Пятнадцать секунд до полуночи.
— Ты куда?
— К брату. Сейчас вернусь.
*
— Ты куда?
— К Ману. Сейчас вернусь.
Они вышли в неосвещённый коридор четвёртого этажа из соседствующих дверей. Могли бы столкнуться лбами, но не столкнулись. Точно знали, в какую сторону повернуться, оба уверенные, что никуда мчать не надо.
Одинаковые?
Неодинаковые.
Первый дьявол-солдат был голым, мрачным и безоружным.
Второй… да какая разница? Если пялиться на него не хотелось.
Первый казался единственным и настоящим. Наверное, потому что улыбаться не умел. То есть умел, но не слишком приветливо и улыбкой пользовался или по большим государственным праздникам, или для пущего устрашения врагов.
Выстрел не гремел на весь дом, даже на хлопок от вылетающей винной пробки не был похож, настолько длинный глушитель был надет на этот бельгийский семизарядный пистолет.
— И зачем? — Демона откинуло назад, осколочная пуля не прошла навылет, разорвавшись в груди, но на ногах он устоял и в недоумении взглянул на паркет. Пятнышки крови ярко мерцали, совсем не похожие на ту солёную чёрно-багровую гадость, которая должна была пролиться. — Мы бессмертны.
— Оу, так тебе не сказали. Не бывает двух одинаковых голов под корону Тьмы, болван. Полночь превратила тебя в убогого смертного, обыкновенного неудачника. И ты на моей территории, я тут хозяин. Да, предшественник, не подфартило. Наверное, тебе сладко напели в уши, что мы должны духовно объединиться и сражаться бок о бок, обмен разумов и всякий прочий кал, тухлая высокопарная нудятина. Но мне помеха и соперник не нужен, особенно в своей же башке. Ты помрёшь, а я останусь.
— Слишком много болтаешь, — киллер привалился к стене, зажимая рану двумя руками. — Врёшь.
— И то правда. Не знаю, зачем рассказываю, но, к сожалению, мы оба сейчас смертны и уязвимы, как новорождённые котята, а тот из нас, кто одолеет конкурента и съест пару-тройку его жизненно важных органов, вернёт благосклонность Матери и её леденящую гиперопеку. Ты зря, очень зря трахался у себя там в параллельном мирке и забил на безопасность. Начальничек. А я вот весь вечер готовился. Времени свободного полно.
— Ты… не основал в этой реальности ELSSAD, — шок был так велик, что слабость взяла верх, но он успел отвернуться к стене, чтобы второй болтливый киллер не видел, как его тошнит загустевающими комочками крови и плервы.
— Чего? Тьфу, основал, конечно. Но не вел себя с подчинёнными как свинья. И не поддался соблазну, когда кое-кто — не будем тыкать пальцем и уточнять — накинулся на меня однажды голодным волчарой. Ладушки, тебе неинтересно, мне тоже, пошумели и хватит.
Пистолет невежливо стукнулся о рёбра, сотрясая развороченные внутренности, другой Демон, больше, чем когда-либо смахивающий на фальшивого, хмыкнул и спрятал оружие, доставая из голенища левого ботинка кривой зазубренный нож. Щелчком раскрыл его, игриво покатал по костяшкам.
— Ну давай, повернись, закончим без драм. Ты всё равно не жилец. Не знаешь правил. Не знаешь опасностей. Чужак. Дурак.
— Опять солгал. Я бессмертен, а ты…
— Мда, — не самый достойный с виду наследник Тьмы сокрушенно закивал, помогая раненому сползти на пол, с некоторыми предосторожностями уложил его на лопатки и навис над выделяющимся в полумраке белым пятном лица, покрытым ненормально сияющими бисеринками пота. — Ты до усрачки красивый, красивее меня. Обладатель вечной жизни и всё такое. Но прибыв сюда, ты стал одной сплошной брешью в системе безопасности мира. Ты слышишь? Чувствуешь? В висках стучит. В шее. В запястьях. А эта чудесная бедренная вена… — он развязно ощупал её, твёрдым шнуром змеившуюся под кожей, прежде чем перерезать. — Ты дышишь, придурок несчастный. Не можешь остановиться и не дышать по приказу. А истинный мертвяк — я. Но скоро задышу и я.
Демон-предшественник отпустил рану, не говоря больше ни слова. А больше и не потребуется. Он спешил к карбоновому солнцу, хотел попрощаться хотя бы с ним, но не чувствует его в доме. Между ними нет прежней связи. Ничего тут… нет. Никакой сверхновой.
Но всё вернётся. Всё вновь взорвется, засияет. Он клянётся. В жизни, в смерти, в вагоне караулящих за поворотом неприятных сюрпризов. Что отыщет путь назад, любой ценой. Что не оставит гниющий презираемый мир, старый и новый. Лишь бы его подделка гладко покатила вперёд сценарий Архивариусов и не забыла о роли камикадзе. Этот киллер-болтун может и не захотеть суицида, не знать, а узнав — отвергнуть сценарий, воспротивиться и угробить всё на свете. И он признает, что да, действительно, врагом, стоящим отчаянной борьбы и усилий, оказался он сам. И выбора нет, только надежда и ожидание. А ждать, возможно, придётся долго. Хотя времени в логове Матери не существует.
Он широко раскинул руки и распахнул глаза. Лишался зрения, выгоняя из зрачков свет, как когда-то — его венценосный предок. Он сдаётся и принимает валявшееся в долгом ящике приглашение. Как же неистово Тьма извелась, не помня себя, в жажде «обнять» уже сыночка, залюбить беспредельно, лишить рассудка. А ему даже не дано понять, плохо ему будет или хорошо с Ней. Полная депривация чувств, стирание всего изученного, привычного или хотя бы мельком ухваченного его сознанием: Она нарисует дверь на нетронутом пятачке восприятия и океаном в неё хлынет, в свежесозданную, даст новое чувство и новый опыт, о котором он впоследствии не выдавит ни слова, никому, и брату тоже. Просто будет изменен. Кардинально и непоправимо. Но пусть её грубые психопатичные ласки займут не дольше, чем один стандартный ночной перекур «диких кошек». Или один случайный возглас, вырванный силой, вырванный болью. Или один точно рассчитанный удар ножом, и сразу четыре ребра в утиль. Пусть, только поскорее. Скорее, фальшивка, битый час ковыряемся.
— Го-о-осподи, да оно огромное, — Демон-преемник вытер лезвие о край рубашки, во все глаза разглядывая бьющееся на его ладони сердце. Наконец-то лишился дара речи. В голове у него хаотично заметались и смешались восторг, ярость, протест, непонимание, приличные и неприличные эпитеты преклонения, отрицания и критики. Невозможное, непостижимое, величественное и чрезмерное, пробуждающее зависть и комплекс неполноценности, в чём-то чудовищное и тошнотворное, где-то смешное и никуда не годное, но обязательно, в центре вихря эмоций — роскошное и завораживающее… Каким оно было на самом деле?
Тёмно-фиолетовое в розовеющих поперечных полосах, очень увесистое и довольно уродливое, неправильной формы — с непропорционально большими предсердиями и дополнительным третьим желудочком — сердце заполняла и переполняла маслянистая чернильно-чёрная субстанция, не похожая ни на кровь, ни на сырую нефть или мазут, как её иногда величал Ангел. А снаружи — сковывала броня: прозрачная и холодная, как чистый полированный лёд; прочная и заострённая на выступающих краях, как драконья чешуя.
В бесчисленные скрижали знаний не было вписано, что Сердце Темноты украдут.
Никто не видел, как вор это сердце ел.
Никто не смеялся и не плакал, только представив, как сильно воришке пришлось помучиться. Все зубы поломать.
Но, съев — он перестал быть фальшивкой.
Вернулся в спальню, недолго выбирал в чью. Лёг рядом с мальчишкой, из-за которого и поднялся весь сыр-бор несколько месяцев назад. Заурядное любовное приключение, быстрое укрощение строптивого, удовольствие от обладания послушным телом, привычным, одобренным на постоянной основе — в какую такую лавину проблем это могло перерасти у его непонятного и мрачноватого двойника, чтобы разгребать пришлось им обоим, чтоб их в принципе стало двое, а худо-бедно обходившаяся без пожаров и стихийных бедствий реальность расщепилась?
Он жалеет, что связался с Ману? Нет, он не знает подробностей чужой скончавшейся истории. К нему просто завалился шестикрылый, назвал дату, указал место проведения, велел приготовиться. И ничего сверх сухих инструкций вытянуть не удалось: Дезерэтт закрылся в патио и в своей бессменной наркотической анестезии. Дезерэтт был не одинок в стремлении к гедонистической нирване: весь дом окутывала аура синтетического ЛСД, тревожная, пикантная, непреодолимая. И Демону тоже хотелось приложиться к всеобщему экстазу.
