========== Часть 1 ==========
— Кло-Кло, драгоценнейшая моя Клотильда! — пропел молодой мужчина, балансируя подвижной пятой точкой на краешке стула, а каблуками грязных, доживающих последние дни сапог, — прямо на вышитой золотой вязью скатерти. Звали наглеца Сезар, а фамилии его никто не знал, как и то, откуда он, собственно, появился в борделе известной во всем городе всемогущей Клотильды Бонапри. Значился он охранником и зазывалой и должен был в эту пору находиться на улице, однако у Сезара имелось собственное мнение насчет того, где и как проводить время. Так что теперь он нагло восседал в святая святых — убранном в алый бархат и позолоту кабинете хозяйки. Что до самой мадам Бонапри, то она давно махнула на него рукой. С одной стороны, потому что управлять Сезаром можно было с тем же успехом, что и дрессировать ужа, а с другой — она питала слабость ко всему красивому и молодому, а Сезар был потрясающе хорош. Смуглый, гибкий, черноволосый, щедрый на улыбки и комплименты и до чертиков самоуверенный. Так что денег он приносил ей предостаточно, в те часы, когда снисходил-таки до милости вытащить на мостовую свою поджарую задницу и зазывать народ заглянуть в номера. Вот только телом торговать отказывался наотрез. Владелица дома утех особо не настаивала — сладкого «котика» из Сезара не получилось бы. — Малышка Кло, сладчайшая и добрейшая из женщин!
— Денег не дам! — не глядя на него, буркнула та раздраженно. Малышкой ее считать было невозможно ни по возрасту, ни тем более по весу. Пышная в груди и бедрах, затянутая в рюмочку в талии, одетая в сиреневые потертые шелка и загримированная ядовитыми цинковыми белилами, она пересчитывала дневную выручку, изредка кидая рассеянные взгляды на вальяжно развалившегося тут же весельчака, фамильярно склоняющего ее имя на все лады. По-хорошему, смутьяна следовало осадить, но в таком случае она бы сбилась со счета, а этого мадам Бонапри не любила. Поэтому она упрямо шевелила губами и складывала монеты в столбики, отложив проповедь о хороших манерах на потом.
Наконец Клотильда сделала замысловатую закорючку в толстой разлинованной тетради, с грохотом захлопнула ее и уставилась на Сезара.
— Тебе до́лжно быть на улице, дружок, — беззлобно пропела она низким грудным голосом.
— Там дождь и слякоть, все это плохо сочетается с моими изношенными сапогами, — весело хохотнул парень и с готовностью вытянул ногу, демонстрируя правдивость своего утверждения. Отповедь Клотильды не произвела на него ни малейшего впечатления.
— Купи себе новые, — равнодушно пожала белым круглым плечом его хозяйка. — Я вроде выплатила тебе жалование на прошлой неделе.
— Видишь ли, драгоценная Кло, — лениво закинул руки за голову Сезар, — в моей жизни неожиданно случилось небольшое недоразумение.
— Твое недоразумение называется карты, вино и шлюхи обоих полов, — неуклюже поднялась из-за стола мадам Бонапри. Несмотря на все достоинства и тот факт, что двадцать лет назад она свела с ума своей красотой полгорода, у нее имелся существенный изъян — искусственная нога — следствие приступа ревности одного залетного корсара. Пират несколько месяцев уговаривал строптивую красотку бросить обслуживать клиентов в доме терпимости и уехать с ним, а получив в итоге недвусмысленный отказ, обрушил на предмет обожания весь свой гнев, вылившийся для нее в безобразную рану, воспаление и гангрену. Впрочем, Клотильда, лишившись конечности, и не думала сдаваться — напротив, превратила увечье в свою изюминку и, даже будучи одноногой, лишила покоя самого бургомистра. Теперь глава города молчаливо покровительствовал борделю Клотильды, отошедшей от дел и занимающейся управлением своим детищем. Исключение она делала только бургомистру, который неизменно появлялся в неприметном экипаже раз в неделю даже не для секса, а для общения. Он пил в этом самом кабинете сладкое крепкое вино и жаловался на скучную, сушеную и ядовитую, как белладонна, законную половину, которая, обладая двумя, при этом весьма ровными ногами, питала к сексу отвращение, привитое ей духовником. Жена бургомистра, прекрасно осведомлённая, где именно проводит вечер каждой пятницы ее драгоценный супруг, в отместку сопернице распустила слух, что хозяйка публичного дома прячет в своей искусственной ноге месячную выручку. По этой причине протез, который Клотильда отстегивала на ночь, крали как минимум несколько раз в год…
— И вообще, я сотню раз тебе говорила, если продашь цацку, которую носишь на груди, ты не только сапоги купишь, но и все свои долги разом покроешь, — мадам Бонапри кивнула на тонкую цепочку, которая уходила в вырез белой рубашки Сезара. Там, под тонкой тканью, невидимая чужим взглядам пряталась драгоценность, которая действительно стоила немало. Золотой искусно выполненный кулон в виде обруча. Вещь могла разом поправить плачевное положение Сезара, но как бы сильно он ни нуждался, упорно отказывался расставаться с раритетом. Вот и сейчас он вытащил кулон за цепочку и нежно коснулся его губами.
— Это единственное, что осталось мне от моей матушки, графини, — печально произнес он и заботливо спрятал памятную вещь опять за пазуху.
— Ты же говорил, что твоя матушка была цыганкой, — хмыкнула Клотильда, убирая тетрадь и бархатный мешочек с монетами в верхний ящик. Про матушку Сезар каждый раз рассказывал разное, что, впрочем, не мешало ему неизменно отзываться о ней с теплом и искренней любовью человека, никогда не видевшего ее в лицо.
— Цыганкой она стала после того, как влюбилась в моего отца — цыганского барона — и сбежала с табором от своего злобного супруга графа, — ничуть не растерялся Сезар. Клотильда уже открыла было рот, чтобы уличить его в очередной лжи, как дверь с шумом распахнулась и в комнату, неся шлейф духов и истерики, впорхнул один из лучших «котиков» мадам Бонапри — Жужу. По его щекам полосами размазалась тушь и помада, что делало его похожим на пьяного паяца, попавшего под ливень. Тщательно завитые белокурые локоны были всклокочены. Он добежал до кресла, театрально кинулся в него и эффектно заломил руки.
— Что случилось, Жужу? — нахмурилась хозяйка борделя. Истерика проститута не произвела на нее никакого впечатления, тем не менее означала непредвиденную проблему, а их в своем заведении Клотильда терпеть не могла.
Вместо ответа Жужу икнул и снова залился слезами. Не в силах изъясняться членораздельно, он отчаянно замахал тонкими кистями в сторону двери, через которую совершил свой драматический прыжок в кресло. Там невозмутимой глыбой замер немолодой, спокойный и совершенно серый человек. Серыми были его волосы, отмеченные ранней сединой, облачение составлял серый добротный камзол, и даже лицо выглядело серым и неприметным. Вместе с тем держался человек с достоинством, говорившим о том, что он наделен полномочиями тех, кто стоял за его спиной. Мадам Бонапри подобралась.
— Что случилось? — обратилась она напрямую к посетителю, убедившись, что от Жужу толку не будет.
— Это не то, — спокойно объяснил Серый человек и для пущей убедительности ткнул пальцем в Жужу. «Это» отозвалось на утверждение новой порцией громких рыданий. Клотильда поморщилась, а незнакомец, не впечатленный показной истерикой, продолжил: — Я объяснял, что нужно моему господину.
— Жужу мой лучший мальчик, — спокойно пояснила владелица публичного дома. Был бы на месте Жужу Поль, Мариш или Пету, она сказала бы то же самое. Продавать свой товар мадам Бонапри умела. Недаром ее бордель был лучшим в городе. — Жужу, покажись!
Жужу с готовностью вскочил, вытер распухший нос и покрутился вокруг своей оси, демонстрируя обтянутую серебряными панталонами попку.
— Я говорил, что именно ищу, — упрямо продолжал называть товар Клотильды «что», а не «кто», Серый человек, и это знатно веселило Сезара, который и сам плохо переваривал всех этих «котиков». — Молодого, здорового, красивого, сильного мужчину, а эта разряженная кукла не похожа на мужчину совершенно. Как и те, кого я смотрел до этого.
— Боюсь, вы не там ищете, месье, — не сдержала сарказм мадам Бонапри, подумав, что она, в сущности, тоже не отказалась бы от всего озвученного набора качеств под боком. Серый визитер спокойно оглядел кабинет хозяйки и наткнулся на Сезара, наблюдавшего развернувшийся перед ним спектакль с любопытством человека, которому до всего есть дело и который готов ввязаться в любую аферу, лишь бы не работать и не, упаси господи, выполнять свои прямые обязанности.
