двадцать лет жизни. Аметистовый цвет, блестки – оказалось подростково вызывающе. Только так теперь и буду ходить. Среди пыли, барахла и прочей немолодой утвари богатого дона. Аметист  – почти в тон к малиновым волосам. Моим малиновым.

На кухню проползает сквозь невидимую ширму хозяйского запрета черная маленькая кошка. Почти всегда на ее морде сонное выражение, словно подняли посреди глубокого сна и, не дав очухаться, выставили за дверь. Желтые глаза щурятся на свету, я беру на руки черный комок, прижимаю к себе. Мурчит, трется сонной мордой, пищит тоненькое «и» вместо «мяву».

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.