— Чужаки веруют в Нечистого? Я всегда думал, что в этих краях секта красных колпаков, была уже долгие годы?

— Так и есть Всполох. Но раньше к нам приходили лишь горстки бандитов да сумасшедшие колдуны. Бароны никогда не привечали их. Теперь они идут толпами, занимая опустевшие деревни. И с каждым днем их становиться все больше.

— Ты помнишь тех воинов, что охраняли главаря сектантов? — Я кивнул. Они сильно отличались от того сброда, с которым я сражался раньше. Хорошо подготовленные и снаряженные, дисциплинированные бойцы.

— Это — осквернители. Так называют себя те чужаки, что у них вместо наших дружинников. Воины веры, как говорил тот мерзавец, что командовал ими…

— Отче… по дороге сюда, я наткнулся на следы старинных ритуалов, что погубили волшебные деревья, там… — я махнул рукой в сторону Темнолесья. — Там были кости детей. Очень много…

Священник побледнел, его рука машинально потянулась к сердцу.

— Вам плохо? Что случилось, отче? — Священник тяжело дышал, его лицо покраснело, по лбу сбегали капельки пота.

— Сейчас… Сейчас все пройдет… Просто не ожидал… — Отец Абрахам несколько раз глубоко вздохнул. Было видно, как старику становиться легче. Я тем временем доставал из рюкзака свои записи и рисунки с изображением схем и иероглифов ритуала.

Звякнув на пол упала часть цепи с зажимом, что мы прихватили с собой как образец металла и клейма. Пока я раскладывал свои рисунки на лавочке, священник нагнулся и поднял ее. На него было больно смотреть. Лицо старика, в этот момент, казалось бы, проявило свой истинный возраст. Выражение тягостного страдания, муки и искренней скорби, сменялись одно за другим.

— Откуда это у тебя, мальчик? — он протянул мне обрывок цепи.

— Этим приковывали детей перед смертью. Я нашел много таких… Вы знаете, что это и кто мог… сотворить такое?

Священник дрожащими руками, приподнял полу рясы, закатал край штанины и показал мне то, что все это время скрывалось под одеждой. Точно такое же кольцо, замкнутое на заклепку. Наклонившись ближе и подозвав Бубу для лучшего освещения, я с удивлением заметил такое же клеймо, как и на моем обрывке.

Я смотрел в глаза отца Абрахама и ждал ответов. И он рассказал мне свою историю, с самого начала и до конца.

— Мне было совсем мало лет, примерно, как Проклу сейчас, когда на деревню, в которой я родился, напала свора ужасных чудовищ. Они пришли ночью, и начался кошмар. Моих родителей растерзали у меня на глазах… Твари не трогали детей, лишь сгоняли нас в центр деревни, к колодцу.

— Потом пришли бандиты. Они грабили и жгли, издевались над женщинами… Нас сковали вот этим, — священник указал на свою ногу и продолжил, — и увели в ночь. Они кормили и поили нас, стараясь сохранить жизнь каждого ребенка. Мы шли много дней, иногда нас поднимали ночью и гнали в темноту. Потом на цепь, что соединяла всех детей в человеческую многоножку, присоединялись новые пленники.

— Потом был лес. На опушке нас встретила странная женщина, которую носили на носилках, закрытых со всех сторон длинными занавесями. Ее охраняли вот такие же пришельцы, как те… На площади. Колдунья сумела своей темной ворожбой открыть путь в глубины заповедного леса… и тогда начался кошмар. — Закрыв на несколько минут глаза, старый священник замолчал, вновь переживая события давно минувших дней.

— Они приводили нас к странным деревьям, что словно бы источали из себя силу самой природы, и приковывали всех к ним. Колдуны из свиты госпожи, наносили странные рисунки, потом давали выпить каждому ребенку из общего котла. Что было дальше я не видел, караван уходил к следующему древу, оставляя за собой лишь засыпавших детей, да колдуна с горсткой охраны.

— Мне повезло мальчик. По дороге к очередному древу, на караван сектантов напал одинокий рыцарь. Он бился храбро, каждым ударом копья и меча отправляя в пасть их нечестивого бога, одного из злодеев. В свалке ударом меча, рыцарь случайно перерубил цепь, что держала меня за ногу. И я побежал… Я долго бежал, туда, куда глядели мои глаза и вело сердце… И мне снова повезло — на проезжей дороге меня встретила преподобная Феора. Она приняла меня в воспитанники и с тех пор я посвятил свою жизнь и душу служению Митре.

Мы долго сидели молча, я курил трубку, отче прикладывался к жестяной фляге…

— Почему ты не снял оковы с ноги, священник?

— Я пытался… Но они закрыты каким-то темным колдовством, что оказалось не по силам даже преподобной Феоре. Вот так и прожил свою жизнь с вечным напоминанием о том кошмаре…

— Я попробую помочь тебе. — опустившись на колени я призвал стигмы хаоса, озарившие мои ладонь багровым свечением. Буба принес ведерко с водой и тряпку. Как следует намочив ее, мы обмотали железный хомут, и я взялся обеими руками за то место, что замыкалось заклепкой.

— Будет горячо и больно старик. Ты готов? — отче схватился обеими руками за свой табурет, на мгновение зажмурился, вознося молитву своему богу и кивнул.

Буба с хлопком вернулся в печать, и я пробудил дремавшее в моем демоне пламя, усилием воли направил его через стигмы на железный обруч. От моих ладоней пошел нестерпимый жал, обруч нагревался и вместе с тем, я чувствовал, как из него исходит многолетний сгусток скверны, что оказался не по силам даже местной святой.

В момент, когда последние капли скверны, истаяли очищая воздух от отвратительного зловония, я с силой потянул края оков в разные стороны и с облечением услышал тугой металлический щелчок лопнувшей заклепки. С усилием разводя руки в стороны, я разомкнул металлический хомут и рывком сдернул его с ноги священника. Отбросив его в сторону, я выдохнул на оскверненную железку поток пламени хаоса, испаряя ее так, чтоб от этого куска металла, что тяжким грузом висел на ноге и душе священника не осталось даже пепла.

Отец Абрахам смотрел на меня глазами полными слез и благодарности. Руки священника дрожали, он протянул их ко мне и обнял, словно давно потерянного и вновь обретенного сына.

— Спасибо тебе, мальчик… Тогда в лесу Митра послал рыцаря, что освободил меня, ценою своей жизни. Теперь он прислал тебя, и ты спас нас всех… Я буду молиться за тебя сынок, каждый день, чтобы цена, которую тебе предстоит заплатить за это… не оказалась столь же велика…

Свет, что давала почти полная луна, пробивался через густые кроны деревьев, росших вдоль обочины дороги. Тишину ночи нарушали лишь редкое ржание лошадей и скрип тележных колес. По одной из самых старых и давно заброшенных дорог Темнолесья двигался небольшой караван.

Дюжина баронских рыцарей, да еще столько же мужиков натужно подталкивали тяжело груженый воз. Старший из баронских дружинников строго-настрого запретил всем лишние разговоры. Груз, доверенный ему бароном Фарли, был столь ценен, что на кону стояла не только благосклонность господина, но и головы всех людей, находившихся под его командованием.

Рудник, сокрытый в самом глухом уголке этого проклятого богами леса, был чуть ли не главным секретом барона. Именно туда верные дружинники гнали караваны мятежных мужиков и баб, что нескончаемым потоком поставлял барону, Раздор. Хитрый прихвостень колдунов с удивительной ловкостью поднимал смуту в, казалось бы, мирных и благополучных деревнях, заводил крестьян в ловушку и так раз за разом.

Дружина не доверяла колдунам, простые воины и рыцари всегда больше полагались на верную сталь и собственные силы, нежели на непонятное и чуждое простому человеку колдовство. Но барон Фарли с усердием барана, что наткнулся на новые ворота, все больше и больше окунался в смрадную пучину колдовства и связей с сектой красных колпаков.

Сам Менге не раз видел, как Луэлла, фаворитка барона, приносила тому странные вещи и зелья, приходя в его покои по ночам. На утро Фарли выглядел счастливым и словно бы помолодевшим.

Несмотря на предубеждения Менге не мог отрицать, что богатства и власть семейства Фарли только увеличивались и укреплялись, в отличии от остальных вольных баронов, все еще поклонявшихся старым богам.