Однако есть и отличия.

Давным-давно, еще после «Скунскамеры» Виктор Топоров дружески наставлял А.А.: «Что делать с самим собой и со своим творчеством писателю Аствацатурову? На мой взгляд, ему стоит вспомнить о филологе Аствацатурове – специалисте по творчеству Генри Миллера, – и понять, что про твое милое детство (и про жизнь твоих забавных приятелей) читателю в длительной перспективе не интересно… Писателю Аствацатурову стоит пойти на выучку к Генри Миллеру». Десять лет спустя А.А. внял совету и попробовал сочинить авантюрно-эротическую мелодраму про Англию, певицу Катю и русскую мафию. Хоррор и саспенс в одном флаконе – слабонервных просят выйти!

Хотя, пожалуй, останьтесь: выдумано-то оно из рук вон скверно, – белые нитки отовсюду торчат. Катя среди ночи звонит протагонисту и назначает ему встречу в Лондоне. Тот срывается с места, даже не спросив: а на фиг, собственно? В Сент-Джеймсском парке выясняется, что убит продюсер и официальный любовник Кати, и теперь у нее проблемы. Разруливать их предстоит питерскому ботанику в больших диоптриях. Андрей Рэмбович, не смешили бы людей…

Эротика в «Пеликанах» на редкость своеобразна – похоже, писана по мотивам то ли Пикассо, то ли Гриса: «Разглаженные губы как будто не знают о больших крепких грудях, которые вроде как теперь уже не знакомы с загорелой спиной», – простите, а что грудям на спине делать?.. Топоров наверняка в гробу перевернулся – знал бы он, насколько не в коня корм.

Неверная Катя остается в Лондоне. Железобетонную потенцию героя будет подтверждать женский добровольческий батальон: Мисси, Наташа, Дина… и кто еще там? – все, как на подбор, с цыцками гаубичного калибра. Fi donc, André, mauvais goût plébéien!..

С облегчением вернув вояжера в Питер, Аставацатуров выступает в любимом амплуа. По многочисленным заявкам трудящихся звучит песнь тунгуса, часть четвертая: «Мы пили водку в дешевой забегаловке на Петроградке и закусывали шпротным паштетом… Водка шла легко, а паштет, напротив, никак не лез в горло – вкус у него был отвратительный. Помню, про этот шпротный паштет Гвоздев тут же сочинил стихотворение: “Паштет шпротный, / Он же – рвотный”».

Вам расскажут, как профессор собрался оприходовать студентку под портретом Бердяева, а та чуть не в слезы: при Николае Александровиче не буду! Или как Гвоздев обещал ректору весь кабинет обоссать, если тот зарплату жирмуноиду не выдаст. И это, право, самые яркие моменты 350-страничного опуса, состоящего из блеклых университетских интриг и линялых служебных романов. Все те же «огрызки из отрывков», знакомые по трем прежним опусам. Круглое пришито к твердому, длинное – к холодному… Где лекция, где эрекция? – разбирайтесь, суки, сами! Пламенный салам Ихабу Хасану с его антиформами. Впрочем, время от времени Аствацатуров старательно корчит хорошую мину при плохой игре: если невзначай помянута Венеция, то уж будьте благонадежны – страниц через пять возникнет фон Ашенбах. Та еще арматура, ага.

Ах да, есть же всем скрепам скрепа – «экскрементальный символизм» (милосердное определение критикессы Сергиевой). Серьезный повод написать 1 100-страничную тетралогию. В свое время кто-то из интервьюеров робко попросил автора объяснить его навязчивую копролалию. В ответ прозвучала красивая теория: «Запах помоек, классификация туалетов, упоминание анализов мочи. Это все проявления энергии, наполняющей нас». Правда, в последних двух книгах Аствацатуров все реже демонстрирует публике свою визитную карточку. Но чтоб совсем без нее – увольте! Как же без энергии-то? Без нее и книга не книга:

«Канализация – царица всех морей, канализация – купайтесь только в ней…»

«Чтобы завтра, говорит, все до единого были в поликлинике и сдали говно на кал».

«Унитаз в студенческом туалете – это лицо декана».

Не люблю интеллигентских игр в приращение смысла, поэтому спрошу: на хрена мне все это рассказали? А вот зачем, оказывается, – назидания ради:

«Люди ведь – не волки друг другу, не бревна, не монахи, не монахини, как думал герой Сэлинджера, а именно что пеликаны: неуклюжие морские птицы с огромными нелепыми клювами. И кормить их не нужно, им не подойдет ваша еда».

Где логика, Андрей Алексеевич? Какого рожна вы в четвертый раз потчуете публику довлатовскими объедками в говенном соусе? Это ваша пайка. Прочим не предлагать.

Как доказательство на Аствацатурова, по слову его героя, со всех сторон сыплются «подлые смехи». Сергей Коровин особенно далек политкорректности и потому особенно близок к истине:

«Вообще-то надо совесть иметь, – размазать жидких соплей на три с лишним сотни страниц под видом художественной прозы – вершина свинства и безнравственности, это как портить воздух в чужом автомобиле».

Но прав был классик: «Прямой талант везде защитников найдет!» Аствацатуров намертво прописался в премиальных святцах. Его дебютный роман получил премию Правительства Москвы и премию «ТОП-50». «Люди в голом» вошли в список 50 лучших книг 2009 года по версии «НГ Ex Libris». «Скунскамера» сподобилась приза читательских симпатий премии «НОС». Про номинации на «Нацбест» не говорю, ибо это уже традиция. Правда, «Пеликанам» с «Нацбестом» не повезло, зато сейчас роман претендует на «Большую книгу» и «Ясную Поляну». В прошлом году А.А. стал директором музея Набокова – знамо, со скандалом, подробности в этих ваших интернетах. И тут же посулил открыть музей для современности: Елизарова, Яхиной, Снегирева и Ганиевой. В переводе на русский: устроил кормушку для братьев по разуму… впрочем, это уже другая история.

Эмпедокл воистину посрамлен: на наших глазах из ничего возникло нечто – обло, озорно, огромно, стозевно и смердяй. Не задушишь, не убьешь. Набоков, к которому А.А. «никаким боком», писал: «Пошлость – это главным образом ложная, поддельная значительность». Вот, она самая и есть. В чистом виде.

И последнее. «Пеликанов» на «Лабиринте» продают с 20-процентной скидкой. Покупать все равно не советую. Не кормите графоманов и даже не трогайте. Их и без нас есть кому кормить.

С. Филипенко. Возвращение в Острог. М., Время, 2020

Закон постиндустриальной экономики: 70 процентов цены товара составляет бренд. Доказывать очевидное скучно, но придется.

С начала нулевых на должность главного регистратора российских патологий претендуют выходцы из Белоруссии: сначала Владимир Козлов, а следом – Саша Филипенко. Двое из ларца, одинаковых с лица: оба работают в жанре «лубок-нуар», оба пользуются телеграфным, без изысков, стилем, оба любят мокьюментари. Козлов копировал Уэлша и Паланика, Филипенко воспроизводит Козлова – причем, с 12-летним опозданием – клон клона, тень тени…

Но Козлов честно сознался «Я просто лабаю панк!» Филипенко, тот похитрее будет: играет в остросоциального писателя. Feel the difference, как говорится в рекламе. В послужном списке Козлова – сплошь номинации, нигде дальше порога не пустили. Плюс единственная снобская премия «Сделано в России». А у Филипенко, кроме нее, уйма лычек: «Русская премия», премия журнала «Знамя», премия журнала «Собака. ru». И в «Большой книге», было дело, в финалисты выбился, а нынче – и в «Ясной Поляне». И Россию представлял на Salon Du Livre-2018. И в «Гоголь-центре» его ставят – красноречивый факт. И бабушка Алексиевич благословила: «Хотите узнать, о чем думает современная молодая Россия, читайте Филипенко».

Ну-ну. Светлана Александровна, вы сами-то его читали? – «Я любил подтираться и нюхать свое дерьмо» («Замыслы»). Тот еще властитель дум.

Филипенко явился в литературу из телевизора. Сперва был гэгменом на Первом – сочинял «шутехи и бугагаши» для клоунов из «Перисхилтона». Потом сам работал коверным на «Дожде» – вел программу «Вечерний Герасимец» и донимал прохожих: а что вы думаете о Моцарте, который судится за авторские права с Пугачевой? Работа для целевой аудитории, не изуродованной IQ, – не самый лучший анамнез, ибо сулит тяжелую профессиональную деформацию: полное пренебрежение к логике, психологии и фактической точности. Зрителю оно по барабану, главное – чтоб над вымыслом слезами. Следствия: слова у сочинителя наперечет, мыслей и того меньше, а те, что в наличии – из позавчерашних новостных лент.