Синайское откровение Спустился к толпе на вершину Синая, К свободным, голодным, сбежавшим из рабства. Их выбрал построить Себе Своё царство, И ждёт их война за то царство святая. И в эту минуту Ты пишешь им книгу, Как золотом руку оденешь невесты, А в книге походы, любовь да интриги, И сам Ты, и этим она интересна. Судьбою народа скитальцев гонимых Пронизаны годы империй великих, А жаркое пламя с тех пор негасимо Той ночи любви, и в глазах её блики. Ты долго искал тех, кто станет достоин. Скажи, Ты доволен своею невестой — Миллионами глаз у горы под фатою? Проверишь их подвигом тысячи бедствий. И, как с муравьями, сурово играя, Синайскую гору вознёс коромыслом, Ведь всё, что невеста порою не знает, Жена пусть исполнит проворно и быстро. Душа не дышит
Душа не дышит – дышит тело, А нам до этого нет дела, И души на тела похожи Разрезом глаз да цветом кожи. Я в их сердцах читаю чувства, А это высшее искусство. Я в их глазах читаю мысли, Что пролетают быстро-быстро. Им только б музыку услышать, И забывают, что не дышат. Им плеск воды, надежды искры Костров потухших среди жизни. Ах, как хочу нарисовать я Душ этих братские объятья, А получаются иконы С улыбкой тёплых глаз Мадонны. Вознесение Ицхака Людей так мало, тел так много… Пусть кто-то скажет: «Ерунда», Ведь мимо много тел гуляет, И вот беда, совсем не знают Про мир души, где нет стыда. Другой всю жизнь свою, как встарь, Спешит отдать во славу Бога И бросить прямо на алтарь, Где ждал Ицхак, готов в дорогу Отправиться – был послан нож (Был ангел послан, ждал готовый), В руке отца зажат, но что ж? Отец услышал Бога слово. И верит множество людей, Что Правда есть, добром их встретит, Там праведник, а тут злодей, Но слова Бога не заметят. Есть только сотни, но для них, В руках сжимающих кинжалы, Мои слеза и крик, и стих. Как много должен, дал так мало. Они не верят и не ждут, Но ищут, знают, понимают. Парит душа без рабства пут, И руки острый нож сжимают. Жизнь проживёшь, порою тут, Надеясь там на милость Бога, А засчитают пять минут Свободы – это тоже много… Вечность выбора Ну вот, уже желанья измельчали, Пугают мели больше, чем стремнины. Теряемся в толпе посередине, Где выбор перед нами не отчаян. Где к «хорошо» всё реже «лучше» жмётся, Но мы-то знаем: «лучше» не бывает. Сердечко всё стучит, не замирает, Ну а замрёт – таблеточка найдётся. Где страсть давать, но с замыслом расчёта: В грядущем мире воздадут с лихвою. С зонтом, в галошах, с шапкой меховою И чтоб в конце веночки – знак почёта. Самоубийство – грех, но прав ли в споре, В покое доживающий при этом, Кто пьёт и ест, и полон Божьим светом, И копит свет души в сплошном запоре? Бояться не увидеть результата? Бояться начинать и ошибаться? Так нет! Нам умирать, чтоб вновь рождаться. Пусть после смерти празднуется дата Не дня рожденья, только расставанья. Войти пустым в грядущий мир, без злата, С богатством неисполненных желаний. Пусть люди скажут: выбор был за нами. Народ Луны Тысячелетнею тоской вперёд гоним, Молясь и радуясь камням Иерусалима, Сжигаем на кострах, безмолвен, одержим, Народ уходит через время дальше мимо Чужих богов, дурных страстей, вестей плохих, Желаний власти, власти денег, боли сглаза И языка злословья вонь, и вонь интриг. Народ Луны. Для всех других всегда зараза. Он не от мира. Он всегда народ идей. Он вор – украл, с тех пор гордится первородством. Он честолюбец до волос своих корней. Взгляни в глаза его – там море страсти бьётся О берега чужие. Пришлый он везде. Он сослан Богом омывать чужие страны. С тех пор шатается по миру словно пьяный. Когда встаёт с колен, то, значит, быть беде. Приходит беден, унижаем и гоним, С молитвой в сердце и с дырявым лапсердаком И носом ищет сразу путь в Иерусалим. Пришёл ни с чем, а получает всё, однако. А потому к нему и зависть, и слеза Из глаз огней его катится на дорогу В огонь костров, где он сгорит во славу Бога, Но в полнолунье ему снова выползать И возрождаться, и искать Иерусалим. Живёт вне времени, пришёл с другой планеты. И мимо всех уходит в вечность нелюдим. Вот не дай Бог уйдёт… Так в чём его секреты? |
