– Варианты есть всегда, мой темный шер.

От этих интонаций Роне перекосило, и едва успокоившееся сердце тяжело и мучительно заболело.

– Хоть слово о Дюбрайне, и я тебя сожгу, Ману ты или дысс собачий. На этот раз – окончательно. Уж поверь.

– Уж верю. На твоем чердаке полный сквозняк, Бастерхази. Перерождение тебя ни капельки не изменило.

– По дыссу, – отмахнулся Роне.

– Кто бы сомневался, – фыркнул дух.

То, что Ману знал его до перерождения, кое-что конечно объясняло, хоть и запутывало еще больше. Если бы Роне был в прошлой жизни другом Ману, то сейчас бы тот звал его как-то иначе, а не Ястребом? Наверное.

Шис. Потом. Он подумает об этом потом. Сейчас слишком много всего. И… Ману там или левая пятка Хисса, а отказываться от помощи Роне не будет. Не так-то много желающих ему помочь.

– Что ты добавил в эту проклятую смесь?

– О, ты начинаешь мыслить здраво, – хмыкнул фолиант и зашелестел страницами. – Бери с собой хороший запас. Накопители – все, и молись, чтобы нам по дороге встретилась хотя бы парочка светлых шеров.

Роне в недоумении уставился сначала на дохлую деревяшку, потом на двенадцать накопителей, заполненных под завязку лично Дюбрайном, потом снова на деревяшку.

– Не тупи, Ястреб. До тебя еще не дошло, что с этим сердцем темная дорога тебя убьет?

Роне прижал ладонь к груди. Этим сердцем он рисковать не может. Эксперименты с божественными дарами… М-да… а куда было деваться-то?

– Ты один настолько сумасшедший, Ястреб, чтобы соваться в такие дебри.

Роне почти возгордился. Сам Ману Одноглазый признал смелость его экспериментов. Это о чем-то говорит.

М-да. Мания величия у вас, темный шер. Вы себя еще аватарой Хисса возомните. А чего мелочиться-то?

Тьфу. По дыссу. Восхититься собственным продутым чердаком можно будет потом. Сначала надо добраться до Дайма. Желательно живым. А дальнейшие проблемы решать по мере поступления.

– И века не прошло, как ты начал взрослеть, – проворчал фолиант, уменьшаясь до размеров медальона и отращивая цепочку. – Не буди меня без необходимости. Особенно когда мы будем поблизости от Хмирны. У нас с Красным идейные противоречия, не стоит его нервировать.

До Хмирны Роне добирался месяц без трех дней. Тропы тени манили, Нинье призывно ржали кошмары. Жеребцы. И она просилась, косила на Роне влажным глазом и обещала доставить его в Хмирну быстро-быстро, быстрее ночи. А кошмары смеялись.

«Темный шер с неправильным сердцем, – звали они, – иди к нам. Ты забудешь свою боль, забудешь глупые мечты, станешь таким же свободным и счастливым, как мы. Кошмаром».

Изумительный соблазн. Роне очень хотелось поддаться ему, сменить драную шкуру на целую, снова дышать полной грудью и ни о чем не жалеть. И он сам не очень-то понимал, почему все еще сопротивляется.

Однако он выдержал. Не поддался. Каждый проклятый день колол себе хиссову смесь из чужой крови, фейской пыльцы, светлой силы и еще двенадцати ингредиентов. Кристаллов предсказуемо не хватило, и его очень выручил некий отшельник, откупившийся от «скверного чудовища» толикой своей силы. Даже убивать не пришлось. Не то чтобы Роне жалел отшельника, но Дайм бы не одобрил. А прятать от Дайма еще одну неприглядную тайну не хотелось. Их и так слишком много.

Через месяц без трех дней Роне увидел все те же ворота и очередь длиной в половину лиги. И того же чиновника с широкими желтыми рукавами.

На этот раз Роне тоже не стал унижаться в очереди, а сразу показал черному, как головешка, караванщику огненные крылья и кинул принесенный Ниньей с темных дорог камешек. В чем ценность этих камней, он понятия не имел – на артефакты они не годились, нестабильны. А все это мерцание, переливы и шепот – ерунда, детские игрушки.

Караванщик отступил с поклонами.

А чиновник…

О, чиновник был тот же самый. И он ждал Роне.

Он улыбнулся во все свои подкрашенные синькой зубы и прищурился так, что глаз совсем не стало видно.

– Вы желаете ступить на благословенную Землю Под Крылом Дракона, темный шер?

– Я желаю видеть моего брата, светлого шера Дюбрайна.

– С прискорбием сообщаю вашей темности, что врата благословенной Земли Под Крылом Дракона не откроются для вас.

В тоне чиновника сквозило такое злорадство, что Роне едва удержался, чтобы не превратить его в слизняка прямо тут, на глазах толпы ослиных погонщиков.

– Пошлина? – процедил Роне, вынимая из кармана сразу горсть теневых камней, искрящихся и переливающихся даже при солнечном свете.

Чиновник сглотнул, расширил глаза от жадности – еще бы, эта горсть стоит больше, чем его жалованье за двести лет. Но с явным сожалением покачал головой.

– Для вас послание от самого Дракона, да пребудет его Крыло над нами вечно. Прошу обождать немного. Зонтик для темного шера!

Из строения, где писались прошения и взимались пошлины, уже бежали слуги: с большим бумажным зонтом, раскладным стульчиком, кувшином кислого молока, корзиной фруктов и свитками с возвышенной поэзией. Не забыли даже музыканта с отвратительной свиристелкой, выводящей однообразную мелодию на трех нотах. Очень возвышенную.

Сидеть под зонтиком, вкушать фрукты и поэзию с музыкой пришлось не меньше получаса. И то, если бы Роне через десять минут тягомотины не отпустил Нинью попастись, вслух велев ни в коем случае не трогать желтого шелка…

– Желтого шелка? – забеспокоился чиновник и на всякий случай подобрал полы канареечного одеяния.

– А, не стоит отвлекаться от ваших важных дел, сиятельный. Обычно она не ест людей, но желтый шелк – ее маленькая слабость.

Только после этого узкоглазый мерзавец послал кого-то за стену. А через четверть часа наконец-то отворились все те же воротца, и вышел тот же самый шер-водник. В руках, как величайшую ценность на свете, он держал лаковую шкатулку. Ее и вручил Роне. С замысловатым тройным поклоном и приседанием.

– Личное послание темному шеру Рональду из рода Огненных Ястребов Бастерхази, – благоговейно пропел он и опустился на колени прежде, чем Роне открыл шкатулку.

Примеру шера-водника последовали и чиновник, и стража, и слуги – даже кое-кто из очереди длиной в половину лиги. Видимо, хмирцы, до слабости в коленях обожающие своего императора.

Роне же сел обратно на складной стульчик под зонтиком, поставил шкатулку на складной столик, накрыл ладонью медальон-фолиант… и понял, что тянет время. Потому что боится. Весь этот месяц он пытался дозваться Дайма, но ни разу не получил ответа. Он успокаивал себя тем, что Хмирна – закрытая страна, внешняя связь доступна только по особым лицензиям, и только по стационарным зеркалам под наблюдением императорских чиновников какого-то запредельно высокого ранга. Но все равно боялся. Что если Дайма не сумели исцелить? Если он потерял дар? Если лишился памяти или разума? То, что с ним сотворил Люкрес его, Роне, руками – способно сломать кого угодно.

При воспоминании о кронпринце Роне на миг прикрыл глаза и глубоко вдохнул, задержал дыхание на десять секунд и медленно выдохнул. Сейчас не время для ненависти и мести. Время наступит, обязательно наступит, но не сейчас.

Итак. Алый Дракон соизволил написать Роне. Великая честь. Хоть и крайне дурно пахнет.

Разумеется, Роне оказался прав. Дракон написал. Целую страницу собственноручно, что составило бы счастье любого подданного Подкрылья.

В витиеватых выражениях император Ци Вей сообщал, что шер Дамиен жив и здоров. Однако лечение сложное, восстановление долгое, а воздух империи, как и любые контакты с имперцами, опасны для здоровья светлого шера. Также Ци Вей благодарен шеру Бастерхази за своевременную доставку шера Дамиена в руки целителей и Ци Вея лично. Он обещает позаботиться о счастье и благополучии шера Дюбрайна, а также надеется в скором времени назвать своим сыном, раз по странному стечению обстоятельств возлюбленный брат Элиас Брайнон отказался от этой чести.

В этом месте Роне злорадно ухмыльнулся и мысленно попросил Алого написать все то же самое возлюбленному брату Элиасу Брайнону, чтоб у него случилось разлитие желчи и скрежет зубовный. Так бездарно просрать единственного достойного наследника – это… это… да, это достойно отдельной главы в Истории Тверди.