– Ты и правда здесь или это посмертное наказание за все мои грехи?

Пелагея засмеялась.

– Я так же реальна, как и ты.

– Просто хотел удостовериться.

– Зачем ты здесь? – наконец спросила она, опускаясь на стул. – Ты никогда не хотел моей помощи. Сомневаюсь, что теперь что-то изменилось.

Малахия нахмурился.

– О чем это ты? Я здесь, потому что твоя избушка появилась передо мной.

– Она не показывается людям, которые этого не хотят.

Может, он и хотел помощи, но точно не от враждебной калязинской ведьмы.

– Не думаю, что тебе хочется мне помогать, – ответил Малахия. В конце концов, Чирног был опасным противником.

– Ты зашел так далеко, но так и не понял, что моя воля и мои желания принадлежат только мне одной и не связаны с каким-то фанатичным чувством места или цели. Тебе стоит поменьше думать о своей стране и сосредоточиться на том, что на твоем теле только что открылось тринадцать – нет – пятнадцать глаз.

– Какое бестактное замечание, – сказал он с подчеркнутой строгостью.

Пелагея всполошилась.

– Еще посетители? – пробурчала она. – Мне нужно насадить больше голов на забор. Можно использовать твою?

– Нет, – Малахия старался не паниковать. Кто еще может быть здесь? Он понял, что даже не знает, в какой части леса они находятся. Скорее всего, где-то недалеко от калязинской деревни, жители которой время от времени набредали на избушку ведьмы. И все же ему стоило куда-нибудь спрятаться.

– О нет, оставайся на месте, – махнула Пелагея рукой. – Я так давно хотела поговорить с вами обоими!

Малахии это совсем не понравилось, и он приготовился бежать. Но в дверях показалась высокая фигура незнакомой девушки с усталым лицом. Они с ведьмой обменялись парой неразборчивых слов, и незнакомка в ярости бросилась прочь. Через несколько минут в избушку втолкнули еще одного человека.

Вот дерьмо.

– Вот дерьмо, – сказал Серефин, уставившись на Малахию из-за плеча Пелагеи.

Перед ним стоял Серефин Мелески, высокий и бледный. Король Транавии выглядел так, словно его протащили через ад и вернули обратно. Его каштановые волосы сильно отрасли и растрепались, на левом глазу была повязка, закрывавшая половину лица, а другая половина пестрела многочисленными порезами. При мысли, что этот невыносимый идиот – его родной брат, Малахия испытал странное потрясение. Старший брат. У него был старший брат.

Старший брат, который ударил его кинжалом и оставил умирать на горе.

Пелагея радостно захлопала в ладоши, незаметно превратившись в их ровесницу.

– Ох, как же мы повеселимся!

Когда Серефин умер, а затем вновь оказался жив, концепция смерти для него не изменилась. Люди все еще умирали. Его личный опыт не менял правил, по которым существовал весь остальной мир, потому что это было слишком необычно, и он не думал, что это может случиться с кем-то еще. Смерть оставалась смертью.

Но перед ним стоял Малахия, который выглядел так же плохо, как Серефин себя чувствовал. Его длинные черные волосы свалялись от грязи, а мундир не скрывал изодранной рубашки, в которой он умер. При виде кровавого пятна на груди Малахии у Серефина скрутило живот. Его первой мыслью было броситься наутек, но со связанными руками далеко не убежишь, а он очень не хотел упасть лицом прямо на пальцы, зарытые в саду Пелагеи.

Когда Оля начала делиться своими планами, Серефин сразу догадался, куда они направляются. Кажется, девушка была не в восторге от того, что Пелагея погнала ее прочь, пожелав говорить только с транавийским пленником.

Малахия жив.

Он никак не мог принять эту мысль, то отвергая, то обдумывая ее снова только затем, чтобы опять от нее отмахнуться. Он убил своего брата, и ему оставалось лишь сожалеть о своем поступке. Смерть не давала вторых шансов.

Только вот Малахия был жив.

А если он жив, то наверняка захочет отомстить. Прежде чем Серефин успел отступить, Пелагея схватила его за руки, перерезала веревку на запястьях и втолкнула в комнату. Дверь с глухим стуком закрылась за его спиной.

Серефин тяжело сглотнул.

– У меня есть вопрос, – сказал он сдавленным голосом.

Малахия выглядел напряженным, как натянутая тетива, и Серефин не хотел представлять, как железные когти Стервятника пронзают его грудь. Это было бы очень больно, и его бы ждала долгая, мучительная смерть.

Долго ли умирал Малахия?

– Да? – спросила Пелагея.

– Как ты можешь находиться здесь, если ты в Транавии?

Из груди Малахии вырвалось странное, протяжное шипение. Он медленно откинулся на спинку стула. Серефин был благодарен, что его еще не проткнули насквозь.

Пелагея засмеялась.

– А как твой друг Велес перенес тебя через континент? Магия способна на многое.

– У меня до сих пор все болит после этого путешествия, – ответил Серефин, не отрывая глаз от Малахии. Он с нетерпением ждал, когда тот скажет хоть слово, даже если это его уничтожит. Он все еще не мог поверить, что его брат жив. Серефин не хотел его убивать, он не хотел этого делать.

– Что ты сделал со своим глазом? – спросила ведьма.

Серефин неуверенно прижал руку к своей повязке.

– Я избавился от бога, – пробормотал он.

– В самом деле?

Серефин замер, с трудом переводя дыхание. Откуда она могла знать? Да, Велес все еще говорил с ним, но тот, второй, наконец-то замолчал, а он пугал Серефина больше всего на свете. Юный король осторожно опустился на стул, искоса поглядывая на Малахию. Он сам не знал, чего ждет. Наверное, внезапного нападения.

Пелагея закрыла глаза, постукивая пальцами по оленьему черепу, который стоял на маленьком столике. Этот звук отдавался в голосе Серефина: тук-тук-тук.

– Неправильно, нехорошо, совсем не так, как я думала.

– Как мы можем следовать какому-то нелепому божественному плану, если ничего о нем не знаем? – спросил Малахия. Услышав его голос, Серефин немного расслабился.

– Заткнись, глупый мальчишка, – огрызнулась Пелагея.

Лицо Малахии помрачнело.

– Глаз, – сказала ведьма, поворачиваясь к Серефину. – Глаз! Где он?

– Кровь и кости, я не знаю! Я вырвал его из глазницы и оставил на вершине той горы, вместе с ним, – он указал на Малахию.

Пелагея медленно кивнула.

– Это объясняет, почему от вас обоих несет смертью.

– Люди не восстают из мертвых, – жалобно сказал Серефин.

– Но у вас получилось. Два транавийца, одержимые богами, против которых восстал ваш народ. Какая ирония.

– Я не… – начал Малахия, но Пелагея его прервала:

– И что теперь? Что ты будешь делать, sterevyani bolen? Koshto bovilgy? Вся эта сила, скованная цепями. Я знаю, чего он хочет, но знаешь ли ты?

Малахия раздраженно нахмурился. Серефин не был уверен, что Малахия когда-либо признавался в том, что чего-то не знает, и он явно не хотел делать этого сейчас. Черный Стервятник еле заметно покачал головой.

– Бог энтропии[1]. Древний, безумный…

– Слабый.

– Может быть. Но как скоро он восстановит свои силы? И я думаю, что ты ему в этом поможешь. Вас объединяет желание поглощать и уничтожать. Этот голод был с тобой еще до того, как тебя сделали таким, до того, как ты сделал себя еще хуже.

Малахия закрыл глаза.

– Многие пробудились. Маленькие bovilgy слетаются на бдение, чтобы почить смерть такого старого и могущественного существа. Их ты тоже поглотишь?

Он нахмурился, глядя на нее.

– Bòwycz?

Серефин уже не понимал, о чем идет речь.

Взгляд Пелагеи метался между Серефином и Малахией. Наконец она вздохнула.